Восприятие российским провинциальным обществом войны с наполеоновской Францией
Прежде чем анализировать отношение провинциального общества начала ХIХ в. к войне с наполеоновской Францией, необходимо уточнить, что скрывается за самим понятием «провинциальное общество», т. е. кто именно является субъектом этого отношения. К сожалению, единого, классического определения понятия «провинциальное» до сих пор нет, хотя слово «провинция» в последние десятилетия прочно заняло своё место среди культурологических понятий. На сегодняшний день существует, как минимум, три подхода к пониманию провинции.
Во-первых, провинцией называется «местность, отдалённая от столицы или культурного центра, периферия», т. е. некое территориально-культурное пространство, существующее в значительной степени автономно, но в масштабах единого социального целого. Во-вторых, провинцией по старинке именуют отдельные административно- территориальные единицы в память о том времени (от Петра I до Екатерины II), когда Российская империя делилась на провинции (например, была Пензенская провинция).
Подобные территориальное деление и поныне существует в некоторых странах, но для Российской Федерации такое определение ныне не актуально. Третий подход уравнивает провинцию и провинциальное общество, т. е. представляет её как некий социум, совокупность социальных групп, связанных друг с другом исторически сложившимися формами деятельности, специфическими социально-политическими, экономическими и идеологическими отношениями, а также мировоззренческими установками, ценностями и стереотипами мышления. Именно этот подход представляется нам наиболее плодотворным в контексте социокультурного исследования. Но при этом большинство исследователей не указывают те слои населения, которые, на их взгляд, составляют провинциальное общество, поэтому определить, какие социальные группы тот или иной автор включает в российское провинциальное общество, зачастую приходится по косвенным признакам.
Каждая историческая эпоха вкладывала свой смысл в базовое понятие «общество». Для мыслителей ХVIII и отчасти ХIХ веков общество ассоциировалось только с дворянством. Так, под обществом XVIII века историк Н. Д. Чечулин в своей монографии, впервые изданной в 1889 г., подразумевает именно дворянство. Однако уже в начале ХХ в. понятие общества расширилось, о чём свидетельствует, к примеру, очерк Д. А. Жаринова «Первые войны с Наполеоном и русское общество», где он причисляет к последнему не только дворян, но и купцов, а также образованных горожан, т. е. зарождавшуюся в рассматриваемый им период разночинную интеллигенцию.
Но крестьян он составной частью общества по-прежнему не считает, упоминает о них лишь вскользь, и, главным образом, в связи с их выступлениями против помещиков. Хотя был и исключения. Например, знаменитый историк В. О. Ключевский в одной из своих лекций пишет о крестьянах как о «низшем классе» общества , однако такая точка зрения в ХIХ веке широкого распространения не получила. Это произошло лишь в советской историографии, которая рассматривает и крестьянство, и городские низы как важнейшую часть общества в целом, и, в частности, общества провинциального. Эту тенденцию продолжают и современные исследователи российской провинции. Так, И. Л. Беленький в своей статье «Провинция» как предмет знания и переживания. Возможна ли «провинциология»?» пишет, что «деревня (и территориально, и во всей полноте её социально-экономической, политической, культурной жизни) по самой сути вещей принадлежит к провинции».
С.В. Белоусов в монографии «Провинциальное общество и Отечественная война 1812 года (по материалам Среднего Поволжья)» даёт расширительное толкование этого понятия, называя тех, кто перечислял пожертвования на войну: провинциальное дворянство, духовенство, «городское20 сословие» (купцы, мещане и ремесленники) и крестьянство. Таким образом, все эти разные социальные группы объединяются в единое целое – провинциальное общество. Конечно, и социальная дифференциация, и даже антагонизмы оставались, понимание чего существовало и в ХIХ веке. Более того, обострение антагонизмов не раз приводило к социальному взрыву, начинавшемуся именно в провинции (например, крестьянские войны под предводительством С. Т. Разина и Е. И. Пугачёва). Но в критической ситуации начала ХIХ в. всё изменилось. Перед лицом «грозы двенадцатого года» российское общественное сознание на время стало единым, и разница между, условно говоря, «дворянской» и «крестьянской» половинами провинциального общества исчезла, сметённая волной всеобщего патриотизма.
Это редкостное единодушие разных сословий в том, что касалось борьбы с захватчиками, с удивлением отмечали современники. Например, пензенский дворянин, известный писатель-мемуарист Ф. Ф. Вигель, рассказывая о настроении пензяков после получения известия о вторжении Наполеона, писал: «…казалось, что с дворянами и купцами слились они (крестьяне – М. З.) в одно тело»
Таким образом, мы рассматриваем провинциальное общество не просто как территорию или совокупное население провинции, но определённый локальный социум, в рамках которого люди творят условия своего существования. Древнегреческие мудрецы, утверждая, что «полис – это не стены, полис – это люди», фактически дали первое определение такого территориально-культурного социума. Вслед за ними и мы включаем в понятие «провинциальное общество» не только тех, кто территориально проживал в самой провинции, но всех, кто создавал её культуру, а значит, был носителем провинциальной ментальности. Если в ХVIII в. дворянская культура создавалась прежде всего в столицах, то есть в Москве и Санкт-Петербурге, то уже к концу правления Екатерины II ситуация стала меняться, и в 1-й четверти ХIХ в. география творчества расширилась, включив в себя провинцию. Творцы культуры – дворянская интеллигенция – обитали повсеместно, и мир русской культуры стал гораздо богаче. 21 Немалую роль в изменении этого культурно-созидательного процесса сыграли две взаимосвязанных и в то же время противоположных тенденции.
С одной стороны, окончательное превращение российского дворянства в европейское, а с другой – осознание культурными деятелями дворянского происхождения своей принадлежности к России и русскому народу. Если до 1812 г. преобладала первая тенденция, то в ходе Отечественной войны возобладала вторая, хотя дворяне по-прежнему делили тех, с кем воевали, условно говоря, на «своих», т. е. таких же дворян, и простонародье; соответственно, и отношение к ним было различным. Не следует также забывать, что в ХIХ веке в создании российской культуры принимали участие не только дворянская и разночинная интеллигенция, но и безвестные народные творцы – субъекты не только трудовой деятельности, но и духовного производства. Творчество – это не привилегия какой-то одной социальной общности, это «особый качественный тип деятельности, это самодеятельность, сущностью которой являются действия по созданию новых форм социальной реальности, развитию общественного сознания и самого социального субъекта в направлении общественного прогресса».
Отечественная война 1812 г. является таким актом социального творчества, которое оказало важное влияние на социального субъекта и его активность: тот патриотизм, под воздействием которого население России, на время забыв о своих внутренних конфликтах и противоречиях, поднялось на борьбу с врагом, и был главным духовным продуктом социального творчества всего народа Российской империи. Результатами этого творческого патриотического порыва стали не только героические действия людей, самоотверженно защищавших свою Родину, но и весьма многочисленные объекты духовной культуры. В них нашли отражение те мировоззренческие установки и стереотипы мышления, которые характеризовали в целом всё российское общественное сознание начала ХIХ в. Изучение войны с Наполеоном началось в России ещё в царствование Александра I современниками этого события. Но, тем не менее, многие аспекты Отечественной войны 1812 г. до сих пор являются предметом исследования, а порой и острых научных дискуссий.
Одним из таких спорных моментов был и остаётся вопрос о наличии и характере патриотизма у двух основных классов- сословий российского общества в ХIХ в. – дворян и крестьянства. Одни историки отвергают саму идею крестьянского патриотизма, указывая, что, поскольку в начале ХIХ в. в России крестьянин «стоял ниже раба, был вещью», то патриотические чувства ему были чужды, а бороться с французами его заставляло чувство самосохранения. Другие, напротив, очень высоко отзываются о патриотизме народных масс, но патриотизм дворянства ставят под сомнение.
Наконец, третьи утверждают, что патриотизм не был присущ ни тем, ни другим: якобы крестьяне в ходе войны боролись только за освобождение от крепостной неволи, а дворяне – за «право самим держать в рабстве собственный народ, не делясь этим правом и тем более не уступая его кому бы то ни было, и Наполеону в особенности» т. е. обе социальные группы преследовали только свои интересы. Для того чтобы понять истинные настроения провинциального общества в 1812 г., необходимо обратиться к тем источникам, которые редко привлекались для анализа российского общественного сознания этого времени, хотя и были оставлены нам очевидцами и участниками событий Отечественной войны 1812 г. Это «Записки» Ф. Ф. Вигеля, «Письма русского офицера» Ф. Н. Глинки, роман М. Н. Загоскина «Рославлев, или Русские в 1812 году», воспоминания офицера Пензенского ополчения И. Т. Шишкина «Бунт ополчения в 1812 году», а также воспоминания пленных офицеров наполеоновской армии Ф. Ю. Зодена и Ф. фон Фуртенбаха. Эта мемуарная литература является бесценным источником сведений об умонастроениях провинциального общества начала ХIХ в.
Изучение свидетельств современников показало, что для очень многих россиян известие об объявлении войны стало потрясением, которое имело положительный результат. Известный мемуарист, пензенский помещик Ф. Ф. Вигель отмечал не просто возникновение патриотических настроений среди дворянства, но «совершенное перерождение» большинства пензенских помещиков, узнавших о вторжении Наполеона: «…они не хвастались, не23 храбрились, а показывали спокойную решимость жертвовать всем, и жизнию и состоянием, чтобы спасти честь и независимость России. Весьма немногие не об ней думали, а о своей особе и о своём ларце, и те втихомолку только вздыхали». Ещё один уроженец Пензенской губернии, писатель М. Н. Загоскин, подтверждает это свидетельство мемуариста, приводя в своём романе рассуждения провинциальных помещиков, получивших известие о начале войны: один готов отдать в солдаты свой крепостной оркестр, другой обещает пожертвовать в кавалерию весь свой конный завод, не жалея ради этого своего лучшего жеребца, и даже собирается сам пойти на войну. Общее мнение в романе М. Н. Загоскина выражает предводитель дворянства: «Я уверен, … что всё дворянство нашей губернии не пожалеет ни достояния своего, ни самих себя для общего дела. Стыд и срам тому, кто станет думать об одном себе, когда отечество будет в опасности» [117, c. 386]. И действительно, дворянство с большой энергией взялось за подготовку ополчения.
Исследователь ополчения 1812 г. В. Р. Апухтин приводит следующие сведения о пожертвованиях пензенцев на ополчение и армию: «Согласно имеющихся данных, как для означенного ополчения так, вообще для армии в Пензенской губ. сделаны были следующие расходы: пожертвовано на ополчение дворянами Пенз. губ. 556891 р. 80 к., 990 лошадей (на сумму 131618 р.), и провианта на 40310 р. 9 к., поставлено было без денег для армии дворянами 2602 вола, 250 фур, 408 повозок (с 900 лош.), овса крупы и сухарей 1256 четв. Другими сословиями пожертвовано: денег 41323 р. 23 к. холста 605 арш, корпии 6 п. 9 ф., бинтов 520. Оружия: 8 пушек, 25 ружей, 4 пистолета, 4 сабли и 18 шпаг.
Принимая во внимание, что кроме означенных пожертвований было употреблено на обмундирование, вооружение и содержание ополчения 1044225 руб. – получим, что общая цифра, во что обошлась война 1812 года для Пензенской губернии, равняется почти 2½ мил., а именно 2475848 р. 62 коп.» . Так, по свидетельству Ф. Ф. Вигеля, уже в конце июля пензенские помещики начали собирать деньги на снаряжение 10 тысяч ополченцев, которых должна была поставить Пензенская губерния, а также24 выбирать полковых и сотенных начальников для ополчения. «Отставных военных штаб-обер-офицеров не было и десятой доли против нынешнего, а всё-таки их было много; не сыскалось ни единого, который бы пожелал остаться дома, все явились на службу».
Для пополнения мест, оставшихся вакантными, привлекались гражданские чиновники, и хотя это грозило им потерей двух-трёх чинов, тем не менее «сотни предложили свои услуги», и «канцелярии присутственных мест начали пустеть». Современники свидетельствовали, что молодым людям в 1812 году «нельзя было показаться ни в обществах, ни на гуляньях, не слыша упрёков, зачем они не в военном мундире». Очень хорошо характеризует настроение общества в письме к отцу помещик Инсарского уезда Пензенской губернии А. П. Вельяшев : «…всякий, кто теперь останется невооружённым и не поспешит на поле брани, не может избегнуть сего нарекания [в измене Отечеству – М.З.]…» . Часть провинциальных дворян стали членами комитетов пожертвований для ополчения. Такие комитеты создавались в тех губерниях, в которых формировалось ополчение.
Они занимались хранением и распределением средств, которые вносили местные жители. Кстати, одним из членов подобного комитета в Пензенской губернии был и мемуарист Ф. Ф. Вигель . Отмечая значительную помощь армии, оказанную пензенским дворянством, сам фельдмаршал М. И. Кутузов выразил пензякам «признательную благодарность» «за пожертвования на пользу Отечества».
Об этом 27 ноября 1812 г. пензенский губернатор сообщил губернскому предводителю дворянстваД. А. Колокольцову. Ещё одним проявлением дворянского патриотизма стал своеобразный «классовый мир», воцарившийся между социальными группами российского общества. «В Пензе, - писал Ф. Ф. Вигель, - где дворянство почти всегда не в меру было спесиво и где состояние всегда предпочиталось чинам, вы бы с удивлением увидели почтение и послушание, оказываемое людьми довольно богатыми, вступившими в ополчение, тем, кои становились их начальниками. Самолюбие было первою жертвой, которое дворянство, в этот чудный год, предавало34 показывал такого повиновения. Право, глядя на всё это, сердце не нарадовалось». Показательно и отношение простого народа к тем, кто встал на путь измены Родины. В качестве примера можно привести один эпизод, упомянутый И. И. Лажечниковым в своих воспоминаниях 1 : «Безрассудный В*, сын купца, отмеченный молвою как изменник, был охвачен буйством толпы и заплатил жизнью за свой поступок».
Более подробно изложил это происшествие в своих мемуарах бывший пензенский вице-губернатор И. М. Долгоруков: «Некто Верещагин, молодой малый, сын зажиточного купца, имея знакомство на почтовом дворе, читал в немецком одном листочке объявление Наполеона, что он непременно вступит в обе столицы севера, и, переведя эту статью, пустил её по рукам. Граф Ростопчин велел его схватить и отдать под суд. До сих пор поступок правильный, но, увидя, что Сенат пошёл на голоса и что Верещагин останется без наказания, ибо время всё смягчает, [Ростопчин – М. З.] взял на себя право самовластия, забыл или презрел законы, дерзнул на жизнь подсудимого, притащить велел его к себе, нанёс сам первые удары злобы и, выдавши разъярённой толпе народа, у ворот его собравшейся, допустил до того зверство души ненавистной, что в минуту Верещагин мучительски бит и убит до смерти» [16, c. 275]. Впрочем, историк Е. В. Тарле на основе целого ряда источников (в том числе текста «переводов» Верещагина и мемуаров самого Ростопчина) пришёл к выводу, что случай с Верещагиным был в значительной мере подстроен Ростопчиным, который собирался бежать из Москвы и отвлёк от себя внимание тем, что объявил Верещагина французским шпионом и приказал унтер-офицерам из своего конвоя зарубить купца. Приказ был выполнен; пока толпа терзала труп Верещагина, Ростопчин спокойно уехал из Москвы [214, c. 1 О том, как велики были патриотические настроения, свидетельствует история самого писателя: сын богатого коломенского купца, И. И. Лажечников несколько раз просил у отца благословения идти в армию, а получив от родителей решительный отказ, попросту сбежал из дома и вместе с несколькими приятелями поступил в армию рядовым (Лажечников И. И. Новобранец 1812 года (Из моих памятных записок) //Русская военная проза ХIХ века. – Л.: Лениздат, 1989. – С. 40-52). Через два года, вступая вместе с русскими войсками в Париж, он был уже капитаном гвардии, имел ордена и по законам Российской империи получил дворянство. 35 593-597]. Нужно отметить, что эта некрасивая история спасла Ростопчина от самосуда толпы, но спасти его репутацию она не могла: в народной памяти он навсегда остался «размосковским злым генералом», который «…запродал матушку Москву За три бочечки злата-серебра, За четвертую — зелена вина!»
Этот частный эпизод показывает тот накал патриотических страстей, который бушевал в сознании россиян, осознавших угрозу потери своего государственного суверенитета и своей национальной идентичности. Перед лицом приближающегося врага никакое, даже самое малое отступление от патриотизма не могло найти оправдания в общественном мнении. Справедливости ради следует отметить, что более-менее массовым коллаборационизм был лишь в западных губерниях, и только среди польского населения. В частности, по воспоминаниям Д. В. Давыдова, активно сотрудничали с французами поляки, жившие в г. Гродно близ границы Варшавского герцогства. Что же касается остального населения этого города, то оно было более чем лояльно по отношению к русским. Д. В. Давыдов отмечает, что особенно патриотичны были местные евреи: «все вообще евреи, обитавшие в Польше, были к нам столь преданы, что… они во всё время отказывались от лазутчества противу нас и всегда и всюду давали нам неоднократные и важнейшие известия о неприятеле» . Таким образом, можно согласиться с мнением С. В. Белоусова о том, что «несмотря на подчас крайне противоречивое поведение отдельных представителей различных сословий, чувство патриотизма было характерно для всего (выделено нами – М.З.) населения России, и война 1812 г. справедливо отложилась в сознании современников и памяти потомков как Отечественная война».
Отечественная война 1812 года оказала огромное влияние на общественное сознание России и отразилась в самых разных формах социально-политического и культурного бытия. Анализ мемуарных источников позволяет сделать вывод, что патриотизм был основной чертой провинциального общественного сознания в 1812 г.
Ни среди дворянства, как бы офранцузено оно ни было, ни среди крестьян не наблюдалось пораженческих настроений; ни те, ни другие не связывали дальнейшее развитие российского общества с французской оккупацией. Напротив, победа над общим врагом должна была принести крестьянам, как они считали, освобождение от крепостной зависимости, поэтому, не отставая от «своих» помещиков, они шли в ополчение или начинали партизанскую войну. На такой же результат войны надеялась и прогрессивная часть дворянства. Таким образом, патриотический подъём 1812 г. охватил все слои русского общества, а редкие исключения лишь подтверждают эту общую тенденцию.
Несмотря на некоторые различия в оценках событий 1812 года, существовавшие у разных социальных групп Российской империи, и в столицах, и в провинции войну в целом воспринимали одинаково – как бедствие, с которым, тем не менее, можно и нужно бороться. Крайне важно то, что в этой борьбе произошла невиданная прежде консолидация усилий всех сословий. Даже современники отмечали установившийся в стране своеобразный классовый мир, когда впервые в её истории угнетённый класс объединился с классом своих угнетателей, чтобы защитить общую Родину. Это позволяет утверждать, что общенациональное российское самосознание сформировалось и стало выше социальной дифференциации, проявлением чего был массовый патриотизм, породивший героизм русского народа, и приведший к победе великой армии «двунадесяти языков»
М.Е. Захарова
Другие новости и статьи
« Брусиловский прорыв (1916 г.)
Запись создана: Понедельник, 24 Июнь 2019 в 0:19 и находится в рубриках Начало XIX века.
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика