Тропа в Сахаре

В дом префекта на прощальный ужин они шли той же дорогой, что ходили все эти полтора года в свой диспансер, где работали.

Прозрачные, душные сумерки быстро гасили безветренный майский день. Идти было мягко и вязко.

Они давно привыкли к здешним дорогам. К тому, что во всем Тиджикжа нет ни клочка асфальта, а всюду только песок, песок, песок. Но сейчас, когда Язлы глянул на зыбкие, неясные следы ушедшего чуть вперед Вячеслава Гордиенко, ему вдруг подумалось: вот ходили они здесь много месяцев по нескольку раз в день, а свою тропку так и не протоптали. Впрочем, чего уж там. Он-то, внук каракумских пастухов, лучше других знает, как недолго живут следы на песке — до первого ветра, до первого утра.

Попрощаться с советскими врачами пришли самые почтенные люди округа. Было все, чему положено быть на торжественном ужине — мишуи: песни в честь гостей, баран на вертеле в знак самого высокого уважения. Вспомнилось многое из того, чем они жили тут эти полтора года.

…Нужен врач в Мавританию. Широкого профиля. Имеющий опыт работы в сельской больнице.

Уезжая сюда по путевке комсомола, Язлы успел узнать об этой африканской стране не очень много. И подлинный смысл тех требований ему начал открываться только в день, когда они с переводчиком прилетели из столицы Мавритании Нуакшота в Тиджикжа.

Его и городом-то трудно было назвать, этот затерявшийся на окраине Сахары Тиджикжа. Редкими островами — добротные каменные дома. А вокруг — палатки из грубой шерстяной ткани. Большие и поменьше. Поновее и латаные-перелатаные. Ни электричества, ни мощеных улиц.

Он ходил между рядами домов и палаток, по истоптанному овцами и верблюдами песку, вызывая всеобщее любопытство и сам приглядываясь к окружающим. Семьи тут большие, многодетные. Живут в тесноте. И представления о санитарии, отметил для себя Язлы, весьма далеки от научных.

Еще больше огорчил диспансер. В Нуакшоте предупредили: стационара в Тиджикжа нет, и построят его не скоро — у молодого государства, недавно освободившегося от колониальной зависимости, средств на это пока не хватает. Теперь Язлы увидел, что тут к тому же мало медикаментов.

Он знал — в четырех районах, на которые делится округ, есть медицинские пункты. Но там работают или фельдшеры, или просто, говоря по-нашему, медицинские сестры. На многие тысячи квадратных километров доктор — он один. Связь Тиджикжа с населенными пунктами округа и столицей страны— только по радио. Так что рассчитывать ему нужно было в основном на свои силы.

Мне совсем не хотелось бы, чтобы мой герой показался читателю этаким неустрашимым и неунывающим бодрячком. Но Язлы и в самом деле не очень испугали трудности, которые, как он успел убедиться, ожидают его здесь, в глухом уголке Африки. И вот почему.

С самых ранних лет жизнь приучала его к самостоятельности мыслей и действий. Воспитывался он в детском доме. Став студентом медицинского, учился и работал в клиниках, а это для будущего врача лучшая школа. После института был хирургом в маленьком горняцком поселке Гаурдак на юго-востоке Туркменистана, потом врачом сельской больницы в тех же краях. Наконец, перед Мавританией работал на станции «Скорой помощи»- Ашхабада, последнее время в бригаде реанимации. Вся его врачебная практика эти годы была цепью событий — часто очень сложных,— когда самые ответственные решения приходится принимать немедленно, на месте, когда не у кого спросить совета, а нужно действовать самому. Этот опыт научил его хладнокровию, умению быстро мобилизоваться, рассудительности.

Работа началась для Язлы в первый же день.

— Тобиб (доктор), моему старшему совсем плохо.— Не старый еще мужчина стоял у порога, закрываясь полой широкой белой накидки — бубу от падающего из комнаты света.

В душной палатке, под самой стенкой, метался от боли мальчик. По всем признакам — отравление. Что ел? Ничего такого, разве вот мясо. Есть тут такой распространенный способ — свежее мясо, даже не посолив, вялят на песке, под солнцем. Такого мяса и поел первый пациент Язлы.

Потом Джумаеву много раз приходилось сталкиваться с тем, что причиной болезни становились местные обычаи, а то и просто предрассудки.

Четырнадцатилетнему мальчику обожгли ногу — на него, спящего, опрокинули керосиновую лампу. Ожог был не очень велик. Но старшие женщины семьи решили лечить его своими средствами. И для начала привязали к ранам свежего навоза.

Язлы вызвали тогда, когда началось заражение.

Две недели во дворе диспансера стояла палатка родителей подростка: на время она стала больничной палатой. Нз этот раз Язлы решил рискнуть, показать этим людям, что чистота лечит лучше, чем иное лекарство. Он почти не применял медикаментов, зато промывал раны сам, дважды в день, на виду у многих любопытных. И когда через две недели мальчик, радостный, «на своих ногах» ушел из диспансера, об этом знал весь Тиджикжа.

Беда не назначает время, когда придет. А когда ты — один доктор на всю округу, то тебя зовут и днем и ночь:. и в будни и в праздники.

Для Язлы дни недели отличались один от другого только тем, где он принимал больных — в Тиджикжа или в песка” Петому что дважды в неделю выезжал в пустыню, к ближним и дальним колодцам, на стоянки кочевников-скотоводо= а в остальные дни люди сами приходили к нему в диспансер.

Самое горячее время у рыбака — путина. У земледельца — страда. Когда это бывает? Раз, два в году. У Язлы Джума-ева страдным был каждый день. Двести, а то и двести пятьдесят больных в сутки — это было обычным делом. А когда в округе вспыхнула корь, он и вовсе перестал замечать время.

Только массовая вакцинация могла остановить болезнь. И Язлы мчался из района в район, сам делал сотни прививок в день. За две недели в округе Тагант было сделано больше пяти тысяч вакцинаций. Корь отступила.

Через полгода в Тиджикжа приехал второй советский врач — Вячеслав Гордиенко из Челябинска. Работать стало веселее. Но по-прежнему нужно было выезжать в пустыню, к скотоводам, и тогда кто-то из них оставался в диспансере один. Язлы к тому же был главным врачом диспансера, а это дополнительные обязанности и хлопоты. И никаких сил, никакой выдержки не хватило бы Язлы и Вячеславу, не будь у них помощников-мавританцев.

Хамуд уль-шейх получил диплом фельдшера в Дакаре. Но приехав в Тиджикжа, не умел еще как следует выполнять даже самые простые назначения Язлы. Не было опыта, практики. Работа с советскими врачами дала ему очень много. Язлы видел: Хамуд спокойно и уверенно делал все, что ему поручали.

Марьям сама пришла к ним в диспансер. Объяснила, что окончила школу, но учиться дальше не может: нет средств. Просит взять ее. Готова работать бесплатно, лишь бы хоть немного научиться искусству исцелять людей.

Через восемь месяцев ей торжественно вручили документ, где говорилось, что отныне она может работать помощником фельдшера. Подписал его Язлы Джумаев.

Джа Хамаду такой документ был не нужен, он его получил раньше. Но и этот молодой фельдшер стал настоящим специалистом только здесь, с помощью советских врачей. Как и медсестра Элемин Зейнабу, как большинство фельдшеров и медсестер, работавших в медпунктах Муджерии, Типгата, других районов округа Тагант.

Как эти молодые мавританцы могли отблагодарить своих учителей? Они учили советских врачей хасани — языку местных арабов-берберов. Посвящали в обычая своей страны. К тому дню, когда в Тиджикжа появился Сидати, Язлы уже немного владел арабским.

Сидати, невысокий, плотный араб лет сорока, в просторной богатой бубу и черной чалме, подъехал на своем изукрашенном верблюде к самому диспансеру. Это уже потом Язлы узнал, что перед ним известный в Мавритании певец.

— Тобиб-икбир,— в голосе пришельца звенели боль и тревога,— Тобиб-икбир (большой доктор), у нас в Умбейка умирают дети…

Выехали сразу, не мешкая. Сидати показывал дорогу.

В этих местах небо не заслоняют ни большие дома, ни высокие деревья. Поэтому наползающую тучу они увидели, еще проезжая улицами Тиджикжа.

— Нужно переждать.— Сидати повернулся к доктору.— Идет буря. С дождем.

Язлы хорошо знал, что их ждет. Сначала на горизонте появляется туча с темной, наискосок к земле, полосой. Потом оттуда вдруг пахнет теплым влажным ветерком. А вследза ним буря смешает в сплошную душную массу воздух, песок и воду.

Но в Умбейка — больные дети.

— Мы не собьемся с дороги?

Сидати все понял. Он спокойно кивнул, поправил чалму и пригнулся поближе к ветровому стеклу.

В Умбейка Язлы пришлось задержаться — слишком много больных — детей и взрослых — оказалось на этом становище. А когда через три недели Сидати устроил праздник в поселке Рашид, в песках люди знали — он поет в честь доктора из Советского Союза.

Язлы ехал в Мавританию на полгода. Прошло шесть месяцев, и уже приехал ему на смену Вячеслав Гордиенко, но министерство здравоохранения Мавритании обратилось к Язлы с просьбой поработать еще полгода. А когда прошел второй срок, его попросили остаться на третий.

И вот наступил последний день этого последнего срока. Язлы собирался в обратную дорогу с легким сердцем. В Тид-жикжа он оставлял хорошо оснащенный диспансер — медикаменты и оборудование поступили из Советского Союза как дар ВЛКСМ. Люди, ходившие у них в помощниках, теперь смогут работать сами.

…На прощальном ужине — мишуи было все, чему положено быть в такой вечер. И, конечно же, прощальные речи.

— У нас говорят: самая чужая та страна, где нет друга.— Префект перевел взгляд на своих гостей.— В Мавритании у вас теперь столько друзей, что вы вправе считать ее самой близкой вам страной после Родины.

Э.Зоринян
Декабрь 1969 г.