Крайнее утомление мозга и неумение правильно отдыхать привели и Маяковского к ранней смерти. Трагедия была в постоянной работе. Даже гуляя по улицам, он бормотал стихи. Даже играя в карты, чтоб перебить инерцию работы, Маяковский (как он говорил мне) продолжал додумывать. Ни поездка за границу, ни увлечения, ни сон — ничто не выключало полностью его головы. Если иной раз поэт и выходил из работы, то вскоре, боясь крайнего упадка сил, снова брался за неё, чтоб создать ту повышенную нервную инерцию, к которой привык. Выезжая отдыхать на юг, Маяковский вёл там размеренную жизнь, но для головы и мозга он режима не менял.

Михаил Зощенко

Итак, перед нами почти детективная история от Михаила Михайловича Зощенко, где главный подозреваемый в трагедии Маяковского – его собственный, неугомонный мозг. Зощенко, мастерски владеющий словом и наблюдательностью, рисует нам портрет поэта, чей внутренний процессор работал в режиме “турбо” 24/7, без перерывов на обед и сон. Представьте себе: Маяковский идет по улице, а в голове не “какая погода хорошая!”, а “Левой! Левой! Левой! Рифму к слову ‘морковка’!” Играет в карты, а сам не комбинации просчитывает, а строфу допиливает. Это как если бы ваш смартфон не просто не выключался, а еще и постоянно требовал бы обновлений, даже когда вы пытаетесь им гвоздь забить (не рекомендуется, кстати).

Ответственность за судьбу тысяч белых солдат и офицеров, покинувших Крым вместе с Врангелем, до неузнаваемости преобразила вождя последней белой армии.

В школьных учебниках на бегстве из Крыма заканчивается история «чёрного барона» Врангеля (1878–1928) — вождя последней белой армии. Но ему предстояло ещё многое: планы захвата Болгарии и убийства великого князя Николая Николаевича, тайные переговоры с германским правительством, победа над группой сотрудников ГПУ во главе со знаменитым Яковом Блюмкиным и смерть от руки его более профессиональных коллег.

Всего через год после его отплытия большевики объявили амнистию всем белым, бежавшим в Турцию. На призыв вернуться первым откликнулся самый талантливый военачальник Врангеля, экстравагантный кокаинист генерал Яков Александрович Слащёв (1885–1929). Он стал преподавать военное дело красным командирам. Как-то в разговоре с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским (1877–1926) Слащёв характеризовал Врангеля как «самую большую умницу» среди отплывших из Крыма генералов. По натуре трус, но в бою — «профессионально храбр». Осмотрителен, абсолютно беспринципен. В общем, осторожный авантюрист. Без посторонней помощи и руководства ничего серьезного не сделает.

Погорелов С. А., Глухов Е.А. Ограничение властных полномочий командиров и начальников по дисциплинарному воздействию на подчиненных со стороны комиссаров и военных советов в период с 1917 по 1945 годы // Военное право. – 2018. – № 1. – С. 288-298.

В соответствии со статьей 33 современного Устава внутренней службы Вооруженных Сил РФ одним из основных принципов строительства Вооруженных Сил, руководства ими и взаимоотношений между военнослужащими является единоначалие. При этом единоначалие заключается в наделении командира (начальника) всей полнотой распорядительной власти по отношению к подчиненным и возложении на него персональной ответственности за все стороны жизни и деятельности воинской части, подразделения и каждого военнослужащего. Единоначалие выражается в праве командира (начальника), исходя из всесторонней оценки обстановки, единолично принимать решения, отдавать в установленном порядке соответствующие приказы и обеспечивать их выполнение.

В настоящее время привычным кажется то, что командир самостоятельно принимает решение и несет за него ответственность, никто из посторонних лиц, а тем более подчиненных не вправе ограничивать или вторгаться в полномочия указанного должностного лица. Однако, как показывает практика боевых действий Красной Армией, принцип единоначалия зачастую не работал, что, однако, не мешало побеждать советским воинам. Не всегда командир Красной армии был единоначальником и мог лично диктовать свою волю подчиненным, в некоторые периоды времени его власть была неполной, ограничивалась иными лицами.

В докладе рассматриваются варианты существования/исчезновения книг в ситуации предельной идеологизации и жесткой цензуры. В условиях политических репрессий книги воспринимались как субъекты идентификации. Власть считала некоторые книги опасными, требуя изъятия их из библиотек и наказывая их авторов и/или владельцев. Таким образом многие из книг были уничтожены, оказались в спецхранах и следственных делах НКВД. Понимая политику власти, авторы, читатели и сотрудники библиотек использовали разные способы спасения книг и возможностей их чтения.

Ключевые слова: политические репрессии; сталинский режим; советская власть; советская идеология; чтение книг; арестованные книги; сокрытие авторства; присвоение авторства

История книги и чтения – область междисциплинарных исследований, к настоящему времени имеющих уже значительную историографическую традицию. Предметами научного интереса являлись самые разные аспекты – история создания и уничтожения библиотек, изобретение чтения про себя, развитие книжного рынка, читательские сообщества, взаимоотношения писателя и читателя, социальная мифология чтения, роль цензуры и политическое нормирование литературного творчества. Научное обсуждение общих черт и особенностей «опасного» «советского чтения» на Урале в 1930-е гг. начинается С. И. Быковой [1; 2] и Е. Н. Ефремовой [5; 6], дополняясь инвентаризацией «арестованных» книг в статье И. Н. Демакова [4].

Сталин одержал победу над своими последними оппонентами в руководстве партии в тот же день, когда началось утверждение его программы ускоренного развития страны и связанных с ним глубоких общественных преобразований. Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором были разбиты Бухарин, Рыков, Томский и их сторонники, завершился 23 апреля 1929 года и в этот же день открылась XVI Всесоюзная конференция ВКП(б), на которой было принято постановление «О пятилетнем плане развития народного хозяйства». Ныне часто утверждается, что Сталин навязал партии и стране свой курс ускоренного развития. На самом деле пятилетний план получил единодушную поддержку делегатов конференции, а также миллионов коммунистов и беспартийных, стремившихся найти быстрый путь преодоления экономического отставания страны. Одним из докладчиков о пятилетке был А. И. Рыков, и это демонстрировало поддержку вчерашними оппозиционерами сталинского курса.

Если на XV съезде (декабрь 1927 года) Сталин говорил о «рекордном темпе» развития народного хозяйства СССР в последние годы по сравнению с ведущими капиталистическими странами (7,3% за год), то в соответствии с пятилетним планом эти темпы еще более возрастали. Планом предусматривалось выделить 19,5 миллиарда рублей на капитальное строительство в промышленности (включая электрификацию), то есть в 4 раза больше, чем за предшествующие пять лет. При этом 78% этой суммы направлялось в тяжелую промышленность. При росте валовой продукции всей промышленности в 2,8 раза, производство средств производства должно было увеличиться в 3,3 раза, в том числе машиностроение – в 3,5 раза. Задания пятилетки по строительству электростанций существенно превосходили задания плана ГОЭЛРО, принятого в 1920 году: вместо строительства 30 электростанций за 10–15 лет намечалось за 5 лет построить 42.

Публикация в журнале “Новая и новейшая история” статьи Ю. А. Горькова “Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.” [1], а в журнале “Отечественная история” - статьи М. И. Мельтюхова “Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии” [2] может, по нашему мнению, дать ощутимый импульс в изучении событий кануна и начала Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. С того времени прошло уже более полувека, однако многое до сих пор остается неизвестным, некоторые сюжеты, проблемы и вовсе не затрагивались.

Так, до последнего времени трудно было даже представить, что в открытой печати кто-то из историков в нашей стране поставит вопрос в такой плоскости: а не готовился ли СССР сам напасть на Германию? Попытка поставить такой вопрос дорого обошлась бы любому автору или участнику устной дискуссии. И вряд ли стоит удивляться тому, что утверждение В. Суворова, автора ставшей широко известной у нас книги “Ледокол” [3], о подготовке Советским Союзом нападения на Германию в 1941 г. встретило столь решительный отпор в публикациях отечественных историков: сама мысль об этом в свете трагических для СССР событий начала войны представляется кощунственной.

Однако мы полностью разделяем мнение редакции журнала “Отечественная история”, предпосланное статье М. И. Мельтюхова: “Подвиг народа в войне был и навсегда останется символом нашей патриотической гордости, но деяния вождей, полководцев, офицеров и солдат должны стать предметом научного исследования, свободного от каких-либо соображений, кроме поиска истины” [4].
Верно замечено и показано многими авторами, что книга В. Суворова изобилует спорными, слабыми и совершенно неубедительными положениями [5]. Ее броский подзаголовок - “Кто начал Вторую мировую войну?” - делает полемику с автором книги изначально бессмысленной, поскольку виновник развязывания этой войны - фашистская Германия - давно назван и неизвестен разве что только В. Суворову. Но принципиальное значение имеют не слабые места книги, а авторская концепция о подготовке Советским Союзом нападения на Германию в 1941 г.