Самый памятный день войны
Каждого из нас, кто родился до победного сорок пятого года, коснулась война. Конечно, по-разному. Одни прошли ее от первого до последнего дня с оружием в руках. Другие не слышали ни одного выстрела. Но война пролегла через каждую жизнь и оставила в ней свою отметину, свой след. И каждому человеку, много или мало, выпало на его долю военного лиха, время то не забыть. Держатся в памяти, не отнять каждый из тех дней. Но особо отмечены в ней дни первый и последний.
ПЕРВЫЙ…
Мне не было и одиннадцати лет, когда пришла война.
Первое, что помню отчетливо: белый лист бумаги на воротах нашего дома с черными, лоснящимися буквами. От него остро пахло типографской краской. В начале листа стояло короткое слово: «Приказ…» Лист прилепили наспех и косо. Нижний край его трепал ветер. У ворот тесным кругом стояли женщины и мужчины. Было очень тихо.
Я одним махом прочел приказ, не поняв в нем половины слов. Но одно было понятно: началась война. Война с фашистами. Кто такие фашисты, я знал.
…Во дворе Дома пионеров, где с началом каникул я пропадал целыми днями, артель плотников строила сарай. В полдень плотники, воткнув топоры в бревна, рассаживались кружком на траве. Доставали из сумок бутылки с молоком, шматки молодого сала с прокопченной коркой, пучки зеленого лука, редиски, пухлые буханки домашнего хлеба. Все складывалось в общую кучу, и начинался обед.
Я садился в круг плотников на равных. И не только потому, что помогал им в работе: то подержу доску, то подам пилу, то прямлю кривые гвозди… У меня была постоянная обязанность. Когда обед заканчивался и плотники, полулежа на траве, начинали крутить толстые цигарки из пахучего самосада, их старшой говорил мне:
— Ну-ка почитай, малец, газетку…
Я разворачивал припасенную с утра «Правду» и начинал читать все зарубежные телеграммы подряд. Споры после чтения всякий раз разгорались бурные. О чем спорили, в деталях не помню. Существо же сводилось к одному. Люди пожилые, которые и с немцами в первую мировую войну повоевали и гражданскую прошли, считали, что «германец не успокоится и обязательно на Россию попрет. Война будет тяжелая, много кровищи прольется…» - Ребята помоложе, в артели их было человека три, горячась, возражали: «Не посмеют фашисты на нас лезть, а если и сунутся,— враз их Красная Армия расколошматит».
— Не кажи гоп, пока не перескочишь,— заканчивал обычно одной и той же присказкой разговоры старшой. И, почему-то непременно вздыхая, начинал складывать в сумку остатки сала и хлеба. Потом, неуклюже подгибая покалеченную на гражданской войне ногу, поднимался с травы.
…Недавно в редакционной библиотеке я достал пропыленную и выцветшую подшивку «Правды?» за июнь 1941 года.
Словно наяву, вижу желто-масленые бока обтесанных бревен, мятую траву, покрытую стружками… И жадные глаза моих слушателей. Что я читал им тогда? Сводки об англогерманской воздушной войне… Сообщения о боях в Африке… Телеграммы о бомбардировках Гибралтара…
Мир полыхал в огне. Мир сотрясали раскаты малых и больших войн. Из того, что читал я тогда, мне, конечно, было многое непонятно. И к тому, что слушатели мои, очевидно, воспринимали сердцем, я относился по-мальчишески…
Потом, и очень скоро, я увижу войну наяву. Она обернется хищной тенью «мессера», скользнувшей над станичными садами, чтобы вспороть пулеметной очередью эшелон с горючим; толпами беженцев; горящими хлебами, голодом, вшами, плеткой полицая, смертями. И я навсегда разучусь играть в войну…
Но что за суматошный день был в то далекое июньское воскресенье! Тихая и зеленая станичная улица наша словно взбесилась. Мчались куда-то, взбивая пыль и высекая искры из булыжников, подводы. Проносились верховые… На площади у райисполкома собралась огромная толпа народа… С балкона человек в военной гимнастерке заглядывал в бумажку, читал речь наркома, которую раньше передавали по радио. Потом толпа, качнувшись из стороны в сторону, повалила к военкомату. Там уже занимала всю улицу тесная очередь, в которой стояли одни мужчины. Женщины и дети сидели тут же рядом на пыльной дороге. У самого военкомата несколько парней, потряхивая чубами, плясали под заливистый баян…
К вечеру несколько грузовиков и десятка два подвод выстроились в большую пеструю колонну. На подводах грудами лежали мешки, узлы. На них с криком лезли женщины… А в грузовиках плотно, один к одному, стояли мужчины. Колонна вздрогнула и медленно поползла в сторону большака, который шел через нашу станицу на Армавир. Поднялось большое облако горькой пыли…
На другой или уже не помню какой день я наконец вспомнил о плотниках. Собрал какие нашлись в доме газеты и побежал к Дому пионеров. Пусто и непривычно было на его просторном дворе. У недостроенного сарая сидел на бревне старшой в синей рубахе, выпущенной поверх галифе.
— Нету ребят, малец,— сказал он мне.— Все как есть на войну пошагали…
Он медленно поднялся, смешно подгибая кривую ногу, взял топор, провел по блестящему лезвию пальцем, сплюнул прилипшую к губам цигарку и стал отесывать бревно.
— Тюк… Тюк… Тук…— стучал топор.
А я и не знал, что кончилось мое детство…
…И ПОСЛЕДНИЙ
Сквозь сон я чувствую: кто-то сильно трясет меня за плечо. Я отбрыкиваюсь, все глубже зарываясь в одеяло. Но одеяло сорвано. Я слышу отчаянно-радостный голос матери:
— Вставай, вставай!.. Война кончилась!
…Мастерская МТС, куда я прибежал несколько минут спустя, хотя еще только светало, ходила ходуном. Мой учитель, слесарь Виктор, худой и рыжий мужик, ходил он, подпрыгивая, как воробей (у него что-то неладное было с ногами, потому и на фронт не попал), колотил изо всех сил молотком по диску от лущильника и ошалело кричал. Звуки от диска исходили тонкие, резкие… Широкий двор МТС, уставленный комбайнами и тракторами, был запружен народом. Качали фронтовика, вернувшегося за месяц до победы из госпиталя. Он взлетал, махая руками, и звякали на его груди медали. Плача, обнимались женщины. Кричали «ура»… Люди хлопали друг друга по плечу, что-то возбужденно и все разом говорили…
А день занимался на редкость ясный, солнечный. Светлый и добрый день… Над конторой МТС кто-то успел вывесить огромный флаг. Ветер выпукло надувал его красное полотнище. И флаг этот, и непрекращающийся набат, и присоединившиеся к нему гудки паровоза с близкой станции, и крики "ура", и громкий смех, и несмолкающий гай встревоженных птиц — все было празднично и ярко…
Меня поймал за рукав рубахи шофер Редька.
— Поедешь со мной? — спросил он. Его скуластое, часто побитое оспой лицо все светилось. Командирская фуражка с расколотым пополам козырьком была лихо сбита на затылок. Сам Редька, всегда спокойный и медлительный, двигался как-то быстро и порывисто.
— Куда ехать? — спросил я, ничего не соображая.
— В колхоз «Верный путь», за бараном… Директор распорядился. Гулять сегодня будем… Победа…
И вот полуторка, дребезжа бортами, мчится по станичной улице. В кузове несколько трактористов из «Верного пути». Они заскочили в полуторку на ходу у самых ворот. В руках у одного из них красный флажок на длинной палке. Мы все что-то кричим друг другу, начинаем и тут же бросаем песню, ветер давит из глаз слезы, забивает наши глотки…
Машина вырвалась за станицу. С одной стороны дороги по-над краем балки потянулись бесконечные хутора, с другой — ровные и зеленые поля хлебов.
В то время пшеницу пололи вручную. И вскоре мы увидели в поле женщин. Они неровной цепью шли по полю к дороге, выискивая лопоухий осот.
— Братцы,— крикнул тракторист,— они не знают, что война кончилась!..— и стал колотить рукой по кабине.
— Чего вам? — высунулся из кабины Редька.
— Бабы про войну не знают… Сказать надо…
Редька стал сигналить, а мы все закричали. Тракторист, размахивая флажком, понесся навстречу женщинам. Они остановились, потом тоже побежали к машине. Женщины и вправду не знали, что настал Великий день. Пришла Победа!
Что тут началось! Женщины вначале встали как вкопанные. Потом бросились обнимать тракториста. А одна из них, упругая молодайка, как-то жалостливо охнув, опустилась бессильно на озимь. И вдруг забилась, запричитала тонко и горько. Женщины кинулись к ней. Стали успокаивать.
— Не трожьте ее, пусть поплачет,— сказал враз посуровевший Редька.— Не трожьте ее, бабы…
— У нее мужика недавно сразило. На той неделе похоронка пришла, — сказал кто-то из женщин тихо. — Поезжайте, ребята, мы сами управимся…
…И снова понеслась наша машина. Почти всю дорогу, пока мы ехали, навстречу нам, наискосок по полю, срываясь с места, как стаи лебедей, бежали женщины, Много их в то утро по холодку пололо пшеницу… Редька чуть тормозил полуторку, а мы кричали им уже надорванными голосами:
— Победа, родные! Победа!.. Победа пришла!..
Так пронеслась наша полуторка вестником Победы до самых дальних хуторов. И этот неповторимый миг причастности к общей людской радости до сих пор жив в моем сердце. Как знать, может быть, благодаря этому дню и многим другим, подобно пережитым, тянется оно к добру…
Ю. ШАКУТИН
Июль 1974 г.
См.также:
Дорога Победы шла через коридор смерти
Другие новости и статьи
« Вадим Новгородский. Первый борец за свободу?
Женское ли дело страной управлять? »
Запись создана: Понедельник, 18 Февраль 2019 в 0:32 и находится в рубриках Вторая мировая война, О патриотизме в России.
метки: история, война, день, память
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение оружие охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика