Первая мировая война и российская деревня: социально-экономические аспекты

Война – явление многомерное. В ней находят отражение почти все стороны жизни общества, спроецированные на экстремальную ситуацию конфликта с внешним миром, с другими социумами. Общество в мировой вой не вынуждено мобилизовывать весь свой ресурсный потенциал – экономический, социальный, оборонный и т. д. Но в ряду этих ресурсов ключевым оказывается собственно человеческий потенциал в различных его проявлениях: это и демографические характеристики страны, определяющие ее мобилизационные возможности, и «качество» населения, включающее его культурный, образовательный уровень. Первая мировая вой на – трагедия человечества, унесшая миллионы жизней, – носила исключительно разрушительный характер, потребовала величайшего напряжения материальных и духовных сил конфликтовавших сторон. Россия оказалась глубоко втянутой в водоворот военных событий, определивших ее собственную историческую судьбу.
Начавшаяся на русско-германском фронте как наступательная операция, война с 1915 г., когда военные действия развернулись на исконной российской территории, стала терять наступательный характер, переходя в продолжительную оборонительную кампанию. В военном отношении в итоге Первой мировой вой ны Россия не потерпела поражения. Случилось так, что в силу сложившихся трагических обстоятельств – непопулярности вой ны, умноженной революционной пропагандой, и катастрофическим недостатком вооружения, испытываемым армией в первые полтора года военных действий, наступившей в октябре 1917 г. социалистической революции, закрывшей интерес к вой не, – за пределами нашей памяти остались многие значительные события внутренней жизни общества и страны в целом, достойные глубокого изучения и исторического осмысления.
Для того чтобы обеспечить конкурентоспособность в окружавшем капиталистическом мире, России с ее самодержавным режимом и опутанным крепостническими пережитками помещичьим землевладением предстояло сделать экономический рывок. На рубеже XIX–XX вв. она осуществила модернизацию, техническое и энергетическое перевооружение экономики, уже сравнительно глубоко интегрированной в мировое капиталистическое хозяйство. В последние десятилетия XIX в. существенно менялась международная экономическая конъюнктура. Темпы промышленного развития России на рубеже веков были скорректированы проводившейся правительством политикой индустриализации.
Позитивные изменения в экономике происходили на фоне активной законотворческой деятельности правительства. Неизменным оставалось вмешательство государства в экономические процессы. Перед Первой мировой вой ной аграрный сектор российской экономики находился на подъеме. Впервые за многие десятилетия темпы роста сельскохозяйственной продукции обгоняли темпы роста численности населения. В 1885–1900 гг. соответствующие показатели составили 2,5–2,6 % и 1,3–1,4 %, в 1900–1913 гг. – 2,9–3 % и 1,9–2 % [20, с. 68]. В 1885–1913 гг. урожайность зерновых культур выросла в 1,7–2 раза, при этом примерно 2/3 увеличения были связаны с расширением обрабатывавшихся площадей.
Приведенные данные вовсе не означают, что российское сельское хозяйство переживало период расцвета. Было немало нерешенных проблем и кризисных явлений, которые накаляли обстановку в деревне. В целом аграрное развитие имело противоречивый, но явно поступательный характер. Это был умеренный и трудный рост, где решающее значение принадлежало крестьянскому производству. Хозяйственный подъем в одних губерниях соседствовал с падением народного благосостояния в других. В 1911– 1915 гг. 32 губернии не могли обеспечить потребление продовольственного зерна в пределах 18 пудов на человека в год (минимальный показатель). Из них 6 губерний нуждались в товарном зерне в течение 1–2 месяцев, 17 губерний могли обеспечить себя продовольственным зерном на 6–8 месяцев в году, 6 губерний обеспечивали свои потребности на 4–6 месяцев, а 3 губернии – только в течение 1–4 месяцев [18, с. 483]. Снабжение этих 32 губерний полностью зависело от остальных 18, которые имели излишки продовольственного зерна, причем сосредоточены они были всего в 6 губерниях, включая Тамбовскую (13,5 млн. пудов) [там же, с. 483–484]. Накануне вой ны 2/3 губерний Европейской России не могли обеспечить свои продовольственные потребности за счет собственного производства и зависели от привозного хлеба. До сих пор существующий в литературе тезис о наличии в стране накануне и в ходе вой ны хлебных излишков является не более чем мифом. В сравнении с высокоразвитыми странами Россия имела довольно низкие показатели сельскохозяйственного производства.
Если урожайность зерновых в России в 1912 г. составляла 34,8 пуда с десятины, то в Германии – 66, во Франции – 80 [19, с. 244]. Сокращалось и производство зерновых хлебов на душу населения. В Тамбовской губернии в 1857–1863 гг. на душу населения производилось 5,2 четверти, в 1909–1913 гг. – 5,0 четверти [40, с. 127, 129]. Действительные проблемы российского сельского хозяйства состояли в его технической слабости, низком уровне производительности труда и урожайности культур, в отсталой агротехнике. Производительность труда в сельском хозяйстве росла ежегодно на 1,5 %, т. е. вровень с приростом населения, который обгонял увеличение посевной площади. Отставание в 3 и более раза в производстве на душу населения от европейских стран и пятикратная разница в урожайности были не только результатом плохих климатических условий или абсолютного малоземелья, но и преобладания натурального хозяйства с неправильной организацией территории, принудительным севооборотом, экстенсивным производством [23, с. 12].
Самой популярной зерновой культурой России была озимая рожь. В начале XX в. по ее производству страна занимала 1-е место в мире, но в основном за счет обширных посевных площадей. Ежегодно под рожь отводили около 50 % всех посевных земель. Однако ее урожайность в России значительно отставала от других стран. Так, в среднем за 1906–1910 гг. с одной десятины в Бельгии получали 147 пудов, в Германии – 113, во Франции – 70, в США – 68, а в России – лишь 46 пудов. Основные причины низких урожаев ржи – недостаток питательных веществ в почве, низкое качество обработки, сильная засоренность полей [35, с. 79]. Страна имела низкую среднедушевую норму потребления хлеба. В начале XX в. значительная часть сельского населения балансировала на грани недоедания. При норме в 5 тыс. калорий (с учетом большой степени расхода энергии при тяжелом физическом труде) в начале XX в. на одного едока в день приходилось в среднем 4,5 тыс. калорий, причем 84,7 % из них были растительного происхождения (включая 62,9 % хлебных). Более 70 % всех расходов крестьянской семьи, шедших на личное потребление, являлись расходами на питание [22, с. 128–129, 131]. Подавляющее большинство населения России составляло крестьянство.
На его долю в социальной структуре страны приходилось почти 78 %, а в Европейской России – 84,16 % [24, с. 219]. В великорусских губерниях крестьяне в преобладающем количестве страдали от малоземелья. Аграрное перенаселение, составлявшее в 1913 г. 32 млн. человек (55,9 % трудоспособного населения села) [20, с. 69], испытывало проблему безработицы. Это способствовало обострению социальной напряженности. Разрешение проблемы малоземелья в массовом сознании крестьян и прогрессивных кругов общества связывалось в основном с отчуждением избыточной земли у крупных землевладельцев. При всех недостатках проводившейся аграрной реформы (запоздалость, сохранение малоземелья, высокое налогообложение, усиление пауперизации) ее основной итог состоял в укреплении экономических основ мелкотоварного крестьянского хозяйства, в проявившемся процессе осереднячивания деревни. Середняцкое хозяйство оставалось экономически слабым.
Центр тяжести сельскохозяйственного производства с начала XX в. переместился в крестьянское хозяйство. В общей посевной площади страны крестьянским посевам принадлежало около 90 %. Однако они в значительной мере находились на помещичьей земле, арендовавшейся на тяжелых условиях. Накануне Первой мировой вой ны крестьяне производили 92,6 % совокупного продукта (по стоимости) земледелия и животноводства. Индустриализация крайне слабо затронула аграрную сферу: механизация сельского хозяйства России (соотношение машин, механизмов, с одной стороны, и живой рабочей силы, составлявшей силу крестьянина вместе с силой рабочего скота, – с другой) накануне вой ны достигала 24 %. В Англии она равнялась 152 %, в Германии – 189 %, в США – 420 % [16, с. 29]. В начале XX в. Россия вступила в решающую стадию модернизации. Процесс управления страной значительно усложнился по сравнению с серединой XIX в., когда было введено местное самоуправление. Это привело к перераспределению объема компетенции между различными уровнями управления обществом и к изменению места и роли земств в политической структуре российской государственности.
Власть делегировала значительную часть своих полномочий земским учреждениям, расширив этим сферу административного надзора за ними и существенно увеличив их субсидирование. Начавшиеся процессы частично были отражены уже в новом Земском положении 1890 г., которое стало закономерным этапом развития земского законодательства с точки зрения более последовательной реализации государственной теории самоуправления и заложило юридические основы для дальнейшего совместного развития органов земского самоуправления и государственного управления. Изменение реального статуса земств стало особенно заметным в период думской монархии. Введение представительного строя положило начало взаимодействию власти с общественностью, в том числе и земской. Развивалось оно весьма противоречиво, но при правительстве П. А. Столыпина в этой сфере сказались заметные перемены.
Необходимо рассмотреть социальный состав земских учреждений Центральной России. Он формировался в соответствии с Положением 1890 г., которое закрепило сословное начало в земском представительстве. Избирательная система, будучи одним из наиболее слабых мест нового земского законодательства, обеспечивала преобладание крупного и среднего дворянства и ограничивала представительство крестьян и городских предпринимателей. В центральных губерниях в период думской монархии дворянская курия делегировала в земства в три с половиной раза больше гласных, чем разночинная; крестьяне-общинники избирали менее трети всех гласных. В то же время необходимо отметить, что преобладание дворянства, как наиболее подготовленного к общественной деятельности сословия, было в значительной мере обусловлено историческими условиями России конца XIX – начала XX в., когда имущественный ценз одновременно был и цензом образовательным.
В условиях быстрой капитализации страны избирательная система, основанная на сословных принципах, приходила в противоречие с новой российской действительностью. Вследствие сокращения дворянского землевладения падала численность избирателей по первой курии, а рост крупной буржуазии способствовал увеличению количества полноцензовых избирателей по второму собранию: в трехлетие 1909/1910–1912/1913 гг. в центральных губерниях на каждого избираемого гласного по первому собранию приходилось в среднем 2,9 полных ценза, а по второму – 23,5. Осуществление аграрной реформы приводило к появлению слоя крестьян-собственников, которые тоже требовали увеличения своего представительства в земствах. Осознавая новые потребности развивающегося общества, правительство искало пути постепенного расширения круга земских избирателей.
Был предпринят ряд мер, способствовавших увеличению крестьянского представительства в земствах. По указу от 5 октября 1906 г. отменено право губернатора назначать уездных гласных от крестьян из числа кандидатов, избранных от сельских обществ. Крестьянские кандидаты получили право выбирать гласных сами, как это было до 1890 г., что повысило интерес крестьян к земских выборам. К серьезным изменениям в социальном облике земств должны были привести проекты реформ, разработанных правительством П. А. Столыпина. Основной акцент в них был сделан на создание низших земских структур волостного и поселкового самоуправления и изменение избирательной системы. Предполагалось ликвидировать сословное разделение курий, понизить имущественный ценз вдвое, что позволило бы расширить социальную базу земских учреждений. Важное внимание уделялось координации функций органов самоуправления и управления на уездном уровне. Аналогичные цели ставил проект, разработанный в Министерстве внутренних дел в 1914 г.
Этим реформам, однако, не суждено было осуществиться. Мировая вой на внесла свои коррективы в политическую жизнь страны, а также оказала серьезное влияние на социально-экономическую сторону ее существования. По мнению Б. Д. Бруцкуса, особенно большого прогресса достигло российское народное хозяйство накануне мировой вой ны [2, с. 13–14]. С чем же подошла Тамбовская сельскохозяйственная губерния к началу вой ны? В 1913 г. она занимала по величине 19-е место в ряду 50 губерний Европейской России – 58 511 кв. верст. Тамбовская губерния относилась к одной из наиболее густонаселенных в стране. Среднегодовой прирост ее сельского населения в начале XX в. составлял 1,9 % [26, с. 14], что на 0,4 % превышало аналогичный показатель по Центральной России. В связи с этим неуклонно возрастала плотность населения. В 1912 г. на 1 кв. версту приходилось постоянного крестьянского населения 87 чел., в 1917 г. – 97,1 [27, с. 22]. Самая высокая плотность населения отмечалась в северных уездах.
По мере продвижения на юг она снижалась. Население губернии составляло 3 757 235 человек, причем основной частью были сельские жители, чуть больше 7 % жило в городах. Губерния состояла из 12 уездов с городами – уездными центрами: Тамбов, Борисоглебск, Елатьма, Кирсанов, Козлов, Лебедянь, Липецк, Моршанск, Спасск, Темников, Усмань, Шацк; заштатный город Кадом не имел уезда. Населенных пунктов – сел, деревень, поселков, хуторов – числилось более 3 300. Кроме русского населения, в губернии проживала мордва – чуть больше 3 %, татары – 0,8 %. Посевные площади составляли 2 488 223 дес. Больше всего сеяли озимой ржи – 1 134 994 дес., овса – 635 253 и проса – 442 019 дес. Под картофель отводилось не так много – 113 440 дес. Посевы овощных культур составляли 1,6 тыс. га [13, с. 5]. Тамбовская губерния издавна славилась своими лошадьми. К 1 января 1913 г. в губернии было 172 конезавода, в которых содержалось 3 723 рысистых лошади, 5 841 упряжная, 385 верховых.
Больше всего конезаводов было в Тамбовском уезде – 41. Всего же в губернии насчитывалось более полумиллиона лошадей [1, с. 30]. В 1909 г. в промышленности страны начался подъем, затронувший и Тамбовскую губернию. В предвоенные годы общий объем ее промышленного производства почти удвоился. Ведущими оставались отрасли, связанные с переработкой сельскохозяйственного сырья. Особенно быстро развивалось мукомольное производство. В 1913 г. мельницы губернии давали продукции по стоимости больше, чем вся промышленность края в конце XIX в. Быстрыми темпами также росли суконная, сахарная, табачная, маслобойная отрасли. Одновременно уменьшалась роль винокуренной промышленности, что было положительным экономическим явлением. В годы предвоенного промышленного подъема увеличился выпуск продукции металлургических предприятий губернии, но по объему производства металлургия и другие отрасли тяжелой промышленности по-прежнему существенно уступали перерабатывающим отраслям [13, с. 6]. Однако общий уровень промышленного производства губернии перед вой ной оставался низким. В 1913 г. губерния давала 2 % всей продукции промышленности Европейской России.
Число промышленных заведений с начала века увеличилось незначительно – до 231, а численность занятых на них рабочих едва превышала 20 тыс. Кроме них, в губернии в 1913 г. было около 19 тыс. железнодорожников. Мало изменилось и размещение промышленности. По-прежнему самым крупным промышленным пунктом губернии оставалось с. Рассказово, где работало около 5 тыс. рабочих-текстильщиков. Несколько табачных фабрик и новая суконная – братьев Асеевых появились в Моршанске, где насчитывалось свыше 300 рабочих. Столько же рудокопов и металлургов работало на Сырском и Романовском рудниках, Сокольском чугуноплавильном заводе вблизи Липецка. Около 1,5 тыс. рабочих было в Борисоглебске. По нескольку сот – в Тамбове, Козлове, Кирсанове и Темникове. В других уездных городах фабрик, заводов и промышленных рабочих не было вовсе. Имелись лишь кустарные заведения. Крупные отряды железнодорожных рабочих трудились в депо и мастерских Козлова, Тамбова, Борисоглебска. Большинство промышленных заведений губернии было разбросано по селам и деревням. Тамбовские рабочие были тесно связаны с землей [31, с. 91–92]. Вой на повлияла на состояние промышленности и рабочего класса.
Многие предприятия были переведены на обслуживание армии. В сообщении от 18 декабря 1915 г. Липецкого чугунолитейного и механического завода Тамбовскому военно-техническому комитету содержались отчеты о возможности производства ежемесячно чугунных снарядов и чугунных ручных гранат [11, д. 3, л. 199]. В списке предприятий, увеличивших производство, значились суконные фабрики Торгового дома братьев М. и В. Асеевых и суконная фабрика С. П. Суворова [10, д. 52, л. 109]. В журнале заседаний Тамбовского губернского и Моршанского уездного объединенных военно-технических комитетов (1915–1916 гг.) обсуждались вопросы изготовления ручных гранат, штыков и других предметов снабжения армии – заводами, ремесленным училищем, а противогазов – ученицами местных женских гимназий [11, д. 5]. 9 февраля 1916 г. Липецкому чугунолитейному и механическому заводу был распределен заказ на снаряды к 9-сантиметровому бомбомету [там же, д. 3, л. 60, 93].
Появились новые заводы. 5 мая 1914 г. Главное артиллерийское управление направило представление в Государственную думу об отпуске средств в сумме 14 092 303 руб. на строительство и оборудование нового порохового завода [8, д. 1, л. 4–54]. Так рядом с Тамбовом вырос новый рабочий поселок, где трудились около 8 тыс. человек. В Козлов из Риги была эвакуирована жестяно-коробочная фабрика общества «Бирман и Франк». На новом месте ее владельцы открыли консервную фабрику, обслуживавшую нужды армии. Однако нехватка сырья и топлива привели к закрытию многих предприятий. В итоге их общее число в годы вой ны сократилось. Почти все владельцы чугунолитейных заводов, суконных, пенькопрядильных фабрик, лесопильных, винокуренных, крахмальных заводов, мельниц, типографий, включая в анкеты «Сведений о производительности за 1915 год промышленного заведения» данные о числе рабочих – мужчин, женщин, малолетних, подростков – и стоимости произведенной продукции, отмечали снижение объема производства по причине недостатка рабочих рук и затруднений в снабжении сырьем [10, д. 36. л. 71–130]. Тем не менее, численность рабочих в губернии выросла на 3 тыс. Изменился и кадровый состав рабочего класса. Заметно сократилась доля взрослых мужчин, составлявших в 1916 г. менее половины фабрично-заводских рабочих.
В армию были призваны наиболее квалифицированные и опытные мастера. Почти пятую часть всех рабочих составляли дети. Мировая вой на ухудшила положение трудящихся. В 1913–1915 гг. заработок тамбовского рабочего вырос примерно на 20 %, а цены на основные предметы потребления удвоились [31, с. 93]. Хлебный рынок в предвоенные годы характеризовался преобладающей ролью крестьянских хозяйств при их низкой товарности. Товарность зерновых основывалась на относительно низких нормах потребления крестьянских масс. Поэтому любое колебание в потреблении, особенно в сторону его повышения, приводило к серьезным изменениям товарности, что неминуемо вызывало кризис хлебного рынка.
Начавшаяся вой на резко усилила потребность в координации всех участников хозяйственной жизни. Централизованное руководство экономикой, характерное для Российского государства и в мирное время, стало еще активнее внедряться в практику. Меры по координации производственно-хозяйственной деятельности государство стало проводить уже с первых дней вой ны. В отчете Тамбовского губернского присутствия по продовольственной части «О ходе продовольственного дела в Тамбовской губернии за 1914 год» констатировалось, что весна и лето 1914 г. по климатическим условиям были неблагоприятными для роста всех культур и сбора урожая, который в большинстве уездов был удовлетворительным и ниже среднего. Крестьянским учреждениям губернии были предоставлены льготы по возвращению долгов по выделенным ранее продовольственным ссудам. За счет губернского продовольственного капитала пострадавшим от неурожая крестьянам выдавалось зерно для обсеменения полей на урожай 1915 г. [7, д. 1991, л. 118–119].
Повышенное внимание привлекали проблемы устойчивого снабжения армии и страны продовольствием. Тыловая Тамбовская губерния, как и в предыдущих вой нах, снова стала опорной базой фронта, поставляя продовольствие, боеприпасы, лошадей. Согласно указу от 24 июля 1914 г., она была объявлена на положении чрезвычайной охраны. 30 июля – повсеместно введены прямые государственные хлебные закупки. Здесь государство руководствовалось стремлением по возможности ближе подойти к производителю, минуя многочисленных посредников. 31 июля 1914 г. в циркуляре министра внутренних дел губернаторам предлагалось «озаботиться изданием в установленном порядке обязательных постановлений, регулирующих цены на предметы первой необходимости» [15, с. 159]. Так в практику начало внедряться таксирование. 23 августа 1914 г. тамбовский губернатор А. Салтыков подписал постановление, которым запрещалось при продаже как оптом, так и в розницу повышение в целях спекуляции и чрезмерной наживы цен на продовольствие и фураж и вообще на главнейшие предметы потребления. Виновные в нарушениях, согласно постановлению, должны были подвергаться аресту и заключению под стражу на срок до 3-х месяцев или штрафу до 3 тыс. рублей [6, д. 9090, л. 153–154]. Однако Елатомская городская дума упредила губернатора, установив еще 12 августа таксу на основные продовольственные товары.
Таксировка цен входила первоначально в компетенцию губернатора, городских дум и управ, уездных исправников. К октябрю 1914 г. во всех уездах были установлены предельные цены на продовольственные товары. Но поскольку определение такс исходило из уровня действовавших цен, т. е. резко завышенных, таксировка фактически подтверждала их правомерность. Так, Лебедянская городская дума в сентябре 1914 г. утвердила следующие цены: на крупитчатый хлеб не дороже 8 коп. за фунт, на первачевый первый хлеб не дороже 7 коп. за фунт, что почти вдвое превышало уровень июньских цен [там же, д. 8773, л. 3 об.; д. 9090, л. 110]. Так как таксы издавались на уездном уровне и действовали в пределах одного административного района, то они брали во внимание лишь уездные рыночные цены без учета таковых в соседних административных районах. Из-за несогласованности такс продукты стали перегонять с одного рынка на другой, усилилась спекуляция, рыночные цены возрастали. Хотя таксы пересматривались ежемесячно в сторону повышения, они не поспевали за ростом свободных цен. Если таксирование приводило к некоторому сдерживанию розничных цен, то оптовые, наоборот, росли. Более того, таксировка вела к дезорганизации рынка [12, с. 42]. В целом за военные месяцы 1914 г. цены на продовольствие в Тамбовской губернии увеличились на 30 %. Наибольший их рост отмечался на рожь (с 62 до 92 коп. – 48 %), овес (с 50 коп. до 1 руб. 4 коп. – 180 %), пшено (с 1 руб. 13 коп. до 1 руб. 45 коп. – 55 %), т. е. на продукты потребления для армии нехватки продовольствия (кроме его дороговизны) не наблюдалось [6, д. 9449, л. 59]. По мере ухудшения экономической ситуации в стране все больше усиливалось вмешательство государства в хозяйственную жизнь, а вместе с ним росла неуправляемость экономических процессов.
В целях искоренения спекулятивных сделок и обеспечения хлебозаготовок 17 февраля 1915 г. вышло Положение «О некоторых особых мероприятиях по заготовлению продовольственных и фуражных припасов для нужд армии и флота», наделившее местные власти новыми правами – запрещать вывоз сельскохозяйственной продукции за пределы своей губернии, устанавливать предельные цены на хлеб и фураж, закупавшиеся для армии, реквизировать продукты по пониженным на 15 % ценам [15, с. 66–67]. Запреты вывоза руководителями губернии и уездов издавались без всякого согласования с окружающими районами и сопровождались таксированием, запретами скупки и торговли отдельными товарами. В первую очередь это касалось хлеба. Административные районы, как известно, не совпадали с районами традиционного хозяйственного оборота. В итоге мукомолья начинали испытывать недостаток зерна (например, Борисоглебск). В уездных городах как центрах потребления стали отмечаться перебои в снабжении продовольствием. Заметно ухудшилось положение с хлебозаготовками.
Скупка торговцами хлеба у крестьян, разного рода спекулятивные сделки получили массовое распространение. Так, в Моршанске, была широко развита ссыпка хлеба частниками, скупавшими его прямо на дорогах, так что в город попадала только его незначительная часть. В связи с этим уполномоченный Главного управления землеустройства и земледелия по закупкам в Тамбовской губернии продуктов для армии просил губернатора запретить скупку хлеба на дорогах за пределами города [12, с. 43]. Предоставленное местным властям Положением 17 февраля 1915 г. право реквизиций использовалось довольно редко. В 1915 г. его задействовал уполномоченный ГУЗЗ в Борисоглебском и Спасском уездах в отношении торговцев и крестьян, имевших товарный запас хлеба, завышавших установленную таксу и задерживавших хлеб в надежде на дальнейшее повышение цен [6, д. 9449, л. 58 об., 59].
Главным образом, властями применялась угроза реквизиций как устрашающий фактор. Уже зимой 1915 г. сельское хозяйство начало испытывать недостаток рабочей силы. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г., из деревень и сел Тамбовской губернии в армию было призвано 384 736 чел., что составляло 47,6 % мужчин трудоспособного возраста. Фактически тамбовская деревня лишилась половины своих тружеников, вследствие чего 137 879 крестьянских хозяйств остались без работников [21, с. 9–12]. На помощь семьям, оставшимся без основных кормильцев, приходили земства. Так, в докладе от 1 марта 1915 г. Темниковской уездной земской управы экстренному земскому собранию об оказании помощи в обработке земли семьям призванных на военную службу говорилось о поддержке земства, которая выражалась в выделении семян для посева, орудий для обработки полей и уборки урожая, организации яслей для детей, чьи матери находились на полевых работах [9, д. 129, л. 54 об.]. На заседании Моршанского чрезвычайного уездного земского собрания 7 марта 1915 г. обсуждался вопрос о помощи семьям призванных в армию в обработке полей и уборке урожая, организации яслей для детей призванных, об увековечении памяти погибших установкой досок с их именами в церквях.
Также был заслушан доклад о расходах земства с августа 1914 г. на выдачу пособий семьям призванных, на содержание раненых в земских больницах и других расходах, вызванных вой ной [там же, д. 129, л. 68, 92–94]. Недостаток рабочей силы в крестьянских хозяйствах частично компенсировался за счет внутренних резервов деревни – сокращения масштабов отходничества и занятий неземледельческими промыслами, а также усиления применения женского труда. Цены на рабочие руки в сельском хозяйстве резко подскочили вверх. Так, по сравнению с 1914 г. при зимнем найме 1915 г. они выросли на 60 %, а при летнем – на 70 % [6, д. 9449, л. 186]. На основании этого тамбовский губернатор в отчете за 1915 г. утверждал, что «вообще нужда исчезла, чувствовалось, что деревня богатеет, и вследствие этого цены на сельскохозяйственные продукты стали неудержимо расти» [там же, д. 9449, л. 202]. Он недооценивал казенные пайки семьям призванных в армию и результаты закрытия винных лавок. Эти меры способствовали поддержанию благосостояния семей. Однако в этом же отчете обращалось внимание на частое отсутствие промышленных товаров первой необходимости и их дороговизну.
Поэтому повышение зарплаты являлось чисто номинальным и не соответствовало безудержному росту цен. На общем фоне донесений за январь – февраль 1915 г. полицеймейстеров и уездных исправников о «спокойном настроении» населения в городах и уездах Тамбовской губернии обособленно стоят рапорты тамбовского и темниковского исправников. В первом говорилось, что среди жителей замечается «неудовольствие против чрезвычайно повышающихся цен на все товары, в особенности на жизненные продукты, а также высказывается неудовольствие нижних чинов, отпущенных из действующей армии в отпуск по случаю болезни или ранений, на то, почему им не дается паек на пропитание, как их семьям». Во втором рапорте отмечается, что «мобилизации ратников среди отдельных лиц стали вызывать некоторое неудовольствие» и что в отношении полицейских стражников «население стало высказываться за то, что стражники излишни и что их следует отправить в действующую армию» [там же, д. 9105, л. 1–16 об., 19–20].
Борисоглебский исправник в своем отчете за февраль 1915 г. сообщал, что люди выражают возмущение сильным подорожанием предметов первой необходимости. О том же рапортовал и тамбовский уездный исправник, добавляя, что «среди крестьянского населения высказываются надежды на то, что царь наделит крестьян землею, отобрав таковую у крупных помещиков, и поделит земли, принадлежащие немецким подданным» [там же, д. 9106, л. 1–19]. В рапорте тамбовского уездного исправника о настроениях населения за апрель 1915 г. говорилось, что «среди рабочих на фабриках замечается неудовольствие низкой за работу платой, которая не увеличивается, несмотря на сильное вздорожание всех жизненных продуктов и изделий; особенно неудовольствие это наблюдалось среди рабочих суконной фабрики бр. Асеевых в селе Рассказове, на которой администрацией уменьшена сдельная плата вальщиков». В то же время козловский полицеймейстер доносил, что местные владельцы вынуждены были пойти на уступки после того, как «некоторые рабочие пекаря, не нарушая хода работы, предъявили требования к хозяевам о повышении заработной платы ввиду дороговизны жизни».
Кроме того, что среди местных жителей наблюдается недовольство вздорожанием предметов первой необходимости, борисоглебский уездный исправник отмечал, что «в некоторых местах, при отводе к одному месту отрубных участков земли, со стороны крестьян-общинников, главным образом среди членов семей лиц, призванных на вой ну, высказывается недовольство на отвод земельных участков к одному месту и желание, чтобы выделы были произведены по возвращении призванных по мобилизации» [там же, д. 9109, л. 1–15]. В донесении от 18 июня 1915 г. тамбовского губернатора в Департамент полиции МВД говорилось о волнениях среди жителей ряда сел Борисоглебского уезда, протестующих против работ по выделу отрубных земельных участков, и о других проявлениях недовольства населения Тамбовской губернии, в частности, ростом цен на «жизненные припасы», низкой заработной платой (Тамбовский и Моршанский уезды), а также о несостоявшемся намерении осуществить немецкий погром (г. Козлов). Далее губернатор особо остановился на волнениях, происшедших в мае в Борисоглебском уезде среди крестьян сел Чигорака, Сергиевки, Никольского, Архангельского и Малых Алабух, «ввиду предполагаемого выдела некоторых крестьян на отрубные участки». Крестьяне-общинники, «главным образом, жены призванных в ряды армии, собравшись толпой, воспрепятствовали землемерам производить землеустроительные работы по выделу отрубов, требуя приостановления этих работ до возвращения призванных на вой ну.
Хотя полицией соответствующие меры были приняты и порядок восстановлен, но слух об этих волнениях быстро распространился по всему уезду и принят общинниками сочувственно» [там же, д. 9108, л. 16–16 об.]. Нельзя не учитывать и то, что финансирование вой ны вело к усилению прямого налогообложения крестьянства. Были ужесточены требования к взысканию всех видов налогов, активнее применялись всевозможные санкции. Так, в 1915 г. в 3 598 селах произведены описи движимого имущества неплательщиков, в 311 селах продано за недоимки движимого имущества на сумму 19 052 руб., в 643 случаях у недоимщиков было отобрано и сдано в аренду посевных площадей на 11 201 руб. В итоге за 1915 г. окладных сборов поступило в казну на 18 % больше, чем в предыдущем 1914 г. [там же, д. 9449, л. 59]. Острота положения в тамбовской деревне сглаживалась благодаря хорошим урожаям в сравнении с неблагоприятными в сельскохозяйственном отношении итогами 1913 г. В целом за годы вой ны посевные площади в губернии не сокращались, а урожайность зерновых на крестьянских полях в 1914–1915 гг. оставалась приблизительно на одном уровне. Снижение урожайности и падение сбора зерновых началось в 1917 г. В то же время росло число беспосевных крестьянских хозяйств: в 1917 г. 110 866 хозяйств – их пятая часть – не имели посевов. С 2,5 % общего числа хозяйств в 1912 г. до 8,1 % в 1917 г. возросла доля безземельных хозяйств [21, с. 14]. В военные годы произошли изменения в животноводстве. В начале вой ны в России возникли проблемы со скотом. Дело в том, что по скоту, шедшему на мясо, она была беднее, чем любое воевавшее европейское государство: в 1911 г. в России на 100 жителей было 30 голов крупного рогатого скота, в Германии – 31, в Австрии – 32, в Венгрии – 35, во Франции – 36,5; свиней в России – 9 голов, Германии – 34, Австрии – 23, Венгрии – 36, Франции – 17.
В России существовало вынужденное вегетарианство сельского населения, видевшего мясо на своем столе лишь 5–6 раз в году. У деревенских жителей расходовалось 0,3 пуда 13 фунтов мяса на едока в год [25, с. 33]. Несмотря на реквизиции крупного рогатого скота, его поголовье в годы вой ны не уменьшилось, но изменились показатели его наличия у разных групп крестьян. Увеличилось с 24,8 % до 26,1 % число бескоровных хозяйств [21, с. 13]. Одновременно выросло количество однокоровных. В этом сказалось стремление зажиточных крестьян избавиться от лишнего скота, т. к. однокоровные освобождались от реквизиций, в то же время многие бескоровные хотели обзавестись в трудные годы коровой-кормилицей. О заметной натурализации крестьянского хозяйства свидетельствовало двукратное увеличение поголовья коз и свиней [14, с. 58–66]. В связи с продолжавшимся ухудшением хозяйственного положения в стране административный механизм перераспределения сельскохозяйственной продукции продолжал раскручиваться. Организационный каркас централизованного регулирования составили образованные в августе 1915 г. четыре Особых совещания, в том числе и по продовольственному делу. Они имели широкие полномочия и опирались на разветвленную сеть местных органов. Осенью 1915 г. был создан институт местных уполномоченных представителей Особого совещания по продовольственному делу.
Отсутствие стимулов к реализации хлеба потребителям по доступным ценам толкало правительство на путь расширения круга централизованно снабжаемых потребителей – в него, помимо армии, были включены предприятия, работавшие на оборону. Затем стали также снабжаться и особо нуждавшиеся слои населения. В итоге было принято решение о введении твердых цен на все хлебные сделки [12, c. 44–45]. В начале июля 1915 г. впервые была проведена примерная разверстка предполагавшегося к заготовке количества хлеба по губерниям на 1915–1916 гг. В Тамбовской губернии планировалось заготовить 12 млн. пудов овса и 6 млн. пудов ржаной муки [17, с. 357]. Однако серьезных усилий к выполнению этих планов предпринято не было. Законом 17 августа 1915 г. Особое совещание по продовольственному делу установило твердые цены на хлеб, обязательные исключительно для правительственных закупок. В октябре в дополнение к закону председателю Особого совещания были переданы регулирующие функции в области продовольственных цен в пределах империи и предоставлено право устанавливать цены без согласования с совещанием [15, с. 160–161].
Твердые цены преследовали цели облегчения хлебозаготовок и сдерживания роста хлебных цен. За основу их уровня были приняты средние рыночные цены с небольшой надбавкой, которая назначалась с расчетом на весеннее повышение спроса, символизируя в то же время определенную компенсацию за принудительный порядок продажи хлебных продуктов. Твердые цены вводились постепенно: 5 октября 1915 г. – на овес, 6 декабря – на рожь, 3 января 1916 г. – на пшеницу, 6 февраля – на ячмень. Для Тамбовской губернии установленные цены выглядели следующим образом: овес – 1 руб. 10 коп. за пуд, рожь – 1 руб. 20 коп., пшеница – 1 руб. 70 коп. за пуд [17, с. 384, 376, 379, 387]. Карательной мерой в случае нарушения указа по-прежнему являлась реквизиция зерна с понижением закупочной цены на 15 %. Твердые цены устанавливались, как правило, «в высшем размере» в сравнении с рыночными.
В Тамбовской губернии при рыночной цене на рожь в 1 руб. 16 коп. за пуд утверждена была цена в 1 руб. 20 коп., на овес – 1 руб. 8 коп. и 1 руб. 10 коп. [там же, с. 384, 376]. Поэтому на первых порах твердые цены сразу же повлекли за собой повышение рыночных и некоторое оживление торговых операций. В целом же введение твердых цен желаемых результатов не принесло, цены продолжали расти. Так, в Тамбовской губернии к началу 1916 г. на пшеницу они выросли на 71 %, на рожь – на 39 %, на овес – на 16 %. Правительственные мероприятия 1915 года – запрет вывоза и установление твердых цен на хлеб – нанесли первый и весьма сильный удар по свободному рынку, несмотря на то, что роль государства в хозяйственной жизни страны оставалась весьма велика.
Это был важный момент в становлении жесткой системы административного регулирования. За ним последовали новые шаги. Между тем положение с хлебозаготовками ухудшалось. 9 сентября 1916 г. председатель Особого совещания по продовольственному делу утвердил новые продовольственные цены. Для Тамбовской губернии на рожь и овес была установлена цена в 1 руб. 58 коп. за пуд. Местные органы предлагали несколько отличные цены: на рожь – 1 руб. 57 коп., овес – 1 руб. 66 коп. В то же время рыночные цены были заметно выше [там же, с. 357]: 2 руб. 17 коп. за пуд ржи и 1 руб. 63 коп. за пуд овса [там же, с. 389, 394]. С конца 1915 г. важной задачей местной администрации и земств стала борьба с дороговизной. Создававшиеся с этой целью продовольственные комитеты и потребительские общества закупали самостоятельно продовольствие для нужд городского населения, минуя посредников. В своей работе они опирались на частный торговый аппарат. Их деятельность, наряду с распределением, сводилась к корректировке продажных цен. А это и означало регламентацию хлебной торговли в условиях местного рынка [6, д. 9449, л. 59–60, 205 об].
Однако положение дел к лучшему не изменилось. Более того, летом 1916 г. снабжение городского населения губернии хлебом резко ухудшилось вследствие нежелания производителей продавать его по твердым ценам. В Козловском, Усманском и Кирсановском уездах пришлось весьма осторожно прибегать к реквизициям [5, д. 215; 11, д. 9449. л. 25, 27; д. 9406]. Ярким показателем кризиса проводившейся продовольственной политики стала резолюция проходившего в Тамбове в июне 1916 г. съезда кооператоров о необходимости введения в губернии карточной системы как одной из мер борьбы с дороговизной [15, с. 208]. В конце августа 1916 г. была предпринята погубернская разверстка хлебов для кампании 1916–1917 гг. В Тамбовской губернии предполагалось заготовить 20 000 пудов ржи. В конце осени 1916 г. отчетливо проявился неудовлетворительный ход хлебозаготовительной кампании. Продовольственное положение армии и населения заметно ухудшилось. 29 ноября управляющий Министерством земледелия А. Риттих подписал, а 2 декабря было опубликовано постановление «О разверстке зерновых хлебов и фуража, приобретаемых для потребностей, связанных с обороной» [12, с. 47].
7 декабря 1916 г. последовало окончательное определение губернских поставок. Разверстка по Тамбовской губернии устанавливалась в следующих размерах: рожь – 24 592 тыс. пудов, овес – 5 225 тыс. пудов, просо – 4 650 тыс. пудов. Ее предполагалось провести в сжатые сроки. Однако сам размер разверстки оказался необоснованным. Со всей определенностью об этом заявил председатель Тамбовской губернской земской управы Ю. В. Давыдов: «Не считая себя вправе сознательно вести население к бунту и голоду, губернская управа не находит возможным производить разверстку в указанных министром земледелия размерах» [16, с. 261].
В положении о разверстке отсутствовали принципы ее исчисления в уездах и волостях. Поэтому на местах власти распределяли ее весьма произвольно, что вело к повышению норм потребления, отказам и протестам против разверстки. Так, в волостях Козловского уезда этот вопрос рассматривался на сельских сходах, разъяснения давали земские начальники. После обстоятельного обсуждения принимались приговоры в основном следующего содержания: «Причитающееся количество ржи с сельских обществ, разверстанное волостным сходом, сельские общества поставить не могут, а поставят то количество ржи, которое окажется лишним сверх необходимого количества для питания семей крестьян и прокорма скота» [6, д. 9669, л. 1]. По разверстке Козловской уездной земской управы Изосимовская волость должна была сдать 42 644 пуда ржи, сельские сходы приговорили поставить лишь 10 834 пуда. Жидиловская волость «как малоземельная и имевшая большое количество едоков» от поставок ржи с надельных земель была освобождена. В сообщениях же из Павловской, Сергиевской, Никифоровской и других волостей отмечалось, что разверстка хлебов прошла благополучно, хлеб поступает исправно [там же, д. 9669, л. 1 об., 4–7]. Полное отсутствие стимулов к выполнению разверстки обрекало ее на невыполнение.
Вопреки расчетам правительства намеченные сроки нарушались. На 25 декабря 1916 г. Тамбовская губерния по объему поставок выполнила продразверстку на 67,2 % [там же, д. 9669, л. 1 об.]. Это было признаком срыва. Правительство приняло решение о продлении сроков взимания разверстки до 1 марта 1917 г. Но и в этот период выполнение хлебной повинности шло низкими темпами. В январе 1917 г. Тамбовская губерния должна была отправить 7 980 вагонов, реально же ушло 1 555, что составило 19,5 %; в феврале – соответственно 6 010 и 1 425 (23 %); в марте – 5 353 и 3 670 (68,5 %) [17, с. 420]. В стране нарастал продовольственный кризис. Сложность положения деревни в военное время состояла не в производстве (хотя и там было немало проблем), а в дезорганизации рынка.
В связи с переводом промышленности на военный лад и сокращением выпуска потребительских товаров цены на необходимые в крестьянском хозяйстве промышленные изделия постоянно росли. Эти товары часто были недоступны не только из-за дороговизны, но скорее в связи с невозможностью доставить их на места из-за плохой работы транспорта. Во всей экономической политике правительства просматривалась защита промышленности. Рост цен на сельскохозяйственную продукцию и практика несогласованного их таксирования в начале вой ны (так, в Тамбовской губернии к концу 1914 г. цены на все продукты первой необходимости повысились на 30 % по сравнению с 1913 г., а к концу 1915 г. – на 65 % в сравнении с 1913 г. [6, д. 9449, л. 207]) привели к дезорганизации рынка, предопределили меры правительства по усилению государственного регулирования хозяйственной жизни. 17 февраля 1915 г. был издан закон, наделивший местные власти правом запрещать вывоз сельскохозяйственной продукции за пределы своей губернии, устанавливать предельные цены на хлеб и фураж, закупавшиеся для нужд армии, реквизировать продукты по сниженным на 15 % ценам.
Постоянно вводились твердые цены на продукцию сельского хозяйства, но этого не делалось по отношению к товарам промышленного производства, что вызывало естественное недовольство в первую очередь сельского населения. Твердые цены вызывали возмущение у крестьян, так как ситуация складывалась не в их пользу, поскольку возрастал и дальше разрыв между закупочными ценами на продовольствие и на промышленные товары в пользу последних. С этим мириться они не хотели и отказывались продавать свою продукцию по твердым ценам. Поэтому нередко можно было наблюдать картину, когда крестьяне разворачивали свои возы с зерном от ссыпных пунктов, узнав о новых твердых ценах. Зерно у них покупалось перекупщиками по более высокой цене, что, естественно, крестьян устраивало.
Значительная часть хлеба шла бесконтрольно, и создавалась сложная продовольственная ситуация в стране. Правительство, оказавшись не в состоянии решить этот острый вопрос, искало пути для смягчения продовольственного кризиса в стране. С этой целью появился ряд указов, ограничивавших потребление тех или иных продуктов. Так, в июле 1916 г. одним из них провозглашалось введение в стране (во вторник, среду, четверг и пятницу) мясопустных дней. Никто не имел права в эти дни продавать и покупать мясопродукты. Нарушители указа привлекались к ответственности.
В августе 1916 г. были установлены твердые закупочные цены на скот в живом весе и мясо, в сентябре – на рожь, пшеницу, овес, ячмень. Более того, министр земледелия 30 сентября издал распоряжение о предельных ценах нового урожая 1917 г. В октябре было подписано постановление о новых предельных ценах на сахар. Другим отрицательным следствием вой ны стало увеличение налогов, согласно закону от 24 декабря 1914 г., что привело к росту недоимок и усилению социальной напряженности в деревне. Росли также натуральные повинности, особенно в прифронтовых районах. Покупательная способность населения соответственно уменьшалась как из-за увеличения налогов, окладных платежей, так и дополнительных расходов, связанных с вой ной. В качестве одной из мер борьбы с дороговизной осенью 1915 г. поднимался вопрос о применении карточной системы распределения продуктов. Но он на первых порах был отклонен. Летом следующего, 1916 г.
Особое совещание по продовольственному делу решило изучить, как на местах осуществлялись меры по регламентации распределения продуктов. Собранные сведения показали чрезвычайную пестроту форм этого распределения. Потребность в продуктах измерялась случайными показателями. Единственным, что объединяло эти способы регламентации, была стихийность их возникновения. Лишь в октябре 1916 г., то есть с большим опозданием, Особым совещанием был рассмотрен проект карточной системы, который не сопровождался гарантией обязательного удовлетворения тем или иным продуктом. Кроме того, проект игнорировал интересы сельского населения. Между тем уже летом 1916 г. карточная система существовала в 34 губерниях, а в одиннадцати велась подготовка к ее введению.
Продвижением в жизнь карточной системы занимались не государственные, а различные общественные организации [15, с. 206]. Карточная система не была единой. К середине 1916 г. она действовала практически везде и перестала быть явлением городской жизни. Она появилась в селах Вятской, Пермской, Пензенской, Оренбургской, Тверской, Тамбовской и ряда других губерний, где значительную роль приобрели кооперативные организации, сосредоточившие в своих руках распределительные функции. Как правило, нормы потребления для города и села не совпадали и в городе были выше. Так, в Ельце и Елецком уезде карточки на пшеничную муку для горожанина предусматривали месячную норму в 10 фунтов, для сельского жителя – 3 фунта.
Снабжение сельского населения проводилось в несколько этапов: мука передавалась обычно союзу кооператоров, а от него – кредитному или потребительскому обществу, которое работало в непосредственном контакте с крестьянством [там же, с. 209]. Российская деревня стала главным резервуаром для армии. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г., из 47 губерний Европейской России в армию ушло 10 932,6 тыс. человек. По 50 губерниям и областям мобилизованные составляли 47,7 % всего трудоспособного мужского населения сельских местностей. Так, из Московской губернии призвали 44 %, из Киевской – 37 %, Тамбовской и Томской – 42 %, Вологодской – 36 %, Саратовской и Уфимской – 30 %, Амурской – 43 %. Из 15,8 млн. мобилизованных в русскую армию к осени 1917 г. свыше 12,8 млн. были призваны из деревни. В связи с затянувшейся вой ной все более ощутимым становился ущерб от потери работников самого трудоспособного возраста. В европейской части страны из 17,6 млн. лиц взрослого мужского населения, занимавшихся до вой ны сельскохозяйственным трудом, за период вой ны было призвано в армию более 11 млн., или почти 60 % [39, с. 119]. Вместе с мобилизацией людей происходила военно-конская мобилизация, реквизиция повозок и упряжи, что ослабляло позиции крестьянских хозяйств. Из-за нехватки рабочих рук страдали помещичьи хозяйства, в особенности те, которые использовали наемных рабочих. С 1914 по 1916 гг. посевная площадь в них сократилась на 21,2 %, в то время как в крестьянских хозяйствах – на 10,4 %.
Оставшиеся взрослые рабочие мужчины были не в состоянии, даже при напряженной помощи труда женщин, стариков и детей, обработать всю землю для удовлетворения потребности страны в продовольствии и кормах. Вследствие острой нехватки рабочей силы посевная площадь культур в 49 губерниях Европейской России, составлявшая в начале вой ны 80 млн. дес., уменьшилась в 1916 г. до 73,5 млн. дес., т. е. на 8 % [32, с. 128]. Естественно, что недостаток рабочих рук мог быть смягчен усиленным использованием сельскохозяйственных машин, однако снабжение ими деревни в годы вой ны резко сократилось. Крестьяне настойчиво ставили вопросы об отпуске из армии на период сельскохозяйственных работ военнослужащих, в первую очередь специалистов: кузнецов, слесарей и др., то есть тех, от кого зависела подготовка техники и инвентаря к работам. Министерство земледелия в 1916 г. добилось временного отпуска с тыловых работ Юго-Западного фронта нескольких сот тысяч крестьян на время уборки урожая, что, несомненно, смягчило нехватку рабочих рук.
В Тамбовскую губернию в июле 1916 г. было командировано 100 тыс. нижних чинов для работы в крестьянских хозяйствах. В Араповскую волость Тамбовского уезда уездное земство направило 70 солдат для сельскохозяйственных работ. Командами по 10–15 человек их размещали по селам. Каждый солдат скашивал в день по 0,5 десятины ржи. Их хорошо кормили и платили в день по 75 коп. Управляющий Министерством земледелия А. А. Риттих в декабре 1916 г. представил в правительство записку об отсрочке от призыва ратников ополчения и специалистов, занятых в сельском хозяйстве, в связи с острым недостатком рабочих рук [33; 34]. Например, в Симбирском уезде в 1915 г. из-за нехватки рабочей силы не вся земля была засеяна. Сам процесс сева и обработки почвы стал удлиняться, нанося вред урожаю. Из-за дождливой погоды летом и осенью к обмолоту хлебов приступили только в середине октября.
Процесс молотьбы затягивался до зимнего времени. По этой же причине затягивалась работа с доведением зерна до рынка и сдачи его для нужд армии. В связи со сложившейся обстановкой довольно широкое распространение получила помощь мира: так, в Рязанской губернии в 1914 г. с помощью мира и соседей озимые поля солдатских семей были обсеменены в 34 % случаев, но в 1915 г. – только в 8 %. Главная причина – нехватка рабочих рук: «нет никаких помочей, потому что некому – все на войне», «миром помощь не оказывалась – сами с трудом убирали», «помогало общество, но очень мало – сами с трудом убирали» [36, с. 398]. В то же время, по данным известного экономиста Н. П. Огановского, в Европейской России на начало 1916 г. – не менее 8–9 млн. малоземельных хозяйств, в которых до 11– 12 млн. рабочих «околачивается без толку».
Увеличение производительности труда каждого из таких работников только на 2 дес. посева дало бы в результате расширение посевной площади России на 22–24 млн. дес., т. е. повышение сбора на почти 1 млрд. пудов [38, с. 67]. Между тем в стране значительно возросла потребность в обеспечении хлебом армии и населения, при резком увеличении его потребления вооруженными силами. Если в 1914 г. в армию было поставлено 390 тыс. тонн муки, 56 тыс. тонн крупы и 877 тыс. тонн овса и ячменя, то в 1916 г. отправлено 3 530 тыс. тонн муки, 583 тыс. тонн крупы и 4 910 тыс. тонн овса и ячменя [36, c. 399]. Можно утверждать, что вой на вызвала кризисные явления, связанные с острой нехваткой рабочих рук, особенно в южных и восточных районах Европейской России; скотоводство понесло наибольший ущерб в Нечерноземье и западных районах. Значительные изменения повлекла вой на и в крестьянском землевладении и землепользовании. Сократился процесс мобилизации земли через Крестьянский поземельный банк.
Так, во втором полугодии 1913 г. банком было продано крестьянам 449,4 тыс. десятин (100 %), в первом полугодии 1914 г. – 392,5 тыс. дес. (87 %), во втором полугодии 1914 г. – 281,5 тыс. (63 %), в первом полугодии 1915 г. – 197,0 тыс. (44 %), во втором полугодии 1915 г. – лишь 142,6 тыс. (32 %). Банк сократил не только продажу земли, но практически свел на нет и ее собственную покупку: в 1913 г. банком было приобретено 202 тыс. десятин, в 1914 г. – 83 тыс. дес., в 1915 г. – 17,7 тыс. [25, с. 37–38]. Кроме того, Крестьянский банк совершенно не обращал внимания на тот факт, что по посредническим сделкам, где крестьяне имели большую свободу выбора форм землевладения и землепользования, процент купленных в единоличную собственность земель за годы вой ны постоянно падал. В 1914 г. свои земельные наделы продали 222,7 тыс. крестьян, за первое полугодие 1915 г. – еще 79,1 тыс. [там же, с. 39–40]. Все эти почти 300 тыс. крестьянских хозяйств принадлежали к малоземельным и маломощным. А это означало, что обезземеливание нижних слоев деревни продолжалось. Названные процессы свидетельствовали о росте обезземеливания и без того малоземельных крестьян, падении покупки помещичьих земель и сокращении аренды, уменьшении общей площади крестьянского землевладения. Однако нужда в земле оставалась.
Как известно, в годы вой ны отмечалась тяга населения к кооперированию. Факт стремления крестьянства к кооперативному объединению не подлежит сомнению. В этом сказалась традиционная привычка совместного выживания в лихую годину. Кредитная кооперация занимала одно из ведущих мест на селе. На 1 января 1914 г. она объединяла 36,6 % крестьянских хозяйств. Причем районы с более высоким уровнем развития капитализма в сельском хозяйстве и общей культуры земледелия отличались и более высоким процентом охвата крестьянских хозяйств кредитными кооперативами: в южных губерниях – 57 %, в юго-западных – 51 % [37, с. 180]. Значительный рост числа сельских кредитных кооперативов вовсе не означал, что деревня в годы вой ны богатела и вкладывала деньги в кредитные общества. Современники неоднократно говорили: раз в деревне завелись свободные деньги – значит, она действительно богата.
По этому поводу вятский крестьянин член Государственной думы С. А. Калинин в 1916 г. заявлял: «Деревня разорена, она не имеет главной своей опоры – рабочих рук, рабочего инвентаря (снаряжения), скота. Многие восхищаются тем, что деревня наполняет государственные сберегательные кассы… Да, крестьяне несут свои деньги в сберегательные кассы, но деньги эти выручены при ликвидации (сокращении) хозяйств» [3, с. 58–59]. Еще более четко выразился по этому поводу крестьянин Раненбургского уезда Рязанской губернии: «Богатство деревни в нынешнее время таково: вкладов (в кредитные товарищества) переполнено, ссуд не берут, да и некуда брать, на ссуду в нынешнее время ничего не купить и не сделать. Продана лошадь солдаткой за 100–200 р., это будет вклад, а купить – за эту же лошадь требуется заплатить 400 или 500 р., а после вой ны, думаем, дороже. Коротко и ясно, насколько разбогатели» [3, с. 58–59]. В отчете тамбовского губернатора отмечалось, что «кассы мелких кредитных учреждений переполнились деньгами вследствие отсутствия спроса на них, отсутствия оборотов, и стали сокращать прием вкладов, ибо платежи процентов на вклады являлись убыточными» [6, д. 9449, л. 215]. Верно заметил один тамбовский земский деятель: «В настоящее время наша деревня бедна знаниями, некультурна и бедна капиталами, поэтому надо открывать прежде всего сельскохозяйственные общества и кредитные кооперативы с долгосрочными ссудами» [29, с. 8]. Кредитные кооперативы стали вести попутно со своей основной деятельностью снабженческо-сбытовые операции.
В связи с тем, что в годы вой ны уменьшились возможности для приобретения машин, удобрений, племенного скота и других средств интенсификации сельского хозяйства, ссудные операции подверглись значительному сокращению. Место ссудной операции в кредитных кооперативах заняла посредническая. К примеру, многие кредитные кооперативы практиковали выдачу хлебных ссуд как для обсеменения, так и для продовольствия. Однако во многих из них руководство занималось ростовщической деятельностью. Это происходило следующим образом: у местного купца закупался хлеб, нередко сомнительного качества, уплата денег производилась не при приеме хлеба, а, как правило, осенью, т. е. через несколько месяцев после него, по этой причине хлеб приобретался не по обычной цене, а с надбавкой по 6–10 копеек на пуд. В связи с тем, что уплата производилась не сразу, а через несколько месяцев, хлеб должен был выдаваться членам товарищества по той же цене, по которой был куплен, лишь с надбавкой по 1–2 коп. за ведение дела. Но на практике во многих кредитных кооперативах брали со своих членов за хлебную ссуду по 12 %, т. е. так же, как при обычной денежной ссуде. В итоге получалось, что хлебная ссуда обходилась члену товарищества в 25–30 % [28, с. 222–223].
Были, конечно, и кооперативы, в которых дело выдачи хлебных ссуд организовывалось правильно и ссуды выдавались с целью оказания помощи и некоторой выгоды своим членам. Можно привести также немало примеров, когда кооперативы оказывали необходимую помощь не только своим членам, но и окрестному населению. Например, Ливенским союзом кредитных кооперативов Орловской губернии был открыт завод земледельческих машин. Это связывалось со значительными потребностями местного населения в предприятии, где можно производить ремонт сельскохозяйственных машин и орудий. В 1916 г., в течение полугода после открытия завода, были выполнены требования 317 заказчиков, из которых 90 % приходилось на долю крестьян [4, с. 66]. Выход из тяжелого положения, созданного дороговизной предметов первой необходимости и нехваткой их в частнотоварном обороте, крестьянство искало в потребительской кооперации. В 1914–1917 гг. при продолжавшемся быстром абсолютном росте относительные показатели сельской потребкооперации снизились, однако в целом она прочно удерживала ведущее место в системе [37, с. 220]. Новым, характерным для военного времени явлением стало активное участие женщин в кооперативах. Так, в селе Комаровка Кобелякского уезда Полтавской губернии в 1916 г. состоялось учредительное собрание практически женского потребительского общества. Из 64 записавшихся в него членов было лишь четверо мужчин, в правление общества оказался избранным один мужчина, остальные шесть – женщины [3, с. 66].
Однако встречались и такие типы, которые по своему невежеству не доверяли кооперации, считали общественную лавку «замыслом антихриста». Известно, что многие крестьяне отказывались брать сахарные карточки, веря, что это антихрист производит перепись народа. Скажем, в Тамбовской губернии осенью 1916 г. в селах распространялись слухи, что «перепись на получение сахара – это восстановление крепостного права. Антихрист наложил на карточки свои печати» [30, с. 80]. С продовольственного вопроса пришлось начинать свою деятельность по регулированию хозяйственного положения Временному правительству. Новая власть пошла по тому же пути, но еще более решительно, издав 25 марта 1917 г. постановление «О передаче хлеба в распоряжение государства и его местных продовольственных органов». Итак, разразился продовольственный кризис, свидетельствовавший о несостоятельной продовольственной политике властей. Сложилась парадоксальная ситуация, когда в стране в целом и в Тамбовской губернии в частности недостатка в сельскохозяйственных продуктах не было, а их дефицит остро ощущался, особенно в городах, и продовольствие стало в первую очередь предметом широкой спекуляции. В этих условиях власти предпринимали, казалось бы, необходимые меры.
Однако они лишь усугубляли положение. И таксирование, и запреты вывоза, и твердые цены, и продразверстка оказались малоэффективными из-за своей частичности и ограниченности. Для того чтобы остановить инфляцию, власти стали накладывать административные ограничения на рост аграрных цен, тогда как цены на другие товары росли довольно быстро. Это сопровождалось незаинтересованностью крестьянства в выпуске и реализации своей продукции. Свободный рынок ушел в подполье. Власть же отвечала новым административным нажимом, все сильнее концентрируя в своих руках снабженческо-распределительные функции – самый простой и грубый способ давления на крестьян. В результате усиливалась неуправляемость экономическими процессами и создавалась благодатная почва для социального взрыва. Вой на оказала негативное влияние на многие стороны жизни российской деревни и сельского хозяйства, прежде всего на состояние его производственной базы, что имело следствием снижение уровня сельскохозяйственного производства, обеднение многих хозяйств, углубление социального расслоения и рост социальной напряженности в деревне. Война приостановила аграрную реформу, затормозив тем самым модернизацию поземельных отношений, была заморожена деятельность по техническому и технологическому обновлению производственной базы сельского хозяйства. Кроме того, вой на расшатала устои власти, показала неспособность руководства страны решать многие проблемы аграрной политики.
Список источников и литературы
1. Адрес-календарь и справочная книжка Тамбовской губернии на 1914 год. Тамбов, 1914. III справочный отдел. 1153 с.
2. Бруцкус Б. Д. Советская Россия и социализм. СПб., 1995. 229 с.
3. Волостное дело. 1917. № 2.
4. Волостное земство. 1917. № 2.
5. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 2. Oп. 13.
6. ГАТО. Ф. 4. Оп. 1.
7. ГАТО. Ф. 26. Оп. 4.
8. ГАТО. Ф. 98. Оп. 2.
9. ГАТО. Ф. 143. Оп. 1.
10. ГАТО. Ф. 242. Оп. 1
11. ГАТО. Ф. 509. Оп. 1.
12. Есиков С. А. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). Тамбов, 1998. 108 с.
13. Есиков С. А., Есикова М. М. Введение // К 100-летию начала Первой мировой войны 1914–1918 гг. Обзор фондов и документов Государственного архива Тамбовской области. Тамбов, 2014. С. 4–11.
14. Иванов А. А. Тамбовская губерния в годы Первой мировой войны // Вопросы аграрной истории Центрального Черноземья XVIII–XX вв. Межвуз. сб. науч. тр. Липецк, 1991. С. 58–66.
15. Китанина Т. М. Война, хлеб и революция: (Продовольственный вопрос в России. 1914 – октябрь 1917 г.). Л., 1985. 384 с.
16. Китанина Т. М. Россия в Первой мировой войне 1914– 1917 гг. Экономика и экономическая политика. Ч. 1. СПб., 2003. 148 с.
17. Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов в России и его регулирование в годы войны и революций. М., 1991. 488 с.
18. Островский А. В. Государственно-капиталистические и кооперативные тенденции в экономике России: 1914–1917 гг. // Россия и Первая мировая война (материалы Междунар. науч. коллоквиума). СПб., 1999. С. 482–496.
19. Плимак Е. Г., Пантин И. К. Драма российских реформ и революций (сравнительно-политический анализ). М., 2000. 360 с.
20. Поршнева О. С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004. 368 с
21. Поуездные итоги сельскохозяйственной переписи Тамбовской губернии 1917 г. (Население, скот, посев, сельскохозяйственный инвентарь). Тамбов, 1921. 15 с.
22. Привалова Т. В. Питание российского крестьянства на рубеже веков // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. М., 1997. С. 128–146.
23. Рогалина Н. Л. Аграрный кризис в российской деревне начала XX века // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 10–22.
24. Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. 415 с.
25. Русские записки. 1916. № 5.
26. Сахаров А. Н. Сельскохозяйственные районы Тамбовской губернии. Тамбов, 1928. 151 с.
27. Сборник очерков по вопросам экономики и статистики Тамбовской губернии. Тамбов, 1923.
28. Сельскохозяйственная жизнь. Двухнедельный сельскохозяйственный, кооперативный и экономический журнал. Издание Тамбовского сельскохозяйственного общества. 1915. № 7–8.
29. Сельскохозяйственная жизнь. Двухнедельный сельскохозяйственный, кооперативный и экономический журнал. Издание Тамбовского сельскохозяйственного общества. 1916. № 1–10.
30. Современный мир. 1916. № 11.
31. Страницы истории Тамбовского края. Воронеж, 1986. 223 с.
32. Судавцов Н. Д. Земское и городское самоуправление в России в годы Первой мировой войны. М.– Ставрополь, 2001. 288 с.
33. Тамбовский край. 1916. 16 июля.
34. Тамбовский край. 1916. 21 августа.
35. Традиционный опыт природопользования в России. М., 1998. 527 с.
36. Тутолмин С. Н. Первая мировая война в крестьянских жалобах и прошениях. 1914–1917 гг. // Человек и война. Источники, исследования, рецензии. СПб.– Кишинев – Париж: Нестор, 2003. № 6. С. 390–401.
37. Файн Л. Е. Российская кооперация: историко-теоретический очерк 1861–1930 гг. Иваново, 2002. 598 с. 38. Хитрина Н. Е. Конец столыпинской аграрной реформы // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ученые записки. М., 1999. С. 62–94.
39. Щагин Э. М. Воздействие Первой мировой войны на народное хозяйство России // Россия в мировых войнах ХХ века: Материалы науч. конф. М.– Курск, 2002.
40. Яцунский В. К. Изменения в размещении земледелия в Европейской России с конца XVIII в. до Первой мировой войны // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянского и революционного движения в России. Сб. ст. М., 1961. С. 113–154.
Первая мировая война и военно-мобилизационные мероприятия в Среднем Поволжье и Центральном Черноземье: монография / под ред. М. М. Есиковой, П. С. Кабытова, К. В. Самохина. – М.: Новый хронограф, 2015. – 288 с.
Другие новости и статьи
« Система военно-патриотического воспитания
Андрей Николаевич Туполев (1888—1972 гг.) »
Запись создана: Понедельник, 8 Октябрь 2018 в 10:57 и находится в рубриках Первая мировая война.
метки: война, Первая мировая война
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика