Е.А. Глухов,  кандидат юридических наук, доцент

Посвящается семьям военнослужащих, которые стараются жить вместе даже в трудных условиях

Как известно, исполнение обязанностей военной службы происходит в условиях, сопряженных с риском для жизни и здоровья, повышенными физическими и эмоциональными нагрузками, неблагоприятным воздействием различного рода иных факторов. Особый характер такой службы обусловливает не только предъявление повышенных требований к допускаемым к ней лицам и установление в связи с этим законодательных ограничений их прав и свобод (в том числе и на свободу передвижения), но и в силу экстерриториального принципа комплектования военной организации государства, а также обязательности исполнения приказа командира (начальника) предполагает периодические смены мест прохождения службы военнослужащими.

Воинский труд конкретного военнослужащего используется в том воинском формировании и в той местности, где это необходимо, в первую очередь, государству. В военно-юридической литературе справедливо отмечается, что при этом государственные интересы преобладают над личными интересами самих военнослужащих.
Более того, в последние годы при прохождении военной службы кроме уже устоявшегося института плановой замены все шире используется термин «ротация». Многие нормативные правовые акты антикоррупционного законодательства выделяют внедрение в практику работы государственных органов механизма ротации в качестве самостоятельной меры по устранению коррупционных проявлений. Вышеуказанные обстоятельства только усиливают тенденцию необходимости смены мест службы все большей категорией военнослужащих. При этом, как правило, вынуждены изменять свое место жительства и члены их семей.

По личному мнению автора, сменившего за 18 лет военной службы 8 гарнизонов, обычный военнослужащий, как правило, не заинтересован в смене места военной службы. И если в молодости смена места жительства и службы воспринимается как обычное явление, обусловленное военной службой, то к более старшему возрасту все большее количество военнослужащих совсем не рвутся (и даже противятся) переводу их в другие местности. С точки зрения социальных и моральных правил поведения расставание с семьей на более-менее долгий срок всегда болезненно уже потому, что сам военнослужащий не видит близких ему людей, не принимает участия в воспитании детей, не получает эмоционально-интимных переживаний от общения с семьей.

Революционные народники как бы продолжают жизнеописание «великих мужей России», начатое Рылеевым в знаменитых «Думах». Совсем по-рылеевски звучит предисловие: «Кто ныне помнит про Чику, про Хлопушу, про Овчинникова и других? Самого Пугачева еле помнят, да и то считают его чуть ли не разбойником. Плохо помнит народ свою славу, плохо помнит он тех, кто всю жизнь за него отдал!» О Пугачеве в брошюре Л. А. Тихомирова говорится в самых возвышенных тонах, как об эпическом герое: «Сто лет прошло уже с тех пор, как над Россией, словно гроза божия, разразилася Пугачевщина. Страшное это было время для всех утеснителей народа, но зато радостное для угнетенных крестьян.

Как волны морские в бурю, поднялись тогда толпы крестьян и рабочих и стали истреблять всех своих злых врагов, всех дворян, помещиков, управляющих, приказчиков, попов и всякое начальство. И прогремело тогда по всей России, из конца в конец, имя удалого бойца за волю народную, имя Емельяна Ивановича Пугачева. Долго куражились над Русской землей дворяне и начальство, долго они на всей своей воле тешились над мужиком сиволапым. И мужик терпел, все терпел, стонал, кровью и слезами обливался, стонал втихомолку. Наконец не стало мочи. Кликнул клич на всю Русь-матушку удалой козак Емельян Пугачев, и отозвался на этот клич русский мужик.

Прокламации и подложные манифесты («царские грамоты») были рассчитаны на «летучую» пропаганду, на сильное и скорое эмоциональное воздействие. Это еще не были сами «народные книги», хотя прокламация «Чтой-то, братцы…», изданная в виде небольшой брошюры, могла вполне сойти за пропагандистскую книжку. Одна из заслуг русских революционных народников состояла в том, что они перешли от агитации с помощью прокламаций к более вдумчивой пропаганде и обратили внимание на книжное дело.

Напомним основные требования, предъявляемые к литературной пропаганде программной запиской «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?»:

1. Использовать легальные произведения, написанные доступным языком для крестьян и фабричных, которые бы давали повод для политических бесед (о внутреннем состоянии России, крестьянской реформе 1861 года, бедственном положении народа) ;

2. Создавать и распространять нелегальные произведения, потаенную литературу, разоблачающую «круговую поруку царя, барства, купечества, мироедства и поповщины»;

Невольно возникает вопрос: имела ли успех народническая сказка-былина об Илье Муромце среди крестьян? Просматривая «Дело о революционной пропаганде в империи», которое в 1877 году разбиралось в Особом присутствии Пр авительствующего Сената, легко убедиться, что фабричные и крестьяне к сказке об Илье Муромце проявили особые симпатии. Крестьяне обычно называли эпические песни о богатырях «старинами» или просто сказками. Они и народническую былину воспринимают как сказку, хотя она и написана в стихах, былинным размером. В следственных делах имеются показания К. И. Пономаренко о чтении былины-сказки в артели каменщиков. Ссылаясь на крестьян, бывших с ним в артели (Илью Прокофьева, Михаила Петрова, Кирилла Иванова, Савелия Петрова, Ефима Сергеева и др.), Пономаренко свидетельствует: «Они рассказывали мне, что на работах в Петербурге посещал их Ярцев и сам принимал даже участие в работах, помогая им носить кирпич.