15 Декабрь 2019

Мобилизационные кампании в Поволжье в годы Первой мировой войны

#война#перваямироваявойна#история

Реакция российского общества на начавшуюся вой ну была неоднозначной, как и в дальнейшем ее оценка современниками, потомками и исследователями. Первый опыт осмысления организации и проведения мобилизационных мероприятий в годы Первой мировой вой ны представлен в воспоминаниях непосредственных участников этих событий, которые отмечали, что мобилизация была проявлением патриотических чувств русского народа. В качестве отрицательных факторов, препятствовавших успешной реализации поставленных перед армией задач, исследователи называли низкую подготовленность призывников, неразвитость транспортной инфраструктуры [10; 15; 30].

В советской историографии изучение проблематики, связанной с Первой мировой вой ной, рассматривалось в рамках социально-классовой проблематики [1]. В 1990-е гг., в противовес концепции советских историков, в российской историографии возобладало представление о том, что вступление страны в вой ну сопровождалось патриотическим подъемом во всех слоях общества, а сама вой на была воспринята как Отечественная [19, c. 131; 20, c. 240, 438, 463; 24, c. 332; 29, c. 195].

В последнее десятилетие наметилась тенденция более детального изучения отношения российского общества к вой не [28]. В литературе содержатся разноречивые оценки сознания и поведения людей в условиях начавшейся вой ны, массовых беспорядков среди призывников во время мобилизации в июле – августе 1914 г. [2; 21, c. 27–29, 111, 134, 135; 22, c. 146; 33]. Итоги историографического изучения проблемы подведены в статье пензенского исследователя О. А. Суховой [32]. В современной исторической литературе на основе интерпретации и анализа данных о степени вовлеченности населения в мобилизационные мероприятия, о характере общественной инициативы, о деятельности различных добровольных обществ, благотворительных организаций делаются выводы о специфике массового сознания и поведения в годы Первой мировой вой ны, дается трактовка общественно-политических настроений накануне революции 1917 г. Специфика массовой мобилизации в России в условиях вой ны была связана с особенностями формирования Российского государства и нации, социокультурными особенностями страны. Ценности и установки сознания крестьянства, составляющего большинство населения страны, во многом противоречили представлениям политической элиты. Мобилизация способствовала усилению миграционной активности населения, перемещению его значительной части и создавала почву для возникновения массовых форм поведения.

Известие о вступлении России в Первую мировую войну вызвало патриотический подъем населения в губерниях Поволжья. Повсюду проходили шествия, манифестации, молебны. 22 июля в г. Самаре состоялась первая патриотическая манифестация в Струковском саду [9, c. 3]. Подобные торжественные мероприятия, предшествующие мобилизации, проходили типично. Например, в статье «Торжественный молебен и манифестация 22-го июля», опубликованной в «Городском вестнике», сообщалось, что после обедни епископом Тихоном при участии духовенства всех самарских храмов был отслужен молебен, перед которым с папертей церквей всенародно зачитывался манифест о вой не с Германией, что сопровождалось криками православных «ура». По поручению губернатора был прочитан текст верноподданнической телеграммы от жителей г. Самары. Перед собором маршем прошли под крики «ура» войска, а затем манифестанты и многочисленная городская публика.

Отмечалось, что впереди процессии «несли портреты Государя, Государыни и Наследника, дальше шел оркестр военной музыки, за ним шли войска, манифестанты с национальными флагами и публика», а на флагах «красовались надписи»: «Да здравствует армия и флот!», «Да здравствует Франция!», «Долой Австрию и Германию!». Манифестанты проследовали по центральным улицам Почтовой и Дворянской к памятнику Александру II, где их ожидала толпа, выкрикивали «ура» русской администрации и народу [11, c. 3]. Большинство жителей городов было уверено, что победоносная вой на продлится самое большее 3–4 месяца. Мероприятия такого рода проходили во всех губернских центрах России.

В первые дни вой ны повсеместно в России проводились заседания городских дум, земские и дворянские уездные и губернские собрания, на которых были приняты верноподданнические патриотические адреса Николаю II по случаю вступления России в вой ну. 26 июля 1914 г. состоялся Всероссийский съезд губернских предводителей дворянства, предложивший всем чрезвычайным губернским собраниям обсудить на местах следующие вопросы: об объединении всех дворянских обществ для создания общей организации помощи раненым; избрании с этой целью представителей с широкими полномочиями от каждой дворянской организации на Всероссийский съезд; создание общей кассы. Эта инициатива была широко поддержана дворянством Поволжья. 28–29 августа 1914 г. состоялся съезд общедворянской организации помощи больным и раненым воинам. На нем было решено выделить все собранные средства (около 1 700 000 руб лей) на создание и укомплектование 20 санитарных поездов, которые вывозили раненых в тыловые госпитали. Дворянские поезда обслуживали Юго-Западный фронт.

Поволжские дворяне активно участвовали в деятельности организаций Красного Креста, так, например, в Самаре было налажено формирование военно-санитарных обозов для фронтов и обучение военных санитаров. Оборудованы десять лазаретов в дополнение к уже имеющимся в городе. Призваны в армию офицеры запаса. Дворянская молодежь, охваченная патриотическими чувствами, добровольно уходила на фронт. К губернским предводителям дворянства поступали многочисленные письма с предложениями о различной помощи. Дворянство активно включилось в сбор средств на нужды вой ны. В созданных земством комитетах по снабжению и снаряжению армии дворяне занимали ответственные посты. Они председательствовали на съездах по борьбе с дороговизной, участвовали в военно-промышленных комитетах, входили в губернские отделы центрального комитета помощи беженцам [5–8]. Вой на открыла перед дворянами-землевладельцами ряд новых источников доходов, связанных с военными поставками. Важнейшим каналом, по которому эти доходы поступали к помещикам, был Всероссийский земский союз.

По его заказам в помещичьих имениях изготовлялись различные предметы интендантского снабжения армии, осуществлялись поставки продуктов, скота, леса и т. д. Практически все крупные дворянские имения поставляли хлеб для армии и лес на железные дороги. По мере продолжения вой ны расширялась сеть общественных организаций в тылу, содействующих укреплению обороноспособности страны. Московское земство выступило инициатором объединения земств для помощи раненым. Комиссия в составе кн. Г. Е. Львова, Ф. В. Шлиппе и других разработала проект общеземской санитарной организации. 30 июля 1914 г. в Москве был созван Всероссийский земский съезд, на котором было принято решение об образовании Всероссийского земского союза. К нему примкнули все губернские земские организации, за исключением Курского губернского земства [13, c. 124–131]. Возникали такие организации помощи армии, как Городской союз, военно-промышленные комитеты. 5 июня 1915 г. в Москве на съездах союзов городов и уполномоченных губернских земств было решено создать особый объединенный Главный комитет обоих союзов по снабжению армии – Земгор [там же, с. 132–143]. Хотя их официальной целью была помощь раненым и беженцам, фактически они стали структурой для организации оппозиции. Поэтому министр внутренних дел Н. А. Маклаков настаивал, чтобы деятельность союзов была ограничена временем вой ны и подчинена губернаторам [12, c. 68]. Состоявшиеся в июле – августе 1914 г. чрезвычайные губернские земские собрания, в которых ведущая роль принадлежала дворянам, также обсуждали вопросы, связанные с нуждами военного времени.

Уже 25 июля 1914 г. состоялось Саратовское чрезвычайное губернское земское собрание, на котором был принят всеподданнейший адрес, заканчивавшийся уверенностью в том, что «сильная своим единением с царем Русь вынесет все испытания вой ны». Помощь больным и раненым воинам становится в условиях вой ны главным направлением деятельности земств Поволжья. Повсеместно городские думы поволжских городов принимали постановления о сборе средств для помощи семьям запасных, организации помощи раненым [26, c. 32–34]. Саратовская городская дума также послала императору адрес, заявляя о готовности всеми средствами поддерживать вой ну и царя. Она ассигновала 600 тыс. руб. на «благо Отечества». Газеты того времени – «Саратовский листок», «Саратовская копейка», «Саратовский вестник» – рассказывали о многочисленных пожертвованиях. Вот несколько таких сообщений: от 28 августа – колонисты Саратовской и Самарской губерний изъявили желание собрать до 50 тыс. руб. и на эти деньги оборудовать и содержать 100-коечный военный лазарет; от 6 сентября – крестьяне Переездинской и Сластухинской волостей Аткарского уезда составили приговор об отдаче хлеба из общественных амбаров на нужды армии. 20 августа 1914 г. в Самаре был создан Областной комитет помощи больным и раненым воинам во главе с городским головой С. Е. Пермяковым.

Одновременно он являлся уполномоченным Всероссийского городского союза, в обязанности которого входила организация транспортировки раненых и их лечение, а также распределение поступивших для этого средств. Открывались городские столовые для неимущих семей запасных нижних чинов, призванных на военную службу. На основании законодательства семейства нижних чинов, находящихся на действительной службе в мобилизованных частях армии и флота, пользовались правом на призрение за счет Государственной казны. Действие закона распространялось на ближайших родственников – жену, родителей, несовершеннолетних детей, а также несовершеннолетних братьев и сестер, если они содержались за счет призванного. Общая стоимость кормовой нормы определялась индивидуально по губерниям. Семьям воинов оказывали помощь волостные, сельские и городские попечительства. На каждого взрослого члена семьи казенный пай в Самарской губернии составлял 1 п. 28 ф. муки в месяц, 10 ф. крупы, 4 ф. сала и 1 ф. постного масла [27, c. 4].

Помимо государственной поддержки, благотворительную помощь семьям запасных оказывали различные организации. В губернских городах Поволжья действовали дамские комитеты, которые собирали пожертвования от частных лиц. Ежемесячно в кассу комитетов поступало по несколько тысяч рублей, которые использовались для заготовки белья и теплой одежды солдатам, помощи семьям воинов [35, д. 56, л. 1; д. 59, л. 6; д. 206, л. 1–3]. Царицынский дамский комитет, состоявший из жен офицеров отправленного на фронт Аварского полка, организовал широкую кампанию по привлечению пожертвований. На организацию и содержание госпиталя жертвовали денежные средства как крупные промышленники (И. В. Максимов, А. М. Шлыков, В. Ф. Лапшин, братья Кистовы и другие), так и простые жители.

Наиболее показательным моментом всеобщей помощи армии является случай, когда несколько гимназистов отдали в дамский комитет 72 копейки, полученные от родителей на завтраки [31, c. 156]. В помощь больным и раненым воинам, семьям погибших отчисляли 2 процента жалованья учителя женского четырехклассного училища, жандармские чины и рабочие других предприятий и учреждений города. По мере возможности каждый горожанин старался внести свой вклад в оснащение армии, чтобы добиться однозначного положительного результата – победы. Лучшие традиции российского предпринимательства – благотворительность и меценатство – проявлялись в военные годы. На средства Л. С. и П. С. Аржановых, А. Ф. Вакано уже в первые месяцы вой ны в Самаре были открыты лазареты. К. П. Головкин, обладатель двухмиллионного состояния, осенью 1916 г. дважды обращался в Городскую думу с предложением построить Дом науки и культуры, в котором хотел разместить Александровскую библиотеку, читальный зал, городской музей, художественную галерею, выставочный зал, залы собраний и концертов. На экстренном совещании Самарского биржевого комитета в июле 1914 г. был создан комитет по сбору пожертвований, выдаче пособий и продовольствия семьям военнослужащих. На средства комитета к концу июля 1914 г. был сформирован медико-санитарный отряд, открыт лазарет для раненых.

Присяжный поверенный А. Г. Елшин писал в дневниках, что самарчанки из всех сословий сутками дежурили в госпиталях, развернутых по городу. В губерниях шла активная подготовка к приему раненых, были подготовлены лазареты и госпитали. С начала боевых действий в города Поволжья непрерывными потоками шли эшелоны с ранеными. Больницы были переполнены. Создание, содержание и оборудование новых госпиталей легло на баланс городских дум. Одной из первых серьезных проблем стала доставка раненых от железнодорожной станции Самары до госпиталя. Был создан отряд санитаров-велосипедистов. В дальнейшем, благодаря усилиям общественности, в Самаре и губернии было оборудовано не только значительное число госпитальных мест, но и даже плавучий госпиталь-санаторий, а также организован досуг выздоравливающих воинов. Саратов был назначен окружным пунктом распределения раненых.

В городе образовался губернский комитет по оказанию помощи. К середине августа 1914 г. на своем очередном заседании он отметил готовность Саратова к приему раненых: было оборудовано более 20 лазаретов на 2183 койки, в том числе в университете, губернском земстве, Крестьянском банке, 6-м смешанном училище, духовном ведомстве, здании РУжд, в Сергиевской церкви и в богадельне. Губернии Поволжья были объявлены на положении чрезвычайной охраны, а затем и на военном. Полномочия губернаторов значительно расширялись. Из общей подсудности изымались дела о некоторых видах преступлений и проступков («известных», по определению законодательства, но без разъяснения), и передавались на рассмотрение военного суда. Губернатор приобретал право издавать обязательные постановления по вопросам, предупреждавшим нарушения порядка и безопасности; накладывать взыскания в административном (внесудебном) порядке; воспрещать любые общественные собрания; закрывать торговые и промышленные заведения; налагать секвестр на недвижимые и арест на движимые имущества, если доходы с них употреблялись на преступные цели; увольнять на время действия положения чиновников всех ведомств (кроме лиц первых трех классов), а также служащих по выборам в сословных, земских и городских учреждениях; приостанавливать деятельность периодических изданий на время действия положения; закрывать учебные заведения на срок до одного месяца и пр.

Практика использования Положения об усиленной (чрезвычайной) охране сложилась в условиях борьбы с революционным движением, чем и объясняется его ярко выраженная контрреволюционная направленность. Проблемы централизации управления в регионе, введение единоначалия, придание жесткости вертикали власти здесь не оговаривались, исключая лишь наречение губернатора новым чином, соответствовавшим реалиям времени. Жизнь населения губерний подлежала регламентации на основании обязательных постановлений губернаторов, административных актов, устанавливавших новые предписания.

Эти постановления следовало соблюдать неукоснительно, меры наказания были более суровыми, чем в мирное время. 25 июля 1914 г. губернатором Н. В. Протасьевым было принято постановление, предусматривающее меры по охране порядка на территории Самарской губернии. В нем прописывался учет населения, оружия, запрещались собрания и демонстрации без разрешения начальника местной полиции, распространение статей, возбуждающих враждебное отношение к правительству, а также беспатентная торговля спиртными напитками. Дела, связанные с разбоем, уничтожением продовольствия и фуража, умышленными поджогами, организацией стачек, сопротивлением или неисполнением требований властей, передавались в ведение военного суда либо администрации [37, д. 1281, л. 42].

В дальнейшем местная печать регулярно публиковала новые административные акты, обусловленные военным временем. Мобилизационные кампании стали первым серьезным испытанием для российского общества в условиях Первой мировой вой ны. В июле 1914 г. впервые в российской истории проводился всеобщий призыв на военную службу, в самом начале вой ны российская деревня потеряла около 2,5 млн., или 14 % всей мужской полнорабочей силы [4, c. 13]. Начало мобилизационной кампании пришлось на разгар полевого сезона, что осложнило ситуацию. В кратчайшие сроки местные власти должны были решить множество проблем, связанных с организацией и обеспечением мобилизации. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г., из сельских местностей 47 губерний и областей Европейской России было мобилизовано 10 932,6 тыс. человек [1, c. 188–189]. Первый призыв на действительную военную службу, затронувший губернии Поволжья, был проведен согласно императорскому указу от 18 июля 1914 г. в отношении нижних чинов запаса.

Для нестроевого населения вводились обязательные поставки в войска лошадей и повозок. 5 августа 1914 г. от имени Верховного главнокомандующего было выпущено «Воззвание к русскому народу», в котором объяснялась цель участия России в вой не. Всего за военные годы жителей Поволжья коснулись 19 мобилизаций, в том числе 5 – в 1914 г., 6 – в 1915 г., 7 – в 1916 г., 1 – в 1917 г. [23, c. 18]. Во многих пунктах сбор призывников был хорошо организован, мобилизация осуществлялась без эксцессов, при душевном подъеме горожан, ярком выражении патриотических чувств. Так, «благополучно», «спокойно» прошли мобилизации в июле – сентябре 1914 г. в г. Балакове, г. Николаевске (ныне г. Пугачев), г. Бугуруслане, г. Новоузенске, посаде Мелекесс, в г. Балашове, г. Кузнецке, г. Хвалынске, посаде Дубовка; в июле 1914 г. – в г. Чебоксарах; в сентябре 1914 г. – в г. Казани; в октябре – ноябре 1914 г. – в г. Ядрине и г. Тетюшах; к концу 1914 г. – в г. Свияжске, г. Козьмодемьянске, г. Спасске и других [28, c. 89–90].

О первой мобилизации периода Первой мировой вой ны в г. Николаевске вахмистр дополнительного штата Самарского ГЖУ в рапорте от 25 июля 1914 г. сообщал: «…мобилизация запасных войск в г. Николаевске… идет благополучно. Настроение запасных и вообще населения мирное и патриотически приподнятое… запасные ведут себя примерно: не наблюдалось ни одного даже единичного случая какого-либо шарлатанства или выражения ропота по поводу вой ны» [36, д. 1933, л. 347–348]. Однако патриотический подъем, захвативший общественное сознание, был омрачен случаями агрессивного поведения призывников, зафиксированными практически во всех губерниях империи. Но наиболее масштабные выступления произошли в Самарской, Саратовской и Пензенской. Волнения, вызванные мобилизацией, были обусловлены объективными причинами: уклонением ряда категорий от призыва, проведением мобилизации в период полевых работ, радикализацией массовых настроений. Прежде всего, острое недовольство крестьян вызвало то обстоятельство, что под мобилизацию не попадали чины полиции и стражники, которые олицетворяли в глазах крестьян представителей власти на местах.

Бугульминский уездный исправник Ф. В. Любенецкий в рапорте самарскому губернатору Н. В. Протасьеву о беспорядках во время мобилизации в городе Бугульме 24 июля 1914 г. отмечал, что среди мобилизованных раздавались крики – «почему стражники не идут на службу, они получают большое содержание, а мы, единственные работники в семье, принуждены бросить баб и детей!». В Саратовской губернии ситуация до предела обострилась в г. Царицыне, где 21 июля погибло 20 и было ранено 24 участника выступления, причем основную роль в беспорядках, вылившихся в разгром сборного пункта, сыграли женщины – жены призывников [4, c. 17]. Как отмечает А. В. Посадский, события первоначально развивались по патриотическому сценарию. Еще вечером 18 июля около 300 местных жителей и запасные нижние чины в поселке при заводе «Урал-Волга» устроили патриотическую манифестацию.

Такая же манифестация общей численностью до 5000 человек состоялась и в городе. По просьбе участников духовенство отслужило молебен. Но 21 июля толпа в несколько тысяч женщин при участии запасных потребовала немедленной выдачи пособий за мужей [22, c. 70]. Кроме того, многие крестьяне опасались за судьбу своих семей и родственников, полагая, что денежное пособие, положенное мобилизованным, до них не дойдет, и семья останется как без основного работника, так и без средств к существованию. Исправник докладывал, что некоторые крестьяне «с дерзостью заявляли, что не сядут на подводы, пока не будет выдано пособие их семьям вперед, так как в Японскую вой ну их обманывали старшины и старосты при выдаче денежных пособий» [26, c. 39–42].

В документах местных ГЖУ особо отмечалось, что малейшая проволочка с оформлением документов на получение пособия вызывала «ропот и возмущение» среди жен крестьян, мобилизованных в армию. В сентябре 1914 г. самарским губернатором Н. В. Протасьевым был издан циркуляр земским начальникам о приостановке взыскания продовольственных долгов с семей призванных в войска [там же, с. 344]. Зачастую беспорядки во время мобилизации были связаны с большим скоплением призывников, а также их родственников на мобилизационных пунктах. Например, в период июльского призыва 1914 г. в г. Бугульме сосредоточилось до 11 тыс. призывников, при том, что собственно население города не достигало и 9 тыс. человек, в г. Саратове – до 30 тыс. запасных и 1500 дружинников при составе жителей в 242,4 тыс., в г. Аткарске – до 35 тыс. призывников при численности местного населения менее 14 тыс. человек, в г. Сердобске – 2028 призывников при составе местного населения в 23,8 тыс. человек, в г. Балашове к октябрю 1914 г. – 17 тыс. призывников при 23 тыс. населения [28, c. 113]. В ноябре 1914 г. самарский уездный предводитель дворянства М. Н. Толстой сообщал губернатору Н. В. Протасьеву о перегруженности призывных участков уезда. Прием в каждом из них длился 6–7 суток, задерживая на этот период рекрутов и родственников, прибывших проводить их. В Саратовской губернии помещения, где предполагалось организовать ночлег для запасных, были для него не предназначены.

Не было и необходимого количества офицеров, и призывники оказались предоставлены сами себе. Ситуация усугублялась распитием спиртных напитков, что негативно влияло на поведение мобилизованных. Несмотря на введение «сухого закона» в годы Первой мировой вой ны, достаточно остро стоял вопрос о потреблении алкогольной продукции. Воспрещение продажи алкоголя не было спонтанной и непродуманной акцией. 17 июля 1914 г. в стране был введен запрет на торговлю крепкими спиртными напитками на все время мобилизационной кампании, предварительно до 15 августа. Однако простым закрытием торговли не удалось искоренить причины агрессии и злоупотребления спиртными напитками [3]. Уходящие «на вой ну» стремились погулять напоследок. Неблагоприятное влияние на настроение общества так называемые пьяные бунты оказали в ходе мобилизации в июле 1914 г. в городах Самарской губернии – Николаевске, Самаре, Бузулуке, Ставрополе, городах Саратовской губернии – Вольске, Камышине, Балашове, Симбирской губернии – Сенгилее. Причем очень часто злоупотребление спиртными напитками сопровождалось попытками погрома учреждений по охране порядка. В г. Ставрополе 20 июля 1914 г. при мобилизации были разгромлены две винные лавки и ренсковый погреб Киселева, двое стражников убиты и многие ранены; местные власти требовали прислать войска для ликвидации выступлений, вынуждены были даже приостановить мобилизацию. Причем оказалось, что запасные прибывают в город уже пьяными.

Отмечалось, что в ходе погрома винной лавки толпой в составе около тысячи человек слышались выкрики – угрозы в адрес стражи – «не смейте препятствовать, всех сомнем, перебьем» [34, д. 5314, л. 75–77, 82]. Погром соседней лавки продолжался до вечера, причем выяснить «как зачинщиков, так и подстрекателей к нападению на стражу и разгрому винных лавок, а равно и арестовать как их, так и бросавших кирпичами» в стражу «не представилось возможным вследствие малочисленности стражи», которая в составе 8 человек, включая исправника Сенкевича, противодействовала толпе в 4–5 тыс. погромщиков. Прием запасных возобновился только утром 22 июля, когда был отслужен молебен, зачитан манифест, для усмирения «буйства» из г. Самары прибыли 50 стражников. «Спокойствие» в городе было восстановлено только к 23 июля [28, c. 114–115]. В г. Бугуруслане 22 июля вечером при участии около тридцати мобилизованных запасных была разбита казенная винная лавка. 23 июля в г. Бузулуке прибывшие на станцию запасные из Саратовской губернии расхитили вино в лавке городского поселка, а также рыбу и несколько пудов хлеба. 25 июля в г. Новоузенске запасные, толпой прибыв к казенному винному складу, «настойчиво», «с бранью» требовали открыть его и дать водки, обещали привести всех запасных и разбить склад.

Власти вынуждены были обратиться к губернатору за подкреплением в связи с недостаточностью сил полиции [34, д. 5314, л. 11]. В г. Самаре 30 июля в ходе мобилизации двое запасных солдат требовали у магазина С. Крылова отпустить им вина, размахивая шашками. В г. Николаевске в августе 1914 г. отмечалось, что «с разрешением торговли красного вина среди войск развивается пьянство, причем среди пьяных между себя наблюдаются ссоры и драки», «некоторые из них в пьяном виде держат себя неблагопристойно и вызывающе по отношению к публике и даже полиции», вино «покупают четвертями и пьют чайными стаканами, и как не сильно действующее его употребляют в большом количестве и пропивают много денег» [28, c. 116–117]. Скопление значительных масс людей в непосредственной близости от сборных пунктов, общность эмоционального восприятия происходящего усугублялись распитием спиртных напитков, которые провоцировали толпу на решительные действия и не отражали реальных настроений. Погромы винных лавок представляли лишь первую эмоциональную реакцию деревенских жителей на военную действительность.

Для основной массы мобилизованных непонятны были причины вой ны, отсутствовали представления о ее необходимости, поскольку большинство российских крестьян не отождествляло свои местные интересы с национальными интересами государства. Один из мобилизованных из Самарской губернии и направленных на Кавказский фронт писал в июне 1915 г.: «Здесь некоторые так глупы, что никогда немца не видели, так они спрашивают, враждебна ли Германия к нам и будем ли мы стрелять в него, если попадем на вой ну» [36, д. 2054, л. 363–363 об.]. Любые проступки представителей местной администрации, такие как, например, не вовремя доведенная информация, задержка отправки посылок на фронт, плохая организация мобилизации, предоставление ряду категорий населения отсрочки от призыва, оказывали на жителей «неприятное расхолаживающее впечатление» и порождали многочисленные слухи. Дестабилизирующее воздействие оказывало общение с прибывавшими с фронта на излечение солдатами, которые рассказывали о плохой подготовленности России к войне.

То обстоятельство, что на ряд категорий населения мобилизация не распространялась, негативно сказывалось на поведении призванных. В 1914 г. на фронт брали рабочих военных заводов, но с 1915 г. на мобилизацию их, а также железнодорожников был установлен лимит. Оборонных предприятий в период 1914–1918 гг. на территории Самарской губернии было 137, Казанской – 88, Саратовской – 180 [23, c. 65]. Рабочие, получившие отсрочку от военной службы, приравнивались к военнослужащим. Агитаторов, организаторов забастовок по законам военного времени рассчитывали, заносили в особые списки, которые рассылали по всем предприятиям; многих «беспокойных» направляли на фронт. На место мобилизованных рабочих приходили эвакуированные из западных районов, беженцы, крестьяне. В 1914 г. в Самаре были закрыты девять промышленных заведений, производивших предметы потребления, в том числе Жигулевский пивоваренный, три лесопильных, кирпичный, механический заводы, мебельная фабрика.

К 1 января 1914 г. на 253 промышленных предприятиях губернии, подлежащих надзору фабричной инспекции, насчитывалось 43 980 человек, а к началу 1915 г. только на 59 поднадзорных фабриках и заводах Самары было занято 43 939 человек, еще около 17 тыс. трудились на заводах военного ведомства. Всего в Самаре в это время было около 60 тыс. рабочих, в том числе на Трубочном заводе на 1 января 1917 г. работало 19 100, на Самаро-Сергиевском – 13 376 человек. Значительно увеличилась численность строительных рабочих (5 тыс. чел.), рабочих железнодорожного и водного транспорта (22 тыс. чел.) На промышленных предприятиях Самары было занято около двух тысяч детей и подростков. Среди рабочих губернии доля женщин составляла 30,5 %, а на Трубочном заводе – 40,5 %. Военные предприятия перешли на двухсменную систему, были разрешены сверхурочные работы. По закону они допускались только с согласия рабочих, сверхурочный труд детей и подростков был под запретом. Конечно, случались и нарушения.

Сверхурочные работы оплачивались дополнительно. Количество рабочих дней в месяц в непрерывных производствах увеличилось с 26–27 до 28–29. Квалифицированных рабочих недоставало. Заводы военного ведомства, а также переведенные на военный лад частные заводы постоянно обращались к властям с просьбой обеспечить их инженерами и квалифицированными рабочими. С 1915 г. промышленные предприятия стали использовать труд военнопленных. В мае 1915 г. было принято решение о предоставлении отсрочки лицам, занимающим должности телеграфистов всех наименований на всех железных дорогах империи. В июле 1915 г. был отсрочен на неопределенное время призыв всех чинов полиции и стражников. Освобождение некоторых рабочих и представителей правоохранительных структур от службы в действующей армии горожанами, проживавшими на территории, где находился призывной пункт и систематически наблюдался сбор и отправка призывников, воспринималось неоднозначно. Одни обыватели были уверены, что останутся в городе, другие не понимали, почему кого-то призывают, а кто-то может жить спокойно, как и в мирное время.

На территории поволжских губерний наблюдались как отдельные случаи негативного отношения обывателей к призыву населения в действующую армию, так и тенденция уклонения от призыва. В воспоминаниях работавшего на оборонном предприятии в г. Самаре М. В. Дубинина отражена позиция человека, уверенного в том, что он не будет призван в армию. Он пишет: «В 1916 г. я работал слесарем в Самаре на военно-промышленном заводе № 3… Этот завод был небольшой, работал на оборону. Поэтому все рабочие, работавшие на этом заводе, освобождались от призыва в царскую армию… В мае 1916 г. читаю объявления, расклеенные по городу, о мобилизации молодежи моего года рождения. Я считал, что раз я работаю на военно-промышленном заводе, значит меня на службу в Царскую армию не возьмут… Когда нам объявили о мобилизации, я от неожиданности как-то растерялся, не мог понять, в чем дело… Управляющий нам объявил, что мы с брони сняты» [40, д. 1, л. 1–8]. Еще в первую мобилизационную кампанию на территории некоторых городов Поволжья были зафиксированы случаи освобождения от призыва состоятельных обывателей посредством подкупа должностных лиц.

Так, в секретном донесении самарскому губернатору от 18 июля 1914 г. начальник Самарского ГЖУ сообщал, что «среди некоторых запасных существует сильное негодование по поводу освобождения евреев от службы фиктивно и высказывается даже желание устройства еврейского погрома» [36, д. 1933, л. 43]. Состоятельные люди пытались отказаться от мобилизации путем предоставления справок о болезни. Среди горожан распространялись слухи, что данные лица освободились от военной службы за взятки. Приводя список освобожденных от мобилизации зажиточных жителей г. Балакова, включающий 15 фамилий, унтер-офицер дополнительного штата Самарского ГЖУ в Николаевском уезде на пункте г. Балакова 6 августа 1914 г. сообщал помощнику начальника Самарского ГЖУ в Николаевском и Ставропольском уездах, что среди местного населения идет «упорный разговор» об освобождении названных персон за деньги, причем «принимает серьезный характер» [28, c. 96].

В марте 1915 г. в газете «Волжское слово» было опубликовано анонимное письмо «самарского труженика» редактору газеты В. В. Ветрову, в котором отмечалось, что ополченцы поступают на работу на Трубочный завод за взятки, чтобы не идти на вой ну. Он приводит в качестве примера жандарма с железной дороги, самарского скорняка и сына машиниста Мухина. Все они не нуждались в заводском заработке, но поступили на завод и «согласны даром работать, только не попасть на вой ну». Корреспондент с юмором отмечает, что и сам бы сделал так же, но у него нет денег на взятку. И добавляет: «…если мы так будем делать все, то германец не только Варшаву возьмет, но и Петроград, и в Самару, пожалуй, дойдет» [36, д. 2052, л. 432]. В апреле 1915 г. группа призывников написала письмо самарскому губернатору Н. В. Протасьеву, что среди уклоняющихся от призыва – в основном богатая купеческая молодежь, которая «убегает от несения долга кто куда» [39, д. 296, л. 39].

В сентябре исполяющий должность самарского губернатора С. Д. Евреинов поручил начальнику губернского жандармского управления М. И. Познанскому провести негласное расследование в отношении лиц, принятых на Трубочный завод с момента объявления мобилизации. Начальник Самарского ГЖУ в ноябре 1915 г. отмечал, что с целью уклонения от призыва материально вполне обеспеченные лица устраиваются работать на самарский Трубочный завод, сотрудники которого имеют «бронь». В конце же 1916 г. в г. Самаре появились сведения – «уход в рабочие» стал настолько «популярен», что на данный завод можно поступить на службу только при даче взятки старшему конторщику Комбириапу. Об этом же явлении писал из г. Саратова в г. Самару X. X. Бергер в феврале 1916 г.: «Черемисский действительно должен был бы призываться, но он поступил на один из заводов военно-промышленного комитета, куда его поместил ктото из поляков, который состоит на заводе заведующим или еще кем, одним словом Черемисский остался только потому, что поступил на завод» [28, c. 97]. Начальник Управления железных дорог в октябре 1915 г. циркулярно запретил принимать на службу ратников ополчения 2-го разряда в связи с массовым наплывом лиц, оставляющих более выгодную работу с целью уклонения от призыва в войска [38, д. 475, л. 203]. Уклонение от призыва было распространенным явлением в 1916 – начале 1917 г. В рапорте от 22 февраля 1916 г. начальник Самарского ГЖУ сообщал о том, что в г. Самаре живут и скрываются от воинской повинности несколько жителей из г. Сызрани [36, д. 2215, л. 41]. В начале 1917 г. в Самарское ГЖУ поступили сведения о том, что на набережной р. Волги под прикрытием агентов сыскного отделения существует притон, где, помимо торговли чистым денатурированным спиртом, игры в карты на деньги, скрывают уклоняющихся от военной службы.

Самарский губернатор Л. Л. Голицын 17 января 1917 г. в распоряжении земским начальникам и уездным исправникам отмечал, что «в тылу, к сожалению, иногда приходится наблюдать случаи уклонения отдельных лиц от несения воинской службы». Он подчеркивал распространенность явления уклонения от призыва состоятельных людей, которые с этой целью «поступают простыми рабочими на заводы, работающие на оборону, или мелкими служащими на железную дорогу» [34, д. 55313, л. 4]. Некоторые обыватели пытались избежать призыва в действующую армию путем получения образования. Например, в сентябре 1915 г. в г. Самаре появились слухи о том, что в музыкальное училище Карклина Самарского отделения Императорского русского музыкального общества (ИРМО)«поступило много лиц не с целью дальнейшего музыкального образования, а имея лишь намерение уклониться от отбывания действительной военной службы» [36, д. 2065, л. 448]. В 1916 – осенью 1917 г. в г. Самаре работали курсы, организованные инженером Овчинниковым и начальником Самарской телеграфной конторы Ю. М. Пиотровским, дававшие «льготу» от призыва в армию, которые до закрытия осенью 1917 г. посетили 185 слушателей. Формы выражения негативного отношения к мобилизации были различны. Одна из них – осуждающие высказывания о призывах, которые ведут к гибели людей, организуются из-за глупости и просчетов правительства. Так, в г. Самаре слесарь С. И. Спыльник в августе – сентябре 1914 г. «слонялся по городу и при удобных случаях заводил со встречными разговоры на тему о ходе военных событий», утверждал, что «все газеты врут, в действительности же дело русских обстоит очень плохо, немцы и австрийцы вошли вглубь страны на 390 верст и взяли много русских городов»; выступал против призывов в армию. После всего был выслан за пределы губернии на время чрезвычайной охраны [28, c. 94–95]. На территории некоторых поволжских городов, где присутствовал большой процент мусульман и представителей немецкого этноса, проявлялось «особое» отношение с их стороны к мобилизации.

Для мусульман участие в вой не с турками означало выступление с оружием в руках против единоверцев, поэтому было недопустимо, а этническими немцами отторгалась вой на с Германией, представляющаяся как борьба с исторической родиной. Так, в г. Николаевске в августе 1914 г. отмечалось, что «находящиеся в дружинах мобилизованные немцы открыто никаких неудовольствий не высказывают и ведут себя хорошо, но на вид они не веселы и всегда держатся от русских особняком, и вообще большинство из них, как солдаты, так и поселяне колоний, в тайне симпатизируют Императору Вильгельму и его подданным немцам» [36, д. 2053, л. 562]. Унтер-офицер дополнительного штата Симбирского ГЖУ сообщал, что отношение «русскаго и чувашскаго населения к частым воинским призывам нормальное, т. е. они уже привыкли к ним… говорят, что идти и защищать Родину нужно каждому, как бы не тяжело провожать своих сыновей на вой ну, но все-таки желают, чтобы Германия и Австрия были побеждены». Он также указал: «Мусульмане недовольны частыми воинскими призывами, негодуют, что провожают на вой ну своих детей, а чтобы избавиться от военной службы они умышленно портят себя… истощением голодом, прободением в ушах барабанной перепонки, порчею глаз и проч., за что их много привлекалось к ответственности» [28, c. 96]. Еще одним способом уклонения от службы в действующей армии было самовольное затягивание возвращения на фронт после прохождения лечения. Е. Ю. Семенова выявила подобные случаи в Самарской губернии. Так, в июле 1915 г. рядовой 218-го Горбатовского пехотного полка Я. А. Фомин был эвакуирован из армии и назначен по выздоровлении в «слабосильную команду», откуда отлучился на родину, стремясь избежать военной службы, вследствие чего был переведен в 3-ю команду выздоравливающих в г. Самару, по суду посажен под арест.

Такая же история в июне 1915 г. произошла с рядовым 186-го пехотного Андалузского полка В. П. Лобачевым, направленным в сентябре в 1-ю команду выздоравливающих; в августе 1915 г. с солдатом Э. К. Рейманом, ушедшим из 1-го запасного артиллерийского дивизиона до июня 1916 г. (задержан жандармской полицией), и рядом других [28, c. 97– 99]. В конце декабря 1915 г. губернатором А. А. Станкевичем было принято обязательное постановление по борьбе с самовольными отлучками из войсковых частей [38, д. 530, л. 15], в январе 1916 г. утвержден закон, увеличивающий наказания за самовольную отлучку, неявку в срок на службу и уклонение от службы. Семьи нижних чинов, сдавшихся в плен, лишались казенного пособия. Мобилизация являлась неординарным событием в жизни призывника и его родственников, что отражалось в поведении и настроении обывателей, патриотические чувства сливались с негодованием в адрес полиции. Самарец М. В. Дубинин в воспоминаниях так описывает призыв в действующую армию в 1916 г.: «Через три дня мы с котомками явились к воинскому начальнику города Самары.

Здесь в это время стояла огромная толпа провожающих: отцов, матерей, родных и знакомых… Деревянный забор со стороны Панской и Уральской улиц не выдержал напора новобранцев и вместе с воротами рухнул на мостовую. Ликующие новобранцы смешались с провожающими. Попытка городовых навести порядок превратилась в общую свалку. В этой свалке слышались возгласы: “Бей фараонов!”… С большим трудом, при помощи прибывших вооруженных солдат и оренбургских казаков, был поднят забор и восстановлен порядок… От воинского начальника до пристани нас гнали по улицам города Самары под усиленным конвоем полиции и оренбургских казаков… Провожающие к нам не допускались, поэтому они шли за нами по тротуарам» [26, c. 371–372]. С началом военных действий Поволжье превратилось в главную базу формирования запасных воинских частей. В Саратове призванных запасных размещали в казенных и некоторых частных домах. Занимались под войсковые части здания гимназий, училищ, школ, в том числе и духовных учебных заведений. В 1915 г. из 41 школы были заняты войсками 32 (241 класс), из 12 тыс. учеников могли заниматься всего 5100 детей. По приблизительным подсчетам, на территории Саратовской губернии в 1917 г. находилось уже около 150 тыс. солдат и офицеров. Наиболее крупный гарнизон (три пехотных и два пулеметных полка, две артиллерийские бригады, два отдельных артиллерийских дивизиона и пешая дружина) дислоцировался в Саратове.

По два запасных пехотных полка располагались в Петровске, Вольске, Балашове, по одному – в Покровске, Новоузенске, Николаевске, Аткарске. По деревням Аткарского уезда стояли четыре полка 2-й Оренбургской казачьей дивизии. И лишь Хвалынск был свободен от постоя войск. Такая же ситуация складывалась и в других губерниях Поволжья. Первая мировая вой на изменила систему обеспечения армии, были введены государственные закупки продовольствия. На местах появились окружные и губернские уполномоченные из числа местных общественных деятелей и государственных чиновников. Губернии Поволжья являлись основными поставщиками хлеба и фуража для нужд армии. Размеры продовольственного задания были так велики, рост и острота продовольственных потребностей настолько быстро увеличивались в районах военных действий, требуя срочных мер и распоряжений, что эта деятельность стала первоочередной для органов власти как в центре, так и на местах. По мере развития военных действий в России складывалась система чрезвычайных органов военно-эконо мического регулирования, основу которой составляли Особые совещания по обороне, топливу, перевозкам и продовольствию, начавшие свою деятельность в августе 1915 г.

Формально они считались равноправными органами власти, фактически же руководящая роль принадлежала Особому совещанию по обороне [20]. К функциям председателя Особого совещания по продовольствию относились заготовка провизии и фуража для армии, регулирование торговли, цен, общие и частные ревизии скота, продовольственных продуктов, семян, отмена постановлений местных властей о правилах торговли и снабжения городов. В состав Особого совещания входили члены Государственного совета и Думы, делегаты земств и городов, представители военно-промышленных и биржевых комитетов, профсоюзов – мукомолов и т. д. Министерство земледелия ранее никогда не занималось продовольственным снабжением и не имело для этого технического аппарата. В 1925 г. по инициативе генерала А. С. Лукомского в США был выпущен сборник «Русское снабжение в Великую вой ну». В нем Наумов поместил свою записку о продовольственном снабжении России в военное время и охарактеризовал те меры, которые инициировались в то время. Никаких цифровых данных по учету существовавших в стране запасов продуктов, даже первой необходимости, не было. Отсутствовали статистические данные для подсчета производства и потребления хлеба, мяса и пр. В этой ситуации было решено провести общую сельскохозяйственную перепись.

Она состоялась в мае – июле 1916 г. на территории 77 губерний и областей Европейской и Азиатской России. Перепись не проводилась только в районах, занятых неприятелем, четырех областях на Кавказе и двух – на крайнем северо-востоке Сибири. Непосредственной задачей был учет сельскохозяйственного населения. Перепись 1916 г. содержит сведения по уездам о количестве хозяйств, абсолютном количестве населения, посевных площадях, с распределением по отдельным культурам, и о количестве рабочего и продуктивного скота [17]. Она осуществлялась в сложных условиях военного времени, что отрицательно сказалось на достоверности ее сведений.

Однако благодаря проведению переписи и сбору данных удалось установить более или менее планомерное отношение между производительными и потребительными районами, между требованиями фронта и нуждами тыла. Первоочередными мерами Особого продовольственного совещания стали борьба со спекуляцией и дороговизной, а также заготовка продовольственных запасов для населения. За первые месяцы министерской деятельности Наумову удалось заготовить около 30 000 000 пудов хлеба, переданных городам и земствам, в первую очередь для столицы, затем для остальных нуждающихся местностей. Выдавались продовольственные ссуды [17, c. 470]. Министерству земледелия в разгар вой ны в ряде случаев приходилось делать поспешные закупки, не соответствовавшие ни объему потребностей, ни размерам продовольственных запасов.

В годы вой ны увеличилось потребление мяса. Однако плана его заготовок не существовало, скот пропадал по пути, мясо портилось, так как не было холодильников. В короткий срок было организовано устройство на узловых железнодорожных станциях и пристанях 20 холодильников, которые позволяли предотвратить порчу мяса. Глава Казанской железной дороги Н. К. фон Мекк предоставил в распоряжение Наумова холодильное оборудование при Московской железнодорожной станции и в некоторых других центрах Московско-Казанской железной дороги. Кроме того, железнодорожные мастерские стали выпускать холодильные вагоны [там же, с. 406]. Уже в 1915 г. годовое потребление мяса армией составило 60 % довоенного потребления всем населением России.

В абсолютном выражении это были сравнительно небольшие цифры, однако они могли сократить отечественное стадо крупного рогатого скота [18]. Кроме того, министр земледелия А. Н. Наумов отмечал, что мясное довольствие деревни возросло до 150 % по сравнению с предвоенным периодом. После своей отставки 1 июля 1916 г. он опубликовал в «Русском Слове» некоторые данные о состоянии продовольственного дела в России; в частности, что «следует ожидать недостатка в снабжении населения мясом. Но и здесь не может быть и речи о призраке голода, и в самом плохом случае населению придется примириться с необходимостью переносить некоторые лишения. Это уже признано армией, где уменьшена мясная порция. Тем больше может государство потребовать этого от населения, ибо мясной капитал, во имя интересов всей страны, необходимо беречь» [25]. 16 февраля 1916 г. Министерство земледелия сообщило, что фронт требует более 100 тыс. пудов мяса в день. Следовательно, с учетом запасов, до 1 января 1917 г. потребуется около 3,5 млн. голов скота.

Так как свободной закупкой его добыть уже нельзя, то необходимы обязательные поставки, исполнение которых требует введения твердых цен на мясо и скот. Было решено, что эти цены устанавливаются губернскими земствами. Министерство земледелия определяет количество скота для армии в разверстке на каждую губернию, затем губернские органы разверстывают по уездам, а те – по волостям. Твердые цены на мясо и скот были введены 19 мая 1916 г. [18, c. 147]. Правительство старалось решить проблему в зоне своей ответственности. Самой действенной мерой могло быть понижение потребления мяса до предвоенного уровня.

Министр земледелия А. Н. Наумов предлагал в этих целях действовать путем организации совместной работы центральных и местных органов власти. Широкое привлечение земских органов могло обеспечить не только низовую поддержку мероприятий правительства, но и контроль за исполнением его решений. В годы Первой мировой вой ны мобилизационные мероприятия стали одним из важнейших явлений, определяющих общественно-политическую ситуацию как в городах, так и селах Поволжья. Масштабные мобилизационные процессы были фактором социально-демографических сдвигов, углубления противоречий в российской деревне, увеличения беспосевных и безземельных хозяйств. Деревня лишилась рабочих рук, происходило постепенное изменение гендерных ролей, главой семьи становились женщины-солдатки.

Образ жизни населения изменялся под воздействием неблагоприятных условий, среди которых особо можно выделить рост цен на продовольствие; безнаказанное причинение вреда имуществу обывателей путем погрома торговых заведений; постоянное опасение жителей за себя в связи с наплывом в город неконтролируемого, нетрезвого, чуждого городской среде контингента; выявление слабости правоохранительных структур, которые не могли урегулировать «опасные» выходки прибывшей в город и активизировавшейся местной публики. Наиболее неблагоприятной была ситуация в тех городах, собственное население которых не имело значительного количественного перевеса над мобилизованными, а местные власти не обеспечивали условий приема призывников. Мобилизация отразила имеющиеся между обществом и властью противоречия, проявившиеся в годы вой ны в нежелании одних и стремлении других служить государственности в той форме, которую она от подданного требует. Одновременