25 Октябрь 2018

Аграрные отношения в годы Первой мировой войны

Крестьянство в годы Первой мировой войны рассматривается на материалах Поволжья – внутренней окраины Российской империи, куда мы включаем Казанскую, Симбирскую, Пензенскую, Самарскую и Саратовскую губернии. Использование многофакторного подхода позволяет воспринимать этот регион как пространство, органично связанное главной водной артерией России Волгой и ее притоками, сетью железных дорог, активно формирующейся финансово-кредитной системой (банки и кредитная кооперация), а также функционированием земельного и хлебного рынков. В начале ХХ века этот регион представлял собой внутренне спаянную территорию. По данным Первой Всероссийской переписи населения 1897 г., площадь Поволжья составляла 344 533,2 кв. версты.

По этому показателю в числе лидеров числилась Самарская губерния, в которой насчитывалось 136 713,5 кв. версты. В регионе были представлены лесные, лесостепные и степные районы. В структуре населения преобладали крестьяне, их насчитывалось 9 424,3 тыс. человек. К 1914 г. численность крестьян возросла до 12 537,6 тыс. человек, а к 1917 г. в регионе проживало 13 188,1 тыс. крестьян [13, с. 60], что составляло свыше 82 % от общей численности всего населения Поволжья. Рост населения связан с тем, что в годы Первой мировой вой ны миграционные процессы усилились. Миграция в этот период носила крайне противоречивый характер. С одной стороны, в действующую армию было призвано около 50 % трудоспособных мужчин как из города, так и из деревни.

Неудачи русской армии привели к тому, что летом 1915 г. в Поволжье хлынула волна беженцев. Демографическая ситуация ухудшилась в период Великой русской революции, когда миграционные процессы стали носить турбулентный характер. В Самарской губернии сельское население возросло с 3 558,6 тыс. человек (на 1 января 1914 г.) до 3 783,6 тыс. (на 1 января 1916 г.). В Саратовской этот показатель составил 2 751,3 (на 1 января 1914 г.) и 2 877,2 тыс. человек (на 1 января 1916 г.). В Симбирской губернии сельское население увеличилось лишь на 36,5 тыс., в Казанской его рост достиг 82,2 тыс. человек с 60,0 тыс. (на 1 января 1916 г.). В начале ХХ века из Симбирской губернии ежегодно уходило на заработки от 40 до 70 тыс. чел. [39, д. 755, л. 138], из Саратовской – 142 тыс., Казанской – более 60 тыс., Пензенской – 58 тыс. человек [47, с. 205–206]. Если в мирный период рост населения в Поволжье происходил за счет естественного прироста, то в годы вой ны увеличение населения шло за счет беженцев. В военный период во всех губерниях Поволжья женщины численно преобладали. В Пензенской и Симбирской губерниях на 100 мужчин приходилось 120 женщин, в Казанской – 124, в Самарской – 122, Саратовской – 120 [подсчитано нами: 44, с. 21–22]. Изучаемая тема имеет обширную историографию.

Но, как и в научной разработке каждой проблемы, здесь следует отметить то обстоятельство, что на темпы ее изучения воздействие оказывала социально-политическая ситуация в стране. А потому и историографическая ситуация менялась. И для нее характерны подъемы и спады. Интерес к аграрной истории в 60-е – первой половине 80-х гг. существенно возрос, что в значительной степени было обусловлено дискуссиями 60-х гг. ХХ века о характере аграрного строя России и о многоукладности экономики Российской империи начала ХХ столетия. Спад в разработке этой проблематики произошел во второй половине 80-х гг. ХХ в. в связи с перестройкой и становлением новой российской государственности. Но со второй половины 1990-х гг. мы можем констатировать увеличение доли исследований по аграрным вопросам. Изучение крестьянства периода Первой мировой ведется в рамках обобщающих региональных исследований. Среди них следует отметить монографии Д. В. Ковалева [18], С. А. Есикова [9], А. В. Перепелицына [31].

Новые материалы по этой проблеме содержатся в очерках истории республик и отдельных областей Поволжья [12; 30; 42]. Из обобщающих исследований особо стоит сказать о монографиях Н. Ф. Тагировой и М. И. Роднова, в которых анализируется пространство и функционирование механизма хлебного рынка Поволжья и Южного Урала в начале XX в. [35; 36; 46]. Значительно активизировалось изучение хода и итогов Столыпинской аграрной реформы в Поволжье. В историографических статьях последних лет дан анализ диссертационных исследований, защищенных в XXI в. По данным И. В. Токарева, в 2001–2013 гг. было защищено более 20 кандидатских диссертаций по этой проблеме [48, c. 224]. Среди них – диссертации Р. Ф. Батыршина, Н. А. Дунаевой, Ф. Г. Зайнуллиной, Н. Н. Зорковой, С. Б. Котлерова, О. А. Прилуцкой, Е. К. Разиной, А. А. Трегуба, Р. В. Баумана, А. И. Саляниченко. Были защищены также кандидатские диссертации, в которых анализировалось общественное сознание, социальное поведение и протестное движение крестьян в годы Первой мировой вой ны. Тогда же появился ряд исследований о деятельности региональных отделений Крестьянского поземельного банка. В настоящее время опубликован сборник документов и материалов, в котором содержится комплекс законодательных актов, регламентирующих проведение Столыпинской аграрной реформы, делопроизводственная документация о ее ходе в Самарской губернии, а также документы, характеризующие формы и направленность протестного движения крестьян против столыпинского землеустройства [10; 16; 20; 24].

В целом в современной литературе воссоздана панорама социально-экономического и социокультурного развития губерний Поволжья в 1914–1918 гг. Среди новейших исследований необходимо выделить коллективные монографии историков Поволжья, где дан анализ взаимодействия имперской власти с этносами и прослеживается ее роль в развитии экономики и культуры в регионе. Речь идет о монографии, изданной в 2012 г. в Саратове [29], а также исследованиях самарских историков, в которых раскрываются особенности вхождения региона в состав России и реализации государственной политики, направленной на преобразование пограничного пространства во внутреннюю окраину Российской империи [25; 26]. Значительное внимание в этих монографиях уделено анализу деятельности коронной администрации и органов местного самоуправления, их практической работы. В годы Первой мировой вой ны продолжали развиваться сложившиеся еще к концу XIX в. экономические типы хозяйств. В Поволжье преобладало общинное землевладение, а крестьянское надельное было преимущественно мелким. В регионе сохранялись сословные разряды крестьян – бывшие помещичьи, государственные и удельные. Каждая сословная категория имела свой размер надела.

Более обеспеченными землей оставались государственные крестьяне. Для бывшей помещичьей деревни было характерно острое малоземелье. Очень медленно шел процесс эволюции в помещичьих хозяйствах. В начале ХХ века удельный вес земли дворян, поступившей на региональный земельный рынок, резко возрос в связи с обострением социальных конфликтов в ходе Первой русской революции. Так площадь помещичьего землевладения в Самарской губернии уменьшилась с 926 041 десятин в 1905 г. до 540 786 в 1914 г. [56, д. 1474, л. 13 об.]. В этот же период убыль земель помещиков Саратовской губернии составила 583,3 тыс. десятин, но дворяне продолжали владеть 727,9 тыс. дес. земли. В Казанской губернии убыль помещичьего землевладения составила 118,2 тыс. дес. земли, но дворяне сохранили за собой 329,2 тыс. дес. [43, с. 607–608]. Несмотря на сокращение у помещиков региона земельных владений, в целом площадь дворянского землевладения в 1914 г. составляла 2 661,9 тыс. дес. земли.

Если учесть, что в период Первой мировой вой ны процес мобилизации земли по существу сократился, то удельный вес дворянского землевладения составлял в 1917 г. в Казанской губернии 40,6 % от общего количества частновладельческих земель, в Симбирской – 47,5 %, Пензенской – 49,0 %, Саратовской – 43,1 %, Самарской – 14,5 % [14, c. 131]. В качестве покупателей дворянских владений выступали губернские отделения Крестьянского поземельного банка, которые затем продавали эти земли переселенцам из других районов Российской империи, планировавшим создать хуторские хозяйства. С 1907 по 1915 гг. крестьяне купили 1 401 260 десятин земли. По нашим подсчетам, частное крестьянское землевладение в губерниях Поволжья увеличилось на 1 348 592 дес. земли, из них на долю единоличных хозяйств (из числа землеустроенных крестьян) приходилось 1 292 594 дес., на долю обществ и товариществ – 655 948 дес. земли. Новые явления в жизни крестьян Поволжья ярко проявились в период проведения Столыпинской аграрной реформы, которая наибольший успех имела в степных уездах Самарской и Саратовской губерний. Но и в лесостепной полосе сельская поземельная община была в значительной степени деформирована в связи с укреплением земельных наделов в личную собственность. В лесных уездах в ходе реформы проводились землеустроительные работы по размежеванию сложных одноплановых общин, куда нередко входило несколько населенных пунктов.

Речь идет о чувашской и марийской деревне. Одновременно с разверстанием таких земельных владений шел процесс выхода крестьян из общины. В связи с реализацией столыпинского земельного законодательства в 1907–1914 гг. на земельный рынок Поволжья поступило 751 431 дес. надельной земли, из них на долю Самарской губернии приходилось 511 961 дес., Саратовской – 107 074 дес. [15; 45]. В Казанской губернии с 1906 по 1915 гг. из общины вышло 33 038 крестьянских дворов, что составляло 8,8 % от общего количества хозяйств. Они получили в собственность 160 657 дес., или 5,1 % от всей площади надельной земли. Несколько выше были результаты процесса укрепления земли в Симбирской губернии. Из общины вышли 57 795 хозяйств, или 23,8 %, в их собственности оказалось 294 693 дес. земли – 18 %. В Самарской губернии число укрепленцев насчитывало 167 199 дворов, или 44 %. Они стали собственниками 207 585 дес., что составляло 30,9 %.

В Саратовской губернии из общины вышло 92 299 дворов – 27,9 % [13, c. 158]. Следует также констатировать, что в ходе реформы на надельных, банковских и казенных землях создавались хуторские хозяйства. Более высокими темпы образования таких хозяйств на надельных землях были в Самарской и Саратовской губерниях. Так, на 1 января 1916 г. в Самарской губернии насчитывалось 91 044 хуторских и отрубных хозяйства на площади 2 011 515 дес. земли, а в Саратовской – 64 337 хозяйств, в распоряжении которых находилось 733 765 дес. земли.

Столыпинская аграрная реформа придала мощный импульс развитию капиталистического земледелия и внедрению новых агроприемов, использованию усовершенствованного сельскохозяйственного инвентаря и формированию аграрной инфраструктуры – строительству элеваторов, росту кооперативных учреждений. Но реализация земельной реформы быстро натолкнулась на сопротивление сельской поземельной общины, которая использовала широкий арсенал средств (от отказа утверждать на сельских сходах приговоры о выходе крестьян из общины до вооруженного сопротивления при проведении землеустроительных работ). А в 1915 г. аграрная реформа была прервана в связи с потоком требований солдат русской армии приостановить выход из общины до окончания вой ны. В военное время землеустроительные органы при проведении работ встретились с растущим сопротивлением народа. Вследствие призыва в армию трудоспособных крестьян в составе участников протестных выступлений произошли качественные изменения. Теперь здесь стали преобладать женщины.

Поэтому в выступлениях присутствовала большая взрывчатость и эмоциональная окраска. Крестьяне требовали прекратить землеустройство, мотивируя это тем, что в армии находятся главы семейств и поэтому некому будет отстаивать их интересы по земельному вопросу. Сопротивление выливалось в силовое прерывание деятельности землемеров и столкновения с властями [22, д. 3015, л. 22; 57, д. 2047, л. 52; 40, с. 129–130]. В то же время крестьяне надеялись получить после войны частновладельческую землю бесплатно. В сообщениях жандармских унтер-офицеров, отчетах начальников жандармских управлений и губернаторов имеются многочисленные указания на то, что в годы вой ны на крестьянство влияли письма мобилизованных в армию солдат. В ноябре 1915 г. начальник Казанского губернского жандармского управления сообщал в Департамент полиции: «…во многих местах Казанской губернии крестьяне прекратили переделы земли на новые души, а также отказывают до окончания вой ны выходам отдельных домохозяев на отруба» [22, д. 2962, л. 50]. Солдаты, мобилизованные из Саратовской губернии, в письмах к родным требовали отказываться от утверждения приговоров, составленных сходами до вой ны [1, с. 333].

В Инсарском уезде Пензенской губернии с начала вой ны до Февральской революции вышло из общины лишь 557 хозяйств [8, с. 11]. Крестьянские сходы повсеместно отказывались утверждать приговоры об укреплении земли. Начался процесс возвращения укрепленной земли в общину. Первая мировая вой на нанесла огромный ущерб сельскому хозяйству и ускорила процесс социального расслоения крестьянских хозяйств. Выделим факторы, оказывавшие деструктивное воздействие на процесс дифференциации поволжской деревни. К числу таковых следует отнести сохранение главного пережитка крепостничества – помещичьего землевладения и возрастающего малоземелья крестьянских хозяйств, который был обусловлен разделом крестьянских семей. Сказывался также экстенсивный характер ведения земледельческого производства.

В ходе реализации Столыпинской земельной реформы частное крестьянское землевладение увеличилось, тем не менее, большая часть крестьян продолжала настаивать на сохранении сельской поземельной общины, что выступало в качестве инерционного фактора, тормозящего внедрение в земледельческую практику новых агроприемов, способствующих интенсификации земледелия. В 1914 г. оценочное бюро Самарского губернского земства провело перепись крестьянских хозяйств в 11 селениях Новоузенского уезда. Она охватила 1 036 дворов [57, д. 52– 58]. На основе 25-процентной выборки, в которую вошли 252 подворные карты, нами проведен анализ хозяйственной состоятельности с выделением пяти социальных групп крестьянства. По нашим подсчетам удельный вес пролетарских хозяйств составил 13,1 %, полупролетарских – 15,7 %, мелкотоварных – 21,5 %, середняцких – 24,9 %, в группу посевщиков-фермеров, ведущих товарное земледелие, вошли 23,8 % дворов. Соотношение социальных слоев крестьянства в районе торгового зернового земледелия свидетельствует о более высоком уровне развития капитализма в сельском хозяйстве.

Среди пролетарских и полупролетарских дворов было большое число крестьян, которые не обрабатывали свои земельные наделы. Они, сдавая их в аренду, нанимались на сроковые работы к местным крупным посевщикам. В число пролетарских хозяйств входили крестьянские дворы переселенцев, чьи владельцы существовали за счет найма на сельскохозяйственные работы. Процент зажиточных хозяйств в Новоузенском уезде был выше, чем в Самарском и Ставропольском, а также в уездах Пензенской и Симбирской губерний. Как правило, помимо надельной земли, эти хозяйства снимали землю в аренду, используя труд или сроковых, или поденных сельскохозяйственных рабочих. Социальное расслоение крестьян в Новоузенском уезде протекало более быстрыми темпами, удельный вес бедноты, как уже говорилось выше, составлял 51,3 %, середняков – 24,9 %, группы крупных посевщиков-фермеров – 23,8 % [14, с. 276].

Несмотря на разницу удельного веса высшей группы крестьянства как в степных уездах, так и в лесостепных и лесных зажиточное крестьянство занимало господствующее положение в деревне. Оно концентрировало в своих руках наиболее плодородные земли и расширяло посевы торговых зерновых культур. В немалой степени укреплению позиций зажиточного крестьянства способствовали развитие кооперации и помощь со стороны правительственных учреждений и земств. Ускорился процесс пролетаризации крестьянства в связи с мобилизацией запасных, реквизициями скота, сокращением посевных площадей. В крестьянских общинах шел процесс обогащения кулаков, скупщиков, ростовщиков.

О начавшейся деградации крестьянского хозяйства вообще свидетельствует рост числа безземельных и беспосевных крестьянских дворов. В 1917 г. в Самарской губернии насчитывалось 93 480 безземельных (17,8 %) и 97 482 (18,5 %) беспосевных хозяйства. Посевные площади в Саратовской губернии за первые два года вой ны сократились с 2 663 тыс. дес. до 2 320 тыс. дес., то есть почти на 16 %. Основная масса крестьян все более разорялась. По данным Всероссийской сельскохозяйственной и городской переписи 1917 г., в Саратовской губернии из общего количества 405 495 крестьянских хозяйств насчитывалось 17 920 безземельных, 61 422 беспосевных, 216 448 хозяйств не имели никакого сельскохозяйственного инвентаря и 54 795 – никакого скота. В Казанской губернии безземельные дворы составляли 5,7 %, беспосевные – 7,6 %; в Симбирской удельный вес безземельных дворов достиг – 9,0 %, беспосевных – 12,2 %; в Пензенской безземельных насчитывалось – 4,4 %, беспосевных – 7,8 %; в Саратовской безземельных – 11,4 %, беспосевных – 21,2 %. Как видим, соотношение безземельных и беспосевных хозяйств показывает, что почти во всех уездах (за исключением территории современной республики Чувашии, где Первая мировая вой на не оказала столь губительного воздействия) процент беспосевных хозяйств был выше процента безземельных дворов. За годы вой ны произошли количественные и качественные изменения в обеспеченности крестьянских хозяйств рабочим скотом. Невосполнимые потери деревня несла в связи с постоянными реквизициями скота для нужд русской армии.

Отметим, что в ходе реквизиций у крестьян отбирали лишь молодых и здоровых лошадей, что усугубляло ситуацию в крестьянских хозяйствах. Беднота на полученную компенсацию не могла купить стоившую вдвое больше лошадь. 78 103 крестьянских хозяйства Самарской губернии не имели скота вообще, а 107 483 двора остались совсем без рабочего скота. Вместе с тем, если беднейшие крестьяне и середняки нередко отдавали последнюю лошадь, то в зажиточных хозяйствах наблюдался рост численности рабочего скота. Например, в Пензенской губернии число однолошадных крестьянских хозяйств сократилось до 41,3 %, двухлошадных – возросло до 17,5 %, а в многолошадных хозяйствах их число увеличилось до 4,1 % [1, с. 202–203]. Из года в год возрастал удельный вес хозяйств без рабочего скота. К 1917 г. этот показатель в Саратовской губернии составил 34,4 %, в Пензенской – 36,8 %, в Казанской – 22,9 %, в Самарской – 23,3 % [32, с. 50–53]. Правительственные заготовки крупного рогатого скота также разоряли крестьянские семьи. В Саратовской губернии на 100 жителей приходилось 25 голов нагульного скота. В других губерниях его было еще меньше. Поэтому заготовки удовлетворяли спрос города и армии на одну треть. Сократились посевные площади, которые некому и нечем стало обрабатывать.

Кроме того, росла крестьянская задолженность по денежным и натуральным налогам. Политика Крестьянского поземельного банка в годы вой ны не изменилась. Как и прежде, банк отдавал предпочтение единоличным покупателям. Так, в 1916 г. отдельные домохозяева – покупатели доплачивали наличными к ссуде 7 % покупной цены земли, товарищества – 15,6 % и сельские общества – 22,1 % [1, с. 326]. Банк продолжал активно взыскивать недоимки, так как крестьяне, в значительной мере под влиянием писем солдат, перестали погашать взносы. В этой связи Крестьянский банк в годы вой ны отбирал у крестьян земли больше, чем до ее начала [там же, с. 327]. Из-за войны переселение из Казанской губернии сократилось в 5 раз, Пензенской – в 10, Самарской и Симбирской – в 11 раз. Его приостановила мобилизация крестьян на вой ну, ухудшение их материального состояния. Из-за свертывания промышленного и кустарного производства сельскохозяйственного инвентаря и машин и сокращения их импорта из-за границы возросло число хозяйств, которые не имели никакого сельскохозяйственного инвентаря. В Саратовской губернии этот показатель достиг 53 % [28, с. 32]. О степени социального расслоения поволжской деревни можно судить на основе вторичной обработки данных Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. [59]. Такой эксперимент с использованием математических методов провел по 5 уездам Уфимской губернии М. И. Роднов.

Учитывая, что значительная часть первичных материалов переписи была утрачена в период Великой российской революции, мы провели обработку опубликованных данных и группировку дворов по посевной площади, количеству рабочих лошадей и коров. В связи с тем, что данные не позволяют выделить крестьянские дворы с посевом до 5 десятин, в группу бедноты включены хозяйства, засевавшие 6 десятин земли, безлошадные и однолошадные, бескоровные и имеющие одну корову на двор. Хозяйства, засевавшие от 6 до 13 десятин земли, отнесены к середнякам. Они имели по две-три лошади и коровы. В высшую группу вошли дворы с посевом свыше 13 десятин. У них было более 4 лошадей и коров на каждое хозяйство. При всей условности такой группировки следует констатировать, что в Саратовской и Самарской губерниях процесс социального расслоения крестьян протекал быстрее, чем в Казанской, Пензенской и Симбирской, а также в губерниях Центральной России. Это было обусловлено не только влиянием Первой мировой вой ны, но и сохранением патриархальных отношений в деревне лесной полосы Поволжья. На долю беднейших хозяйств здесь приходилось более 70 %, тогда как в Европейской России этот показатель достиг 65 % [14, с. 280].

Процесс разорения крестьянских хозяйств усилился и в лесостепной зоне Поволжья. Середняки здесь составили 23,4 %, кулаки – 6,6 %. Иначе шел процесс эволюции крестьянских хозяйств в степной зоне в Самарской и Саратовской губерниях – районах с высоким уровнем развития аграрного капитализма. Удельный вес бедноты достигал 55,5 %, середняков – 25,4 %, зажиточных верхов деревни – 20,6 %. На основе изучения итогов Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. можно выделить три группы уездов. В уездах Казанской, Симбирской и Пензенской губерний, входивших территориально в состав лесной полосы Поволжья, в социально-экономическом строе крестьянских хозяйств сохранялись патриархальные отношения, что обусловило тормозящее воздействие на темпы капиталистической эволюции. Вой на выявила негативные стороны формирования нового слоя крестьянина-собственника, который желал получить максимально возможную выгоду от использования земельного участка и применял хищнические методы обработки земли, что неминуемо снижало уровень товарности крестьянского хозяйства. «…Домохозяин, освободившись от общины, начинает вести на своем участке еще более хищническое хозяйство, пуская его несколько лет подряд под посев однородных растений… Поля таких хуторян и отрубников представляли из себя сплошные пространства сорной растительности, преимущественно овсюга, между которой лишь кое-где проглядывали отдельные экземпляры засеянных культурных злаков» [41, с. 270–271]. К числу важных факторов следует отнести и то, что в годы Первой мировой вой ны нарушился товарообмен между городом и деревней.

В связи с переводом промышленности на выпуск продукции для нужд действующей армии резко сократилось производство потребительских товаров и сельскохозяйственных орудий и машин, в которых сильно нуждалась деревня. В ходе вой ны были нарушены рыночные связи. Морские порты – закрыты для экспорта хлеба. В 1916 г. остро стала сказываться начавшаяся разруха на железнодорожном транспорте, что также негативно влияло на снабжение населения промышленного центра и столиц. Внутренняя торговля хлебом также претерпела изменения. Государство вынуждено было взять на себя его заготовки для армии. Ситуация с производством хлеба в России выглядела следующим образом. Хлебный рынок и продовольственное положение в стране зависели от уровня урожая зерновых в товаропроизводящих регионах.

Ситуация усугублялась в связи с неурожаями. Если говорить о неурожайных годах, то накануне вой ны в Поволжье и был такой год. В то же время 1 августа 1914 г. Совет министров поручил А. В. Кривошеину, начальнику Главного управления землеустройства и земледелия, закупку хлеба для армии, установив принципы непосредственной закупки у товаропроизводителей, и с этой целью было решено мобилизовать земства [11, с. 150]. 18 августа 1914 г. самарским губернатором Н. В. Протасьевым был образован комитет по заготовке хлеба на военные нужды и предприняты меры по установлению контроля над заготовкой продовольствия для армии в уездах губернии. В случаях заготовки продовольствия в отдаленных районах комитет назначал специальные комиссии. Устанавливались средние закупочные цены. Для предупреждения спекуляций при повышении цен, по распоряжению главноуполномоченного закупка хлебов переносилась из одной местности в другую [41, с. 267–268]. Самарская губерния оставалась одним из основных хлебопроизводящих районов Российской империи и исправно снабжала армию и города продовольствием. Исключительно урожайным был 1915 г., а 1914, 1916 и 1917 гг. – неурожайными. В 1914 г. в губернии собрали 151 млн. пудов продовольственных хлебов, в 1915 г. – 227 млн., в 1916 г. – 110 млн. В среднем за каждый год в этот период в губернии получали такое же количество зерна, как в 1911–1913 гг., и значительно больше, чем каждый год первого десятилетия XX века. В течение 1914 г. хлебные цены на оптовом рынке снижались.

Прекращение экспорта зерна создало даже ситуацию наличия хлебных излишков. «Положение местного рынка угнетенное, пшеницу положительно некому продать кроме местных мукомолов» [там же, с. 269–270]. Газета «Волжское слово» отмечала: «Вместо ржаной муки закупается для размола пшеница, обесцененная теперь временным сокращением экспорта» [4, с. 2]. В 1916 г. на Ново-Хлебной площади закончилось строительство Самарского элеватора, второго по емкости в России. Оснащен он был по последнему слову техники. Все оборудование приводили в действие 90 электромоторов; у элеватора имелась собственная электростанция. Погрузку-выгрузку зерна осуществляли на нескольких площадках с помощью подъемных механизмов. Лаборатория контролировала качество и условия хранения зерна. Производительность элеватора была рассчитана на 32 тыс. пудов в час. В условиях все более затяжной вой ны, даже имея некоторые хлебные излишки, крестьяне начинали их придерживать. Происходило это не только по соображениям спекулятивной прибыли, но и из-за опасения остаться без продовольственных запасов в будущем.

Психологическая неуверенность крестьян в завтрашнем дне подкреплялась финансовыми факторами. Обесценивание рубля, его низкая обеспеченность промышленными товарами делали невыгодной для крестьянства продажу имевшихся у них зерновых излишков. Между тем местные торговцы и биржевики с самого начала вой ны стремились придерживать продовольственные запасы в целях наращивания цен и получения сверхприбыли. Они опасались резкого понижения цен в связи с активной деятельностью банков. В обзоре Самарской губернии за 1914 г. указывалось: «…спекулянты, имея огромные запасы зерновых продуктов, начали сильно взвинчивать цены на них, распространяя на бирже и в правительственных сферах мнение, что повышение цен на зерно надо считать явлением вполне нормальным…» [41, с. 295–296]. Вой на заставила правительство активнее вторгаться в механизм рыночных отношений, что вызвало острое недовольство представителей бизнеса и биржевых комитетов.

О росте противоречий в самарском бизнес-сообществе свидетельствуют воспоминания купца, в 1917 г. председателя Самарского биржевого комитета, а в дальнейшем министра колчаковского правительства по поставкам продовольствия К. Н. Неклютина. В период Первой мировой вой ны он был одним из экспертов от самарской зерновой биржи в составе правительственного комитета и принимал непосредственное участие в его работе. Он отмечал, что закупочные цены на зерно в 1915 г., устанавливаемые правительством, были чересчур низкими и не покрывали издержек на его транспортировку и обработку, а также соответствовали низкосортному зерну. Раздражение у многих поставщиков хлеба вызвала инициатива Башкирова, который на правительственном совещании в августе 1916 г. предложил продавать муку по 50 коп. за пуд. Фиксированные цены не устраивали биржевиков, и в этом они увидели корыстные интересы Башкирова, который как поставщик провианта в армию мог получать значительные прибыли, покупая зерно и муку у производителей по более низким ценам [23, с. 65–68, 82].

В ходе вой ны возникли чрезвычайные органы, которые выступали в качестве основных игроков на российском рынке. Речь идет о Союзе земств и городов, а император Николай II 17 февраля 1915 г. издал указ, который разрешил использовать при заготовке продовольствия введение триады – установление твердых цен, реквизиции и запрет на вывоз продовольствия из определенных местностей [11, с. 153]. В марте 1915 г. командующий войсками Казанского военного округа уведомил самарского губернатора о запрете вывоза зерновых культур из Самарской губернии. Далее было созвано Особое совещание для обсуждения мероприятий по продовольственному делу. Попытка создать систему планового снабжения и ввести хлебную монополию не увенчалась успехом.

Несмотря на то что продовольственных товаров, в том числе и хлеба, было достаточно, цены на продукты питания резко возрастали в связи с начавшейся спекуляцией. Губернская администрация и органы местного самоуправления уделяли снабжению горожан пристальное внимание. Еще в августе 1914 г. самарский губернатор Н. В. Протасьев объявил о недопустимости повышения цен на жизненно необходимые продукты питания и о введении штрафов за данные нарушения [41, с. 292]. Земство включилось в дело продовольственного обеспечения в августе 1915 г., когда председателей земских управ назначили представителями уполномоченного Особого совещания в уездах.

Все годы войны самарские губернаторы и уполномоченные Хлебармии и Особого совещания действовали согласованно, конфликтов не возникало. При помощи аппарата сельской и городской полиции губернская администрация постоянно следила за деятельностью местных самоуправлений и наблюдала за правильным исполнением населением всех предписаний. В 1914–1916 гг. городское население особых претензий по поводу обеспечения продуктами питания властям не предъявляло (сельское население, естественно, обеспечивало себя само) и оставалось лояльным к ним; случаи протестного движения были единичны и связаны с привозными товарами (преимущественно сахаром) и спекуляцией.

Начиная с 1915 г. гласные Самарской городской думы стали требовать нормирования цен и создания муниципальных лавок. Была установлена следующая такса: фунт мяса высшего сорта – 23 коп., первого сорта – 22 коп., второго – 20 коп., третьего – 18 коп. Фунт мяса молодого и тощего скота должен был продаваться на две копейки дешевле. В сентябре 1915 г., несмотря на сопротивление торговцев, Дума установила такие цены на хлеб: фунт ржаного – до 4 коп., фунт хлеба из крупчатки 3-го сорта – до 5,5 коп., 2-го сорта – до 7,5 коп., 1-го сорта – до 9 коп. – и обязала пекарей не уменьшать выпечку хлеба. Губернская администрация утвердила постановления городской Думы. Временно исполняющий должность губернатора Н. П. Харламов в начале ноября 1915 г. в отчете в МВД отметил, что Самарская городская управа в течение года ограничивалась бесконечными дебатами в различных исполнительных комиссиях о снабжении горожан и лишь настоятельные просьбы вице-губернатора Горчакова подвигли ее на выработку предельных цен на муку во время их постоянного повышения.

19 ноября 1915 г. он распорядился, чтобы полиция не просто наблюдала за торговлей, но и активно воздействовала на торговцев, которые «вызывали наибольшие и, по-видимому, справедливые нарекания со стороны местных обывателей» [50, д. 4, л. 51, 58]. 21 ноября 1915 г. Н. П. Харламов предупредил торговцев Самары, что те из них, кто будет продавать мясо выше установленной таксы, подвергнутся штрафу в размере до 3 тыс. рублей или аресту до трех месяцев, а их заведения закроют. Подобные же постановления принимались и в соседних губерниях. В августе 1915 г. саратовский губернатор предупредил мукомолов, что за задержку отпуска муки потребителю будет наложен штраф 3 000 рублей или арест на три месяца.

На другой день мука продавалась беспрепятственно. Но через несколько дней мукомолы представили городской думе условия, на каких они согласны отпускать муку для населения. Цены, тем не менее, росли. По сообщению заместителя начальника третьего участка Николаевского уезда от 7 февраля 1916 г., за последние два года они выросли почти в два раза. Купцы ради выгоды шли на ухищрения. Так, николаевский торговец Калинин придерживал около двух тысяч пудов мяса, ожидая повышения цены [52, д. 198, л. 8–9, 26]. Постановлением Думы и властей с 1915 г. регулировалась продажа сахара. Губернатор Станкевич в июле 1916 г. отчитал самарского городского голову С. Е. Пермякова за «плохую постановку отпуска сахара населению из лавок, лишь поселяющую в населении раздражение». В марте 1916 г. он просил министерства земледелия, путей сообщения и внутренних дел, а также центральный комитет по распределению сахара в Киеве доставить сахар в Самару. В октябре 1916 г. уже губернатор Л. Л. Голицын настоятельно предлагал самарскому голове наладить продажу сахара.

А через две недели прямо обвинял Самарскую городскую управу в плохой работе [51, д. 1619, л. 1; д. 1549, л. 14; 53, д. 4, л. 239; 53, д. 226, л. 11]. Губернаторы России в конце апреля 1916 г. констатировали, что городские власти не проявляли настойчивости в борьбе со спекуляцией, ибо «состав управы, думы и уполномоченных по продовольствию и топливу – сплошь сами торговцы, а зачастую – наиболее злостные спекулянты» [19, с. 163]. В июне 1916 г. было решено ввести карточную систему распределения муки, хотя она поступала на рынок нормально, а расходы обывателя на хлеб не превышали 20 % всех его трат. В булочных продавались свободно калачи из муки двух сортов, французские булки и плюшки. В январе – феврале 1917 г. проблема продовольственного снабжения городской Думой не рассматривалась [52, д. 198, л. 438, 600]. В 1916 г. были изысканы возможности снабжения населения обувью и одеждой из США и других стран [там же, д. 197, л. 572–578]. Саратовская городская дума еще осенью 1916 г. высказалась за введение безымянной карточки с 12 отрезными талонами на муку, сахар и другие продукты. В начале 1917 г. Дума опять обсуждала вопрос о введении карточек на хлеб, а спустя месяц предложила отпускать по карточкам муку. Министр земледелия распорядился о сокращении нормы выдачи муки до 15 фунтов (6 килограммов) в месяц.

Значительных выступлений в связи с нехваткой хлеба в Самаре в 1914–1917 гг. не зафиксировано. И все же следует констатировать, что случались так называемые бабьи бунты. Как правило, они были эмоционально окрашены и протекали по такому сценарию: в очереди, жаждавшей сахара (чаще всего) или мануфактуры, изредка мяса, затевалась ссора. Порой ссорились между собой те, кто стоял в очереди, чаще очередь ругалась с продавцом, от слов переходили к рукоприкладству, а порой и к разгрому магазина и расхищению продуктов. Гнев покупателей женщин всегда был направлен против торговцев.

С полицейскими и солдатами дрались только тогда, когда те пытались утихомирить разбушевавшихся. В Самаре на Троицком рынке 5 ноября 1916 г. все началось с оскорбления покупательницы торговцем мяса. Далее события развивались согласно официальному документу так: «В толпе начались шум, крики, улюлюканье, появились малолетние хулиганы-мальчишки, начались погромы лавок» [51, д. 1627, л. 7–9 об.]. В прибывших стражников и полицейских полетели палки, в ответ те открыли огонь. Были убитые и раненые. С рынка волнения распространились на ближайшие улицы и закончились только к вечеру. Согласно проведенному жандармским управлением расследованию, было разгромлено 56 магазинов и лавок. В погромах активное участие принимали самарские воры («коты») и проститутки. В Симбирске 4 июля того же года рядовые местного гарнизона попытались купить в лавке сахар без очереди. Очередь возмутилась, началась потасовка. На место происшествия прибыли полицейские, военные патрули, чины губернской администрации. В них полетели камни и палки. Затем собравшиеся (около 3 тысяч человек) направились громить лавки и магазины, выискивая и растаскивая прежде всего сахар.

Порядок установился только после того, как вызванные наряды произвели несколько залпов [там же, д. 1627, л. 7–9; 17, с. 38]. С 23 по 29 июня 1916 г. в четырех смежных волостях – в районе с. Красный Кут Новоузенской волости – произошли разгромы торговых помещений женщинами-солдатками. «Во всех селениях, – отмечает губернатор А. А. Станкевич, – беспорядки начинались одинаково: получив в волостном правлении пайки, солдатки отправлялись за покупками, войдя в лавку, сначала просили, а затем требовали понижения цены» [41, с. 152]. При согласии торговцев начиналась покупка по «дешевке», переходившая, как и в случае сопротивления торговцев, в самовольный разбор и унос товаров по домам. Земский начальник XI участка Новоузенского уезда С. Кишкин в рапорте самарскому губернатору А. А. Станкевичу отмечал, что беспорядки были вызваны нарушением торговцами ценовых ограничений, низким качеством товара и его дефицитом [там же, с. 146–152]. Таких происшествий за 1914–1916 гг. было зафиксировано в Самарской губернии 10 (5 в городах и 5 в деревнях). К числу негативных факторов следует отнести мобилизацию запасных в действующую армию, реквизиции скота, что обусловило сокращение посевных площадей. По данным Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г., в губерниях Поволжья отсутствовало более половины трудоспособных работников. Значительная часть отсутствующих крестьян в деревне находилась в армии. Так, процент мобилизованных работников в Казанской губернии составил 44,9 %, Пензенской – 46,7 %, Самарской – 49 %, Саратовской – 47,4 %, Симбирской – 49,4 % [32, с. 50–53]. Наибольшую потерю рабочей силы понесли семьи бедняков-пауперов и середняков, где в армию призывали последних работников. Зажиточные крестьяне в ряде случаев или откупались от призыва, или устраивались на работу на военные заводы. Все тяготы по ведению хозяйства легли на плечи стариков, женщин и детей. В Казанской губернии удельный вес хозяйств без наличия работников составлял 24,1 %, Пензенской – 29,2 %, Самарской – 32,3 %, Саратовской – 30,7 %, Симбирской – 32 % [там же]. Уже в августе 1914 г. уездные предводители дворянства довели до сведения земских начальников и волостных правлений уезда циркулярное распоряжение о необходимости срочного созыва сельских сходов, на которых должен был обсуждаться вопрос об оказании помощи по уборке оставшегося на полях хлеба семьям мобилизованных крестьян [4, с. 3].

Сельские сходы составляли приговоры об оказании помощи всем нуждающимся семьям запасных, устанавливались повинности по подготовке и обработке земли под посев хлеба. Семена выделялись из общественных хлебозапасных магазинов [41, с. 278–279]. Мобилизации запасных привели к сокращению посевных площадей, так как оставшиеся в деревне женщины, старики и дети не могли обработать все площади земельных наделов. На это обращали внимание Новоузенское, Николаевское и другие уездные земства Самарской губернии [55, д. 1396, л. 114, 488 и др.].

Проблемы начинают ощущаться к лету 1915 г. Вой на ухудшила экономическое положение сельского населения, привела к росту задолженности помещиков по платежам Дворянскому банку, лишила рабочей силы дворянские имения, наемный труд резко подорожал. В губернских администрациях и земских собраниях стал активно обсуждаться вопрос об использовании труда военнопленных в сельском хозяйстве, отмечались попытки найма беженцев на сельскохозяйственные работы [41, с. 279–280]. Часть дворян и в условиях военного времени думала только о том, как бы улучшить свое экономическое положение, уменьшить бремя долгов, отягощавших имения, и продолжала настойчиво просить правительство, Министерство финансов о предоставлении новых льгот и помощи.

Саратовское губернское дворянское собрание (14 сентября 1915 г.) постановило ходатайствовать перед министрами – военным, внутренних дел, торговли и промышленности – и главным управлением землеустройства и земледелия об оставлении военнопленных в губерниях до окончания сельскохозяйственных работ, а по возможности, и до конца войны [2, c. 290]. Подобные предложения в категоричной форме раздавались и из других губерний. Особенно активно этот вопрос обсуждался на XI съезде уполномоченных дворянских обществ (10–13 марта 1915 г.). В выступлениях делегатов звучали требования безвозмездности работы военнопленных на государственных и общественных работах и удешевлении их содержания в имениях [27, c. 463–474; 3].

Для восполнения убыли рабочей силы на заседании Совета министров 15 января 1916 г. А. Н. Наумов предложил две меры: разрешить в России использовать труд китайских рабочих и предоставить землевладельцам на время сбора урожая воинские части. В результате к весне 1916 г. в распоряжении министерства имелось свыше 350 тыс. военнопленных, которые распределялись затем по хлебородным районам Европейской России [21, c. 454]. Спрос на военнопленных у дворян и крупных посевщиков был огромный. Чрезвычайные губернские дворянские собрания, земские управы обращались с просьбами о содействии в присылке рабочих-китайцев на сельскохозяйственные работы, оставлении на зимние работы военнопленных. Эти просьбы были услышаны правительством.

Например, к середине 1916 г. в частновладельческих хозяйствах Симбирской губернии использовался труд более 4 тысяч военнопленных и 653 беженцев [49, c. 45]. Тем не менее, помещики продолжали свертывать собственную запашку и увеличивать сдачу земли в аренду крестьянам. Летом 1915 г. на сельскохозяйственных работах в Самарской губернии было занято 24 134 беженца и 31 627 военнопленных. В январе 1916 г. председатель Самарской губернской земской управы оценивал потребность в военнопленных для сельскохозяйственных работ в 66 500 человек [41, c. 285].

В целый ряд губерний был направлен запрос о возможности найма женщин-работниц, знакомых с сельскохозяйственным трудом. В Саратовской губернии в 1916 г. на сельскохозяйственных работах было занято 23 219 военнопленных, в Симбирской – 7 863, Самарской – 31 627, Казанской – 10 380, Пензенской – 5 388 [5, д. 509, л. 8–14; 6, д. 2657, л. 37 об.; 7, д. 196, л. 17; 37, д. 3451, л. 1, 3; 38, д. 1039, л. 6; 54, д. 1396, л. 428]. Следует иметь в виду, что количество военнопленных, занятых в хозяйствах помещиков и зажиточных крестьян, возрастало в период проведения сельскохозяйственных работ и сокращалось осенью и зимой. В целом в указанных выше хозяйствах работало около 80 тыс. военнопленных.

Кроме того, использовался труд беженцев. Например, летом 1916 г. в Самарской губернии было занято 2 434 человека, Саратовской – 9 261, Казанской – около 10 000, Симбирской и Пензенской – более 5 000 человек [40, д. 17, л. 170]. Спрос на рабочие руки был настолько велик, что помещики обращались к коронной администрации с просьбами о привлечении на сельскохозяйственные работы солдат. В этой связи штаб Казанского военного округа определил перечень войсковых частей, к которым должны были обращаться губернаторы для получения солдат, отпускаемых в деревню на сельскохозяйственные работы. В 1916 г. в имения Казанской губернии было направлено 1 582 солдата, Симбирскую – 511, Саратовскую – 1 905, Самарскую – 1 170, Пензенскую – 1 045. Всего округ послал в губернии Поволжья 6 517 человек [55, д. 1346, л. 89–95].

По нашим подсчетам, в годы Первой мировой вой ны в помещичьих экономиях побывало более 155 тыс. военнопленных, беженцев и солдат русской армии. Однако подобные меры не могли полностью решить проблему нехватки рабочей силы в деревне, так как труд привлекаемых к работам беженцев и военнопленных был менее производительным, к тому же их число значительно уступало количеству мобилизованных крестьян. О кризисных явлениях в сельском хозяйстве свидетельствует сокращение посевных площадей, главным образом за счет ярового клина. К лету 1916 г. посевная площадь в Самарской губернии уменьшилась, по сравнению с 1913 г., на 766,3 тыс. дес. И уже летом раздаются просьбы отсрочить очередную мобилизацию новобранцев в армию, «так как оставшаяся часть населения ни в коем случае не справится не только с наступающей уже осенней пашней… но не в состоянии будет убрать и обмолотить урожай текущего года» [41, c. 373–374]. Наиболее полные данные о численности постоянных и временных сельскохозяйственных рабочих в 1917 г. имеются в издании Самарского земства [34, c. 12–13]. В уездах губернии насчитывалось 82 058 постоянных наемных рабочих, в том числе в районах торгового зернового земледелия: Новоузенском уезде – 23,1 тыс., Николаевском – 16,8 тыс., Бузулукском – 12,6 тыс. Число временных рабочих достигло 105 тыс. человек, из них в Новоузенском уезде – 23,0 тыс., Самарском – 19,1, Николаевском – 18,7. Итак, количество наемных рабочих в Самарской губернии превышало 187 тыс. человек. Вместе с тем, дефицит рабочей силы составлял 167,8 тыс. человек [там же, с. 13].

По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г., число наемных рабочих, занятых в экономиях и хозяйствах фермерского типа, доходило до 250 тыс. человек, а с учетом крестьян, нанимающихся на временную работу, – 350–400 тыс. [33]. Большую часть сельскохозяйственных рабочих притягивали районы товарного земледелия, где развивались хозяйства по принципу фермерских. В условиях затяжной вой ны обстановка на продовольственном рынке страны обострялась. Административное ценовое регулирование, введение обязательных поставок, реквизиции, нехватка трудовых ресурсов дестабилизировали ситуацию на хлебном рынке страны. Поставки продовольствия в Москву, Санкт-Петербург и другие регионы страны были весьма проблематичны в связи с отсутствием хороших подъездных путей, недостатком вагонов, низкой пропускной способностью железных дорог. Первая мировая вой на ускорила возрастание архаики в хозяйственной сфере земледельческого производства этого района. В группе уездов, входящих в зону лесостепной полосы, негативное воздействие оказывали факторы, связанные как с Первой мировой вой ной, так и с сохранением поместного землевладения и живых остатков крепостничества, что обусловило инерционность эволюции аграрной сферы этого региона. Но все же темпы аграрного капитализма здесь были несколько выше, а земледельческое производство, примыкавшее к рынкам сбыта, железнодорожным станциям, пристаням, активнее втягивалось в рыночные отношения. Наконец, в степной полосе – зоне торгового зернового земледелия – фермерские хозяйства сумели быстро приспособиться к экстремальным условиям военного времени, но и здесь вой на наложила отпечаток на эволюцию хозяйств.

Список источников и литературы

1. Анфимов А. М. Российская деревня в годы первой мировой войны (1914 – февраль 1917 г.). М., 1962. 384 с.

2. Баринова Е. П. Власть и поместное дворянство России начала ХХ века. Самара, 2002. 364 с.

3. Баринова  Е. П. Дворянская ментальность: испытание Первой мировой войной // Актуальные проблемы науки, экономики и  образования XXI  века: материалы III  Междунар. науч.-практ. конф. Самара, 2014. Ч. 1. С. 14–24.

4. Волжское слово. 1914. 26 августа. № 183 (2061).

5. Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 158. Оп. 6.

6. Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 19. Оп. 1.

7. Государственный архив Ульяновской области (ГАУО). Ф. 46. Оп. 10.

8. Дорожкин Н. В., Фирстов И. И. Мордовия накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Саранск, 1958. 71 с.

9. Есиков С. А. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). Тамбов, 1998. 120 с.

10. Журавлева  М. Д.  Крестьянство Среднего Поволжья в годы первой мировой войны: общественное сознание и социальное поведение: автореф. дисс… к. ист. н. Саранск, 2001. 21 с.

11. Земский феномен. Политологический подход / В. Ф. Абрамов, К.  Мацузато, А. А.  Ярцев. Саппоро: Slavic Research Center, Hokkaido University, 2001. 198 с.

12. История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. Кн. 1–6. М.– Самара, 2000.

13. Кабытов П. С. Аграрные отношения в Поволжье в период империализма. Саратов, 1982. 199 с.

14. Кабытов П. С. Аграрные отношения в Поволжье периода империализма: дисс… д. ист. н. Куйбышев,1982.

15. Кабытов П. С. Последний реформатор Российской империи. М., 2007. 192 с.

16. Казанцев А. А. Динамика массовых настроений в Российской провинции в период Первой мировой войны (на примере Пензенской, Самарской и Симбирской губерний): автореф. дисс… к. ист. н. Пенза, 2005. 24 с.

17. Кирьянов Ю. И. Массовые выступления на почве дороговизны в России (1914 – февраль 1917 г.) // Отечественная история. 1993. № 3. С. 3–18.

18. Ковалев Д. В. Аграрные преобразования и крестьянство столичного региона в  первой четверти XX  века на материалах Московской губернии. М., 2004. 312 с.

19. Красный архив. М.– Л., 1929. Т. 2.

20. Люкшин  Д. И.  Крестьяне-общинники Казанской губернии в социально-политических сдвигах начала XX века: автореф. дисс… к. ист. н. Казань, 1995. 21 с.

21. Наумов  А. Н.  Из уцелевших воспоминаний, 1868–1917. Нью-Йорк, 1955. Т. 2.

22. Национальный архив республики Татарстан (НА РТ). Ф. 2. Оп. 1.

23. Неклютин К. Н. От Самары до Сиэтла. Воспоминания. Самара, 2011. 208 с.

24. Ниманов  Н. Б.  Революционное движение в  Поволжье в  годы Первой мировой войны (июль 1914 – февраль 1917  г.): (на материалах Марий Эл, Мордовии, Чувашии): автореф. дисс… к. ист. н. Самара, 1994. 26 с.

25. «Обретение родины»: общество и власть в Среднем Поволжье (вторая половина XVI – начало ХХ в.). Ч. 1. Очерки истории: монография / под ред. П. С. Кабытова, Э. Л. Дубмана, О. Б. Леонтьевой. Самара, 2013. 360 с.

26. «Обретение родины»: общество и власть в Среднем Поволжье (вторая половина XVI – начало ХХ в.). Ч. 2. Заселение региона и этнодемографическая ситуация: монография / под ред. П. С.  Кабытова, Э. Л.  Дубмана, О. Б.  Леонтьевой. Самара, 2014. 2540 с.

27. Объединенное дворянство. Съезды уполномоченных губернских дворянских обществ. 1906–1916 гг. М., 2002. Т. 3. 912 с.

28. Октябрь в Поволжье. Саратов, 1917.

29. Очерки истории Поволжья и Приуралья в имперский период / под. ред. В. Л. Данилова и П. С. Кабытова. Саратов, 2010. 356 с.

30. Очерки истории Саратовского Поволжья (1894–1917). Т. 2. Ч. 2. / ред. И. В. Порох. Саратов, 1999. 432 с.

31. Перепелицын А. В. Крестьянские промыслы в центрально-черноземных губерниях России в  пореформенный период. Воронеж, 2005. 171 с.

32. Погубернские итоги Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. по 5 губерниям и областям. Труды ЦСУ. Т. V. Вып. 1. М., 1921.

33. Поуездные итоги Всероссийской сельскохозяйственной и  поземельной переписи 1917  г. по 57 губерниям и  областям. Труды ЦСУ. Т. V. Вып. 2. М., 1923.

34. Продовольственная статистика Самарской губернии 1917 г. Вып. 1. Самара, 1918.

35. Роднов  М. И.  Пространство хлебного рынка (Уфимская губерния в конце XIX – начале XX вв.). Уфа, 2012. 225 с.

36. Роднов М. И., Дегтярев А. Н. Хлебный рынок Уфимской губернии в конце XIX – начале XX века. Уфа, 2008. 258 с.

37. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 395. Оп. 2.

38. РГИА. Ф. 457. Оп. 1.

39. РГИА. Ф. 1290. Оп. 21.

40. РГИА. Ф. 1322. Оп. 1.

41. Самарская губерния в  годы Первой мировой войны. Июль 1914 – февраль 1917 гг. Сб. документов. Самара, 2014.

42. Самарская летопись. Очерки истории Самарского края с  древнейших времен до начала XX  века. В  2-х кн. / под ред. П. С. Кабытова и Л. В. Храмкова. Самара, 1993.

43. Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый. Пг., 1917.

44. Сельское население в России в ХХ веке. М., 1923.

45. Столыпинская аграрная реформа в Самарской губернии. Сб. документов и материалов. Самара, 2012. 314 с.

46. Тагирова Н. Ф. Рынок Поволжья (вторая половина XIX – начало XX в.). М., 1999. 312 с.

47. Тихонов Б. В. Переселение в России во второй половине XIX в. По материалам переписи 1897 г. и паспортной статистики. М., 1978. 215 с.

48. Токарев И. В. Столыпинские аграрные преобразования в  отечественных диссертационных исследованиях первого десятилетия XXI века // Крестьянский мир: Новые источники и методологические подходы. Уфа, 2013.

49. Третьякова Г. А. Поместное дворянство Европейской России в 1917 году (на материалах губерний Центрально-земледельческого района и Поволжья): дисс… к. ист. н. Куйбышев, 1990.

50. Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 3. Оп. 61.

51. ЦГАСО. Ф. 153. Oп. 36.

52. ЦГАСО. Ф. 170. Oп. 1.

53. ЦГАСО. Ф. 170. Oп. 63.

54. ЦГАСО. Ф. 170. Oп. 131.

55. ЦГАСО. Ф. 175. Оп. 1.

56. ЦГАСО. Ф. 322. Оп. 2.

57. ЦГАСО. Ф. 817. Оп. 1.

58. ЦГАСО. Ф. 4468. Оп. 1.

59. Экономическое расслоение крестьянства в 1917–1919 гг. Труды ЦСУ. Т. VI. Вып. 3. М., 1922.

Первая мировая война и военно-мобилизационные мероприятия в Среднем Поволжье и Центральном Черноземье: монография / под ред. М. М. Есиковой, П. С. Кабытова, К. В. Самохина. – М.: Новый хронограф, 2015. – 288 с.

Другие новости и статьи

« Революционный фактор в годы Первой Мировой войны (на материалах Самарской губернии)

Проблемы современной отечественной журналистики »

Запись создана: Четверг, 25 Октябрь 2018 в 19:25 и находится в рубриках Первая мировая война.

метки:

Темы Обозника:

COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика

СМИ "Обозник"

Эл №ФС77-45222 от 26 мая 2011 года

info@oboznik.ru

Самое важное

Подпишитесь на самое интересное

Социальные сети

Общение с друзьями

   Яндекс.Метрика