Важной частью наших знаний о военной истории являются воинские традиции и обычаи прошлого. Часто неписанные, их нормы могли быть самоочевидными для участников исторических событий, но об их смысле и происхождении мы сегодня можем лишь догадываться. Изучение таких нюансов военного дела петровского времени позволяет лучше понять и объяснить сведения дошедших до нас источников. Попробуем показать это на примере работы с массивом документов, созданных 300 лет назад по итогам взятия крепости Нейшлот. 2 декабря 1714 г. А.Д. Меншиков написал Я.В. Брюсу: «Понеже его царское величество указал за взятую в неприятелской шведской крепости Нешлоте медь выдать господину Корчмину и при нем будучим против того ж почему давано за такую ж медь взятую за пуд в Шлютелбурхе и в прочих крепостях по вашему разсмотрению и ваше превосходителство о выдаче таких денег изволте учинить по его царского величества указу» .

О каких деньгах за медь из крепостей идет речь? Кому и за что полагалась эта выплата? Откуда пошла такая практика, где и когда она была распространена? Прежде чем ответить на эти вопросы, следует рассказать об упомянутой неприятельской крепости и о ее взятии.

Разработка, обоснование, пропаганда и реализация своей собственной доктрины национально-государственных интересов Германии были основной целью руководителей национал-социалистской партии. Сейчас трудно сказать, кто именно ее разрабатывал, — скорее всего она является результатом активных усилий многих людей, окружавших Гитлера. Да это сейчас и не так уж существенно. Более важно разобраться в ее сути, в причинах ее успехов и конечного поражения, понять ее на основе исторических фактов и документов, а не исходя из каких-либо прагматических соображений. Несомненно, она могла возникнуть только в тех исторических условиях, которые сложились после поражения Германии в I мировой войне.

Тогда проблема понимания и зашиты ее национально-государственных интересов приобрела для немцев особое значение. Западные страны-победители навязали ей унизительный Версальский мирный договор. Ей были предъявлены такие репарации, которые пришлось бы возмещать, по-видимому, вплоть до 70-80 гг. XX века. У Германии отняли все колониальные владения. Наказание за «разрушение мирового порядка и стратегического баланса сил, обеспечивающего устойчивый мир», было беспощадным.

Сейчас в отдельных публикациях и на конференциях, посвященных Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., встречаются рассуждения, что тогда можно было бы избежать этой ужасной войны с фашистской Германией, если бы советское руководство и прежде всего И.В.Сталин проводили более гибкую политику компромиссов и уступок.

Нередко главную цель фашистского нашествия сводят только к уничтожению социалистических преобразований в СССР, установлению «нового порядка» на завоеванных территориях — только при помощи более жестких форм насилия, чем в других покоренных странах Европы. За последние пять лет появилось новое истолкование целей той войны. Утверждается, что как советские народы и прежде всего русский народ, так и немецкий народ не имели своих собственных ясных целей в той войне.

Они одинаково поддерживали тоталитарные режимы в своих странах. Цели их действий навязывались жестокими вождями, присвоившими себе право распоряжаться судьбами миллионов людей, не отвечая ни за какие последствия своих действий и приписывая себе все победы. Получается, что оба народа в равной степени виновны в развязывании той страшной трагедии. Встречаются и другие удивительные, можно сказать, «стратегические открытия». Например, утверждается, что в ходе наступления Красной Армии надо было бы остановиться на старых границах СССР — и тогда нашу страну никто в мире не посмел бы обвинять в агрессивных целях. Документально обоснованное понимание целей противоборствующих сторон в той войне между СССР и фашистской Германией приобретает сейчас исключительное значение.

В 1921–1923 гг., вплоть до военной реформы, политическое обучение и воспитание в армии и флоте было поставлено неудовлетворительно. Это объяснялось общим состоянием армии, тем затянувшимся болезненным процессом демобилизации и реорганизации, неудовлетворительной организацией политического обучении и воспитания политорганами: отсутствием твердых программ, разработанной методики политзанятий, невысоким уровнем подготовки непосредственных руководителей политзанятий и т. д. В силу этого и ряда других причин постановка политического обучения и воспитания в армии была неудовлетворительной.

Обстановка в армии в 1921–1925 гг. выдвинула ряд новых требований изменения постановки политического обучения и воспитания личного состава. Эта обстановка характеризовалась следующими особенностями: а) Красная армия стала наполовину армией территориальной, и поэтому задача обеспечения руководящей роли рабочего класса в армии приобрела еще большую актуальность, а эта задача решалась, прежде всего, правильной постановкой политработы в Красной армии и на флоте; б) кадровые части приобрели характер школ подготовки младших командиров, подготовки резервов младшего командного состава, из которого должны были черпаться кадры командного состава для будущей мобилизационной армии.

Проблема определения облика танка будущего обрела особую остроту в среде командования РККА в конце 1920-х гг. в связи с реализацией принятой в 1926 г. амбициозной программы танкостроения. Планировалось в очень короткий срок создать многочисленные танковые войска. К концу 1933 г. Красная армия должна получить 3385 танков и танкеток . Уже самые первые шаги по созданию танковых вооружений выявили необходимость формирования облика советского танка будущего. В июне 1928 г. начальник Штаба РККА Б.М. Шапошников, обращая внимание на то, что «развитие танкового дела за границей движется настолько быстрым темпом, что каждый, самый совершенный, для сегодняшнего дня образец танка через год-два оказывается устаревшим», впервые сформулировал основные направления конструкторской мысли в деле танкостроения .

Важнейшим требованием, по мнению Штаба РККА, стало увеличение быстроходности танков на гусеничном ходу. Подчеркивалось, что «все остальные требования, предъявляемые к танкам, являются, если не второстепенными, то во всяком случае подчиненными…» Это ключевое требование диктовалось главным предназначением танков – «приспособленностью к совместным действиям со стрелковыми частями при обороне и наступлении; в составе групп стратегической конницы, к самостельным действиям по флангам и тылам противника» . Совокупность этих задач должна была решаться благодаря наличию в составе РККА четырех типов броневых машин – танкетки, малого, среднего и большого танков. При этом тактико-технические требования (ТТТ), предъявляемые к будущим танкам, формировали достаточно точный облик танка будущего.

Внимание историков, изучающих международные отношения и войны, с полным правом привлекает и такой сюжет, как отражение внешнеполитических проблем в общественном мнении. Внимание это тем более оправданно, если речь идет о войнах, имевших определяющее влияние на последующее развитие общества, государства и его внутренней политики. Крымская война 1853–1856 гг., ставшая своего рода «пусковым механизмом» Великих реформ, необычайно ярко продемонстрировала тесное переплетение в сознании общества и в реальном историческом процессе внешней политики с внутренней, прагматических интересов с религиозными и идеологическими ценностями.

Общественное мнение в период Крымской войны постоянно привлекало внимание исследователей, существуют опыты специального изучения внешнеполитических воззрений русского образованного общества 1850-х гг. Вместе с тем, тема настолько обширна, что внимательное рассмотрение различных ее граней может представлять значительный научный интерес. Одну из таких граней открывает гендерный аспект. Отношение русских женщин к Крымской войне в исторической литературе в основном рассматривалось на примере деятельности Крестовоздвиженской общины сестер милосердия, ставшей первым в мире опытом применения женского труда для ухода за больными и ранеными непосредственно на театре военных действий .