К вопросу об идентичности в античную эпоху

Аннотация: В статье предпринята попытка политологического анализа особенностей проявления феномена гражданской идентичности в античную эпоху.
Ключевые слова: этос, этонация, этоцентризм, протоэтническая идентичность, релилигиозная идентичность. Summary: The article attempts to do political analysis of peculiarities of manifestation of the phenomenon of civil identity in Antiquity. Key words: ethos, ethonation, ethocentrism, protoethnic identity, religious identity
Сущностной характеристикой этнической идентичности является осознание принадлежности к этносу – этническое самосознание, базовыми моментами которого являются этноним, представления о собственной сущности – история происхождения (общая историческая память), легендарные предки, культ национальных героев, система ценностей, идеалов, установок и ориентаций. Своей классической формы этногенез достигает в государстве1 . В этом смысле высшей точкой, фиксирующей завершение этногенеза в теоретическом и практическом смысле (подтвержденным многими историческими примерами), является самоорганизация этносоциальной группы в государство. Другими словами, осознание этнополитических – национально-государственных интересов и целей, роли и места в истории, выбор модели взаимоотношений с другими народами. К этой современной трактовке феномена этнической идентичности следует добавить, что, с одной стороны, «этничность – это комплекс чувств, основанных на принадлежности к культурной общности».
С другой стороны, это комплекс чувств, обозначающий привязанность к этносоциальной группе (народу), его истории, языку, культуре, обычаям и традициям, ответственность за его воспроизводство (сохранение гомогенности), имеющих значение высшего или одного из высших приоритетов самоидентификации человека, его готовности к совместным действиям и жертвам за отстаивание интересов этноса. Но корректно ли использование этой трактовки в исторической ретроспективе, применительно к античной эпохе, положившей начало истории государства и нации? Очевидно, что в Древнем мире протоэтническая идентичность3 являлась неосознанным, объективным феноменом, отражавшим естественные моменты бытия: язык как средство коммуникации в процессе удовлетворения потребностей первобытного вооруженного сообщества; определенную территорию, собственное имя и военного вождя; родовой строй, обусловленный потребностями воспроизводства протогосударственной организации социальной группы, обеспечения его безопасности и завоевательных устремлений – интересами общего дела .
В этом смысле первым неосознанным выражением родоплеменной идентичности5 – противопоставления «мы–они» становится война, столь же естественная, как и необходимая6 . Именно перманентный военный фактор – обеспечение задачи выживания и обогащения – на определенном этапе трансформировало милитаристскую родоплеменную организацию в государство. Таким образом, «государство сразу выступило на сцену как… могущественная сила», а одной из первых форм проявления этатизма стало лишение родов права «защиты от нанесенного зла» , т.е. права на внешние сношения. Другими словами, исходной и основной характеристикой нации родоплеменного типа, еще не ставшей этносом в собственном смысле слова, становится государственно-гражданская идентичность – принадлежность и лояльность гражданской общине – государству .
Государство возвышающегося над римской нацией родоплеменного типа, тогда как собственно протоэтническая идентичность закрепляется на уровне родоплеменного сознания9 . Здесь в основе идентичности лежит не этнос, а этос. Таким образом, этническая идентичность была изначально сокрыта в естественной гражданской идентичности, отражая зародышевое состояние отношения иерархии идентичностей. Этому внутреннему противоречию еще предстоит вырваться наружу в форме столкновения ценностей и целей римского ядра сложносоставной гражданской нации Римской республики и инокультурных в широком смысле слова племен, уподобившихся римлянам, но не ставших носителями римской идентичности. Противоречию, проявившемуся в смене принципата доминатом – противоположным типом политической системы, ценностей, целей и религиозной идеологии10. Обратимся к мифическому моменту генезиса римского народа – римской гражданской общины, проливающему свет на роль этнического фактора в этом историческом акте. Здесь достаточно упомянуть легенду о похищении сабинянок. Описывая эту историю, Плутарх рисует нелицеприятную картину исходного «материала» – изгоев, без рода и племени11 (беглых рабов), из которого Ромул сконструировал первооснову римского народа12: «Сто лучших граждан Ромул назначил советниками (читай – сенаторами. – Авт.) и назвал их “патрициями” [patricii], а их собрание – “сенатом” [senatus], что означает «совет старейшин». Но главное здесь принцип, положенный Ромулом в основу формирования благородного сословия римлян – патрициата.
