Чудо у Пушкина как предмет научного описания

17 Май 2019

#Пушкин#поэзия#литература

Рецензия на книгу; Иваницкий, А. И. Чудо в объятиях истории (Пушкинские сюжеты 1830-х годов) / А. И. Иваницкий. М. : Рос. гос. гуманитар, ун-т, 2008. — 473 с.

Нет необходимости подробно говорить о том, что пушкинская тема по праву считается одной из наиболее популярных в российской науке о литературе в последние полтора столетия. Обращение к творчеству великого русского почта, всегда плодотворное и продуктивное, с одной стороны, таит в себе немало сложностей и проблем; с другой — здесь нужны не только чрезвычайно высокий уровень исследовательской культуры и научной смелости, но и счастливая способность обнаружить тот еще не реализованный подход, принципиально новый ракурс, которые не просто обеспечат научную новизну исследования, но действительно позволят его автору если не встать рядом, то хотя бы приблизиться к классикам русской пушкинистики XX в. от Ю. Н. Тынянова и Б. В. Томашевского до Ю. М. Лотмана и В. Э. Вацуро.

Академик М. П. Алексеев в предисловии к известному сборнику собственных пушкинских штудий признавался, что на протяжении десятилетни он «всегда одушевляем был той мыслью, что творчество великого русского поэта следует изучать на фоне н в тесной связи с историей мировой культуры, потому что и сам он представляет собою явление широкого исторического значения, переросшее национальные и языковые границы. Всеобъемлющий и необыкновенный по своему масштабу и универсальности гений Пушкина может быть понят… только после многих и длительных усилий, которые мы должны затратить на то. чтобы сопоставить его творчество с различными и разновременными явлениями в мировой литературе».

Известный специалист но творчеству А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя, русской поэзии XVIII первой трети XIX столетия, ведущий научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований РГГУ. доктор филологических наук А. И. Иваницкнй. надо полагать, хорошо осознавал всю масштабность встающей перед ним задачи. Казалось бы, феномен чудесного, присутствующий в поэзии и прозе Пушкина на протяжении всей его жизни, не мог не привлекать внимания предшествующих поколений исследователей, однако системно и целостно представить чудо как элемент пушкинской поэтики н сюжетики в последнее десятилетие творчества никто до автора рецензируемой монографии не пытался.

Как замечено в предисловии, «предмет этой книги — историзм чудесного в творчестве Пушкина 1830-х годов. В понимании чудесного мы опираемся на определение В. Даля (IV. 612): "сверхъестественное, противное законам природы, как человек пли паука их понимает". Чудесно то. что выходит за пределы естества (и отсюда за пределы понимания героя) в рамках данного художественного текста».

Нетрудно увидеть в принципиальной установке автора кажущийся парадокс — соединение, на первый взгляд, несоединимого. Возникает вопрос: возможно ли вообще обнаружить историзм того, что не существует ни в природе, ни в границах реального человеческого понимания? Собственно, ответу на него и посвящена эта книга. «У позднего Пушкина, — продолжает автор, представлен широчайший спектр ролей чудесного в жизни и сознании героев. Волшебство напрямую вторгается в сюжет сказок и „Каменного Гостя", составляет сказочно-мифологический подтекст рационально объяснимых событий ..Метели" и ..Капитанской дочки" (первая встреча Гринева с Пугачевым), либо, завладев сознанием героя, управляет его поведением и в конечном счете судьбой („Песнь о вешем Олеге". ..Медный всадник". „Пиковая дама". „Гробовщик"). Герои (Татьяна, Гринев. Марья Гавриловна, Адриан Прохоров) видят сны. ..чудесно" объясняющие их жизнь и судьбу.

Богатство значении чудесного высвечивает смысловую напряженность и психологическую глубину этой категории в поэтическом сознании Пушкина». Как ни странно, обращение к проблеме чудесного требует не столько импрессионистски-необязательных рассуждений, сколько достаточно жестко организованного н четко структурированного текста. Иногда, добавлю, чересчур жестко и чересчур структурированного: все-таки монография — не квалификационная работа, и автор мог прекрасно обойтись без дробления на многочисленные параграфы и подпараграфы, порой нарушающие связность читательского восприятия текста. Впрочем, это мнение сугубо субъективно и нисколько не влияет на в целом позитивную оценку рецензируемой книги.

Внимание Л. И. Иваннцкого сосредоточено на двух важнейших проблемах, каждая из которых оказывается в центре соответствующей части монографии: первая — чудесное как рок и особенности его переживания на страницах пушкинского текста, вторая — национальная природа/почва как «чудесный» источник и катарсис истории. Сразу отметим, что обозначенный исследователем в пределах двух взаимосвязанных проблемных полей ряд вопросов дает возможность не только говорить о не применявшихся ранее в пушкиноведении исследовательских методах и подходах, но и, что еще существеннее, выйти на новый уровень понимания творческих замыслов и художественных интуиции поэта, а также форм их воплощения.

Обоснованно широкое понимание категории чудесного в контексте художественных и исторических реалий второй половины XVIII — начала XIX столетия позволяет автору представить исчерпывающий комплекс прежде всего поэтических текстов, в которых создается многогранный образ Царского Села, сочетающего в себе черты «инфернального» и «элизейского» топосов. Благодаря подобному подходу исследователь органично сочетает обращение к европейской традиции трактовки чудесного с его языческими (в самом широком смысле) корнями. Последнее без труда просматривается в авторских разборах «Клеопатры» и «К вельможе», а также «маленьких трагедий». «Дубровского». «Медного всадника» и «Пиковой дамы».

При этом особое внимание уделяется интертекстуа.тьным глубинам произведений, тому внутреннему диалогу, который поэт на разных папах творческого пути ведет как со своими современниками и предшественниками, так и с самим собой. Выявляя тончайшие нюансы поэтического замысла, корректно и весьма конструктивно используя наблюдения коллег-пушкинистов, обоснованно полемизируя с некоторыми из них, литературовед предлагает читателю убедительную картину того, насколько по-разному реализуется чудесное в авторском художественном пространстве. Таким образом, категория чудесного обоснованно воспринимается как категория философии жизни поэта (немалую роль в формировании которой, как известно, играло его «предположение жить»). По этой причине оказывается методологически оправданным и корректным сопряжение пушкинских сказок и «Медного всадника».

Открытая «волшба», присутствующая в «Сказке о рыбаке и рыбке». «Скатке о иарс Са.ттанс» и «Сказке о золотом петушке», не просто перекликается с отдельными сюжетами и эпизодами «серьезных» текстов Пушкина, но. как показывает исследователь, образует с последними отчетливое единство, в равной степени ценное для выразителей прежних (патриархальноархаических) и новых («имперских») идеалов.

«В итоге. — заключает исследователь. — и равно желанным для противостоящих поколений становится единый „континуум" земного и потустороннего миров. Прообразом его был „ночной" мир лицейской анакреонтической и южной лирики Пушкина, где утраченная „чудесность" царскосельской Аркадии перешла в область погибшего, загробного прошлого. В „Медном всаднике" этот континуум получает „имперское" измерение. Покорив море ради построения нового петербургского мира, Петр оживает в статуе „медного патрона" моря и „морской столицы". Этим он соединяет ..отцовскую" власть над земным и потусторонним мирами и „сыновний" вызов этому миропорядку, разведенные в противостоящих героях „маленьких трагедий". Вечная гармония империи и катастрофическая история соединились в виде вечно возобновляемой „гармонической" катастрофы».

Не меньший интерес представляет и та часть монографии, которая посвящена ..чудесному" как источнику истории в пушкинском творчестве. «Программное родство» сюжетов, образов и тем «Повестей Белкина» и «Капитанской дочки» с «маленькими трагедиями», подчеркиваемое автором монографин, оказывается существенным для встраивания этих произведений в общую концепцию книги. Следует признать, что предложенная исследователем конфигурация на первый взгляд может показаться чересчур произвольной в интерпретациях привычных пушкинских сюжетов. Однако обнаруживаемый А. И. Иванникнм «сказочный» контекст «серьезных» текстов Пушкина действительно сушествует даже не столько на уровне метатскста (где, собственно, без труда может найтись все, что угодно), сколько в ряду фольклорно-сказочных параллелен к перипетиям привычных сюжетов.

Именно здесь в полной мере проявляется тонкая филологическая интуиция автора, сочетающаяся с научной основательностью и убедительностью, и вовсе не кажутся неожиданными появление в этом контексте сказочного сюжета о выборе невесты в «Капитанской дочке», разговор о волшебных корнях сна Татьяны, анализ пародийного снижения сакрализации вины в «Гробовшнке». «Катартическая роль чудесного как сказочно-эпического проявила себя в пушкинской прозе 1830-х годов. — делает в финале закономерный вывод Л. И. Иваницкин. — Содержанием истории выступает то же. что и в „маленьких трагедиях", противостояние поколений.

Но теперь оно связано с волей младшего колена к брачному новоселью и ведет к неизбежным разлукам. И. как и в драматургии, раскаяние и ностальгия младшего колена превращают оставленное „отчее" прошлое в потустороннее. В прозе, однако, история предстает объективным, независимым от героев процессом, чьим „чудесным" источником оказывается путеводительная природа. Она заставляет героев расставаться с прошлым и диктует форму его сентиментальноромантической перцепции, играющей роль воспитания чувств».

Остается добавить, что появившаяся в канун пушкинского двухсотдесятилетия монография известного литературоведа заметно меняет устоявшиеся представления о роли и месте чудесного в сюжетном пространстве творчества создателя «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки», наглядно свидетельствуя и о том значительном научном потенциале, которым обладает современная российская пушкинистика. Книга А. И. Иваннцкого. вне всякого сомнения, окажется полезна не только профессиональным литературоведам, занимающимся историей русской литературы XVIII — первой половины XIX в.. но и студентам и аспирантам-филологам, для которых она послужит наглядным примером и образцом плодотворного научного поиска.

О. Е. ОСОВСКИЙ, доктор филологических наук, профессор

см. также: Историческая психология русского народа

Пушкин – «явление чрезвычайное», «это русский человек в его развитии»

Понятие «русское человековедение». «Нет – счастья в бездействии»

Три цикла Эпохи Русского Возрождения – логика ее развития

Русская духовность и Русское Православие

Русская духовность – это духовное измерение русского человека и русского народа

Духовность в нравственных основаниях российского патриотизма

Русский народ – носитель «цивилизационного социализма»

Борьба за историческое достоинство Ленина и Сталина – это борьба за историческое достоинство русского народа

Антикапиталистическая и социалистическая направленность исторического социокультурного поиска русского народа

О вере