По Плутарху, этих сенаторов «звали патрициями либо потому, что они были отцами [patres] законнорожденных детей, либо, вернее, потому, что сами могли указать своих отцов…». Имея в виду, что этноним лежит в основании этнического самосознания, рассмотрим этот вопрос применительно к древним римлянам, грекам и германцам. Действительно, можно сказать, что возникновение этнонима фиксирует момент осознания социальной группой своей культурной схожести и единства. Но так ли обстояло дело в Древнем мире? Так, этноним «римляне» (самоназвание – романи) изначально означал принадлежность к Риму представителей различных родоплеменных групп, а не самоназвание народа в этнокультурном смысле слова. Причем вновь испеченные граждане Рима одновременно приняли второе самоназвание «квириты», употреблявшееся обычно в официальных обращениях, в знак примирения с сабинами после войны, вспыхнувшей из-за похищения сабинянок. Причем этноним «квирин», в отличие от «римлянин», на этот момент уже имел сакральную историю, восходящую к имени бога сабинян Квирина. Из сказанного можно сделать вывод, что римляне представляют собой, в известном смысле, уникальный античный феномен, созданный искусственно, тогда как в основе возвышения их государства лежит конфликт и альянс с сабинами.
И дело здесь не только в похищении сабинянок, а в том, что, не имея собственного племенного сознания, в том числе этнонима, сообщество, именовавшее себя «римляне», приняло этноним и божество сабинских племен – «Квирина» (бога войны). По мере становления собственно римской мифологизированной истории Квирин сначала ассоциируется с легендарным отцом Ромула и Рема – Марсом, а затем отождествляется с Ромулом, признанным после смерти богом. Соответственно Марс и Квирин отождествлялись с греческим богом войны Аресом. Эллины, названные греками римскими завоевателями, обязаны происхождением своего этнонима небольшому племени, которое впервые упоминается у Гомера. Легендарный герой его «Илиады» Ахилл был сыном царя, правившего в Элладе, на побережье Эгейского моря.
Постепенно термин «эллин» становится общим самоназванием всех греков, а «Эллада» – собирательным именем всех греческих полисов. Однако в условиях полисного партикуляризма осознанная культурная общность не могла перейти в качественно новое состояние этнополитического – национально-государственного единства. Германцы. Страбон – один из выдающихся историков и географов Римского государства, в VII книге своего сочинения «География», описывая десятки германских племен, отмечает, что последние «мало отличаются от кельтского племени… Поэтому, мне кажется, и римляне назвали их «германцами», как бы желая указать, что это «истинные» галаты [кельты, галлы – Авт.]. Ведь слово germani на языке римлян означает «подлинные»16. Другими словами, термин «германцы» является не самоназванием соответствующих племен, а их наименованием, данным римлянами. Попутно заметим, что само понятие «германская нация» появляется лишь в 1512 г. в названии надгосударственного образования – «Священной Римской империи германской нации».
Однако парадокс состоял в том, что эта семантическая новация не отражала наличия политического феномена – ни единой немецкой нации – государства, ни единой национальной идентичности. Такая перспектива в принципе исключалась в условиях феодальной раздробленности, охранителем которой являлась католическая церковь. «Запоздалая немецкая нация»17 пробуждается от исторической спячки лишь после образования Германской империи (1871), положившей начало формированию общегерманского национального сознания. Вместе с тем, в более позднем сочинении Тацита «Германия» было выдвинуто предположение, что название «германцы» произошло от названия некоего племени: «Слово Германия – новое и недавно вошедшее в обиход, ибо те, кто первыми переправились через Рейн и прогнали галлов.., тогда прозывались германцами. Таким образом, наименование племени постепенно возобладало и распространилось на весь народ…». Причем Тацит считает германцев «лишь в самой ничтожной мере смешавшимися с прибывшими к ним другими народами и теми переселенцами, которым они оказали гостеприимство…».
Он присоединяется «к мнению тех, кто полагает, что населяющие Германию племена, никогда не подвергавшиеся смешению через браки с какимилибо иноплеменниками, искони составляют особый, сохранивший изначальную чистоту и лишь на себя самого похожий народ». Более того, по Тациту, германцы «славят порожденного землей бога Туистона. Его сын Манн – прародитель и праотец их народа…». Попутно заметим, что отношение к другим народам как к варварам у греков, а затем и римлян определялось, строго говоря, не по линии этнокультурных различий. Для эллинов это, в первую очередь, племена, не имеющие государства, и народы, организованные не по принципам полисной системы. Римляне же относили к варварам еще не завоеванные племена и народы.
Таким образом, возвращаясь к римлянам, отметим, что последние, еще не успев сформироваться как единый народ, в этническом смысле слова, становятся гражданской общиной – политической нацией, которая характеризуется не этноцентризмом, оставшимся в античную эпоху в утробном состоянии, а этоцентризмом. В этом смысле этоцентризм – это восприятие собственной социоэтической группы в качестве идеального образца, этические нормы и ценности которого становятся критерием оценки других сообществ, в том числе варварских, для которых не закрыт путь цивилизованного развития. Можно сказать, что этоцентризм отражает своеобразную трансформацию естественного родоплеменного сознания и организации, под воздействием принципиально нового социального института – государства («общины равных»), формирование государственно-гражданской идентичности. Осознания своей принадлежности к государственной организации – общему делу граждан.
Не этно, а этонации, не этнической, а этической идентичности, основанной на мифах и легендах, формирующих базисные паттерны античного гражданского общества, органически несовместимые с расизмом и шовинизмом. Этничность как форма идентичности возникает на определенном этапе развития самосознания, обусловленном целым рядом необходимых предпосылок и обстоятельств: развитие буржуазных отношений и единых национальных рынков; создание алфавитов, изобретение шрифтов письменности, книгопечатания, создание наборных шрифтов и типографий, массовое производство печатной бумажной продукции; становление отечественных языков, ставших сначала предметом изучения, а затем языками обучения школьного образования; преподавание национальных истории, литературы и поэзии; возникновение и рост университетов и академий наук, становление историографии и философских школ.
В общественнополитическом плане катализатором процесса этнизации сознания стала Реформация и Контрреформация, повлекшая «Тридцатилетнюю войну» между протестантами и католиками. Таким образом, этоцентризм в античном мире – это этикополитическая категория, отражающая приверженность нормам героического кодекса, ценностям и интересам гражданской общины, модели права и представительству, иерархии целей и высшей цели – «высшему благу человека и государства». Так, по Аристотелю, политика включает в себя этику и экономику, а этику он определяет как политическую науку об образцовом полисе. Такое государственное устройство он называет «политией», хотя при этом размышляет о его идеальной – «наилучшей» форме. Причем государство Аристотель считает естественным образованием, а войну – средством «для приобретения собственности», прежде всего рабов – варваров, «от природы предназначенных к подчинению, но не желающих подчиняться».
«Этоцентризм Аристотеля» причисляет все другие виды государственной организации – варварский мир, к низшему обществу, не достигшему политического уровня. Аристотель, по сути дела, воспроизводит модель социальной стратификации Платона. Он перечисляет следующие составные части государства: первая – «народная масса, производящая продукты питания; это так называемые земледельцы. Вторая – так называемые ремесленники… Третья часть – торговцы… Четвертая часть – поденщики, пятая – военные»; затем – свободные люди, происходящие не от обоих родителейграждан, и, наконец, иные подобные разновидности народной массы. Знатные в свою очередь различаются по богатству, благородству происхождения добродетели, образованию и т.п. отличительным признакам. Гражданин – это участник государства, т.е. суда присяжных и народного собрания. Аристотель отказывал в гражданстве рабам, метекам (чужеземцы и вольноотпущенники), ремесленникам и крестьянам.
Любопытно, что, рассматривая причины конфликтов в государстве, Аристотель одной из них называет «разноплеменность населения». Так, он писал, что последняя «пока она не сгладится, также служит источником неурядиц: государство ведь образуется не из случайной массы людей, а потому для его образования нужно известное время. Поэтому в большей части случаев те, кто принял к себе чужих при основании государства или позднее, испытали внутренние распри». Другими словами, можно сказать, что, по Аристотелю, устойчивость племенного сознания является, наряду с заданностью размеров территории и численности жителей греческого полиса, фактором, исключающим формирование сложносоставных наций в рамках полисного строя.
Подытоживая сказанное, можно отметить, что происходит сублимация племенного сознания в государственно-гражданскую идентичность, минуя стадию формирования собственно этнического самосознания. Попутно заметим, что изначальное римское государство можно охарактеризовать как исторически первую флибустьерскую республику, построенную по образцу города-государства. Причем организовавшийся в государство конгломерат латинских родоплеменных групп, относительно однородных в культурном отношении, начинает перманентно и массированно пополняться за счет инокультурных племен, размывая еще неокрепшее римское национальное ядро сложносоставного государства.
Патрициат трансформируется в нобилитет (через узаконение межнационального брака патриция и плебея), а римское гражданство последовательно распространяется на плебеев, вольноотпущенников, провинциалов и варваров. Высшей точкой развития этого политического процесса, индифферентного к этническому фактору, становится период, когда сенат начинает именоваться «красой всех провинций», «цветом всего мира», «цветом человеческого рода». Слово «римлянин» становится «именем не жителя города, а представителя некоего общего племени, и это племя – не одно из многих, а объединяет все остальные, вместе взятые».
Венцом этого деструктивного «этнополитического» процесса, его персонификацией становится император Диоклетиан – провинциалиноплеменник, внук раба (сын вольноотпущенника), т.е. представитель самой испорченной части общества, лишенной этических принципов, не связанных с историческими преданиями (общей с римлянами исторической памятью), верностью Риму, как сакральному городу и столице… Политика этого императора, собственно, и привела к разрушению Римской республики – переходу от «римского принципата» к «провинциальному доминату» – от республики к монархии.
Можно сказать, что история повторилась, государство-нация, возникшее на искусственно созданной первооснове, сконструированной Ромулом, т.е. изначально лишенное этноцентричного компонента, по этой же причине пришло к упадку и гибели. Действительно, римская мультикультурная модель нациестроительства, в смысле политики в сфере предоставления гражданства вольноотпущенникам и провинциалам (бывшим варварам), была индифферентна к вопросам преодоления исходных культурных различий этих социальных групп с материнской (принимающей) общиной. Процесс социальной адаптации и этокультурной интеграции инокультурных родоплеменных групп и народов носил естественный, добровольный характер. В этом смысле, результатом процесса уподобления и усвоения последними римского этокультурного паттерна, говоря языком современной терминологии, по определению не мог стать этнокультурный сдвиг в их самосознании (ассимиляция).
Причем в период домината римское гражданство стало широко предоставляться отрядам и племенам варваров-наемников, т.е. стало утрачивать даже внешнюю связь с римской моделью этоцентризма. Особо следует остановиться на феномене индифферентности к этническому фактору афинской и римской моделей государства. Так, нациигосударства Древней Эллады формировались в соответствии с интересами полисного сообщества граждан, заданностью масштабов политической организации города-государства. Так называемый «этнический» признак локальных наций греческих полисов (общность языка, культуры, богов и.т.д.) был дан априори, в том смысле, в котором их граждане были по определению греками. «Этническое самосознание», а точнее, этонациональная идентичность являлась надполисной категорией и выражалось в формуле «мы-они» – в противопоставлении свободных эллинов – наций-государств и варваров.
Так, подданные Персидской державы считались варварами, как родившиеся несвободными, т.е. не по признаку этнокультурных различий, а по социально-политическому статусу, обусловленному политическим строем этого государства. Другими словами, в греческих полисах взаимосвязь «крови» – происхождения (локальная этноэтическая общность) и «почвы» – локальных масштабов полиса, продиктованная жизненно важным интересом простого, а не расширенного воспроизводства его территории и населения, является изначально данной, основополагающей константой.
Именно это обстоятельство обусловливало вынужденную эмиграцию в форме периодического основания колоний – новых полисов. Вместе с тем, под влиянием угрозы персидского завоевания надполисная этнокультурная идентичность, представления о «большой родине» – Элладе, о греках, противостоящих другим варварским народам, трансформировалась в надгосударственные формы выражения общеэллинского национализма, в т.ч. в форме македонского империализма. Однако эти межгосударственные союзы носили временный характер.
С одной стороны, они находились в прямом и безысходном противоречии с полисным партикуляризмом. С другой стороны, следует отметить правление Александра Великого – гегемона Панэллинского союза, наделенного чрезвычайными полномочиями стратега-автократора в войне с Персией. Политика Александра Македонского, носившая ярко выраженный тиранический характер в понимании свободных греческих полисов, также была нацелена на создание единого греческого государства, на забвение этничности как таковой, на смешение различных рас и народов, конвергенцию и симбиоз запада и востока в единую суперцивиллизацию. В свою очередь римская модель государства-нации также базируется не на этнической общности, а на этогражданской идентичности. В отличие от локальных наций греческих полисов здесь гражданство не только не совпадает с «этничностью», а абсолютно индифферентно к последней. Римская гражданская община постоянно пополнялась за счет плебеев, вольноотпущенников, а затем и варваров. В итоге, римское гражданство перестало выражать какую-либо национальность, а «было лишь выражением отсутствия национальности. <…> …не существовало больше галлов, иберов, лигуров, нориков – все они стали римлянами».
Таков был результат исторического движения формулы «мы-они», когда изначальное римское «мы», скроенное, как было сказано выше, не по «этническим лекалам», постоянно расширялось и размывалось за счет «они» – перманентного инкорпорирования вольноотпущенников (бывших варваров, обращенных в рабов), плебеев и провинциалов (покоренных варваров) и варваров, призванных на службу Риму, утратило свою содержательную определенность.
Изначальный римский народ трансформируется в многонародную нацию Римской республики. Национальное достояние римлян – мифология о богоизбранности и самой судьбой предназначенных римлянам победах, вера в свое предназначение владычествовать над другими варварскими народами, не связанная с идеологией «крови», становится добычей последних. Что же до мифологизированной идеологии «почвы» – римского империализма – расширения жизненного пространства, завоевания и господства над варварскими народами и рабами, то она также не имела ничего общего не только с расизмом и шовинизмом, но и с этничностью как таковой.
Достаточно сказать, что рабство в Древнем мире, с одной стороны, «было столь же необходимым, сколько общепризнанным элементом». С другой стороны, рабы со временем становились вольноотпущенниками, пополняя ряды плебеев, затем полноправными гражданами, для которых становились доступны все магистратуры, в т.ч. императора – единоличного правителя Римского государства. Другими словами, статусы «раб», «вольноотпущенник», «провинциал», «варвар», «плебей» противостояли римскому гражданину по линии не этнических, а социально-политических различий. Таким образом, речь идет о государственно-гражданской идентичности, о нации, представляющей собой «соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов».
О нации, скрепленной «общим делом» – завоевательными войнами и, в этом смысле, устремленной в будущее, во всяком случае, на протяжении девяти веков непрерывного расширения пространства римского владычества. Понятно, что космополитичный характер этого нацию объединяющего экономического интереса являлся фактором, блокирующим процесс этнического обособления и самоидентификации. Инокультурные родоплеменные группы перманентно становились элементами механизма осуществления римского империализма, а на определенном этапе заступили место его двигательной силы и «приводных ремней». Другими словами, идентичность первых не развивалась до стадии осознания обособленных политико-экономических интересов, а непосредственно принимала римскую космополитичную идентичность, как априори данный механизм их удовлетворения. Причем то, что для этих «диких наций», не имеющих «собственно никакой истории, подобно народам, существовавшим еще до образования государства»35, было априори данным, для греков и других наций, имевших ранее государственность, было дано апостериори.
Так, древнегреческий историк Полибий, отвечая на вопрос: «как, когда и почему все известные части земли попали под власть римлян?», ни единым словом не объясняет этот феномен специфическими расовыми и этнонациональными особенностями римлян. В частности, он приходит к выводу, что «Римляне благодаря особенным свойствам своих учреждений и мудрости своих решений не только одолели карфагенян, …но немного спустя стали обладателями всей обитаемой земли». Попутно заметим, что этот же период, но под этническим углом зрения в XIX в. описывает Энгельс. Причем речь идет о подходе, отражавшем сформировавшийся в XIX в. этнонациональный дискурс. Важнейшими этапами формирования этого дискурса явились завоевания императора Наполеона Бонапарта, Европейская «Весна народов» 1848–1849 гг. и доктрина национальностей, выдвинутая Наполеоном III в 1851 г.
Органичным элементом античной гражданской идентичности и ее первоосновой являлась религиозная, а точнее, проторелигиозная идентичность. Причем последняя может рассматриваться как самостоятельный феномен, в отрыве от этогражданской идентичности лишь в абстрактно-теоретическом плане. Действительно, политеистическая мифология – свод сказаний о богах и героях, обожествляла силы природы, семью, происхождение социальных институтов (общины, города-государства) и выполняла функции не только религии, но и идеологии, философии, истории и науки41. Причем греко-римская религия, не имевшая единой организации и учения, представляла собой совокупность традиционных историй – мифов и легенд, которые трактовались как исторические. Магическая же практика, утверждавшая власть над реальностью посредством ритуала жертвоприношения, пронизывала все сферы жизни. По сути, речь идет о религиозно-этической системе, определявшей совокупность моральноэтических норм и ценностей гражданской общины, поведенческую общность ее членов.
Так, Д. Юм писал, что «первоначальные религиозные представления у всех народов, исповедовавших политеизм, были вызваны не созерцанием творений природы, но заботами о житейских делах, а также теми непрестанными надеждами и страхами, которые побуждают к действию ум человека. В связи с этим мы видим, что все идолопоклонники… Юнону призывают во время бракосочетания, Люцину – при рождении, Нептун выслушивает молитвы моряков, а Марс – моления воинов. Земледелец обрабатывает свое поле под покровительством Цереры, а купец признает над собой власть Меркурия». Причем «большинство богов древнего мира некогда были людьми… Действительная история их приключений, искаженная преданием и возвышенная примесью чудес, сделалась богатым источником вымысла, в особенности после того, как она прошла через руки поэтов, мастеров аллегорий и жрецов, которые поочередно старались возбудить удивление и изумление невежественной толпы».
Таким образом, в античном мире «религиозная идентичность», так же как и этническая идентичность, выступает явлением естественного порядка, обусловленным необходимостью обожествления необъяснимых явлений природы. Тогда как мифы и магическая практика – формами и инструментами сублимации страхов, средствами восстановления гармонии с природой. В этой связи нельзя не упомянуть основоположника аналитической психологии К. Юнга, считавшего мифологию своего рода проекцией коллективного бессознательного. С возникновением государства этот родоплеменной феномен становится основанием античного этатизма. Идеологией, ревностно охраняемой государством. Вместе с тем политеизм по определению не мог являться основой идентичности какого-то одного племени или народа. Отсюда и эластичность римского пантеона богов и богинь, вполне естественный характер заимствования римлянами мифов и легенд у этрусков и греков, и постоянное расширение этого первого за счет богов завоеванных народов.
В процессе взаимообогащения религиозные верования многонародного Римского государства становились универсальными, утрачивая «национальные» черты. Причем изначальный родоплеменной характер «религиозной идентичности»46 в известном смысле выступал фактором, блокирующим формирование общеэтнического самосознания. Римская же мифология являлась идеологическим концептом, нацеленным на формирование государственно-гражданской идентичности, лояльности и национализма, обоснования римского империализма, тогда как критерием лояльности религий народов, включенных в Римскую державу и многонародную нацию – участие в культе правящего императора и олимпийских богов. Более того, даже отношение к принципиально противоположной политеизму монотеистской религии иудаизма также определялось лояльностью, политическими, а не религиозными соображениями. За помощь, оказанную иудеями Гайю Юлию Цезарю в борьбе с Помпеем, им было разрешено публичное отправление богослужения.
Понятно, что принципиально иным было отношение к христианской религии. «Действительно, в иудаизме не было прозелитизма и миссионерства, если подходить к явлению с христианских позиций… Миссионерство в иудаизме было ситуативным: тогда, когда возникал повод, имела место и пропаганда своих религиозных воззрений. В этом заключается принципиальное отличие от христианства, в рамках которого миссионерство является системным, т.е. нравственной нормой, обязательной к исполнению практически в любой ситуации»50. После введения христианства как государственной религии Римской республики, последовавшего за сменой принципата, который, с известными оговорками, все же соответствовал римской республиканской традиции, доминатом – монархическим типом правления, христианская идентичность становится доминирующей.
Место римской безнациональной идентичности заступает наднациональная христианская идентичность, в которой растворяются признаки бывшей государственногражданской идентичности – античной этонации. А место последней – нация нового типа – христианская этонация, отличающаяся от античной нации качеством религиозности – монотеизмом, доминирующей, ведущей и даже подавляющей ролью религиозной идентичности в иерархии последних. Христианский мировоззренческий переворот разрушил идеологическое и духовное основание римской идентичности, обнулил историческую память, пронизанную мифами и легендами, предал забвению политические традиции и институты, сакрализированные последними, тогда как со сменой поколений старая система норм и ценностей окончательно канула в лету. Христианство, основанное, в отличие от греко-римских верований, на учении и организации, заступило место древнеримского государства, а христианская нация – место многонародной римской нации.
В этом новом государстве «уже не римские законы, а установления церкви являлись твердой основой и связью, соединившей западные народы и создавшей из них христианскую общину, главами которой были единый император и единый папа… Папа оказывался наместником Христа во всех вопросах божественного и вечного значения; император был таким же заместителем только в делах преходящих и земных». Это основное внутреннее политическое противоречие средневековой Европы между светской и духовной властями – всеподавляющей христианской идентичностью и монархическими интересами различных государственных образований, стимулировавшими и отражавшими процесс зарождения национально-этнического самосознания, нашло свое разрешение в Реформации. Однако рассмотрение этих вопросов выходит за рамки настоящей статьи
Список литературы:
1. Аристид Э. Священные речи. Похвала Риму. М.: Наука, 2006.
2. Аристотель. Сочинения: В 4-х т. Т. 4 / Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А.И. Доватура. М.: Мысль, 1983.
3. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Том 3. Философия духа. М.: Мысль, 1977.
4. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Ромул [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/ romul-f.htm.
5. Полибий. Всеобщая история. Книги I – IX. Перевод с греческого. Перевод и комментарии Ф.Г. Мищенко [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://greekroman.ru/library/polibiy-istoria/index.php.
6. Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцию. Кемерово, 1986.
7. Страбон. География [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:// www.gumer.info/bibliotek_Buks/Science/strab/07.php.
8. Тацит К. О происхождении германцев и местоположении Германии [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ancientrome.ru/antlitr/t. htm?a=1346765211.
9. Тишков В.А. Этнос или этничность? Этнология и политика. М.: Наука, 2001.
10. Цицерон М.Т. Сочинения М.: Мысль, 1991.
Абдул-Хаким Султыгов
Другие новости и статьи
« Образ Наполеона в политическом дискурсе современной Франции (на основе материалов СМИ)
Социальная консолидация российского общества: роль религиозного фактора »
Запись создана: Четверг, 8 Август 2019 в 0:40 и находится в рубриках Древние армии.
метки: история, античность
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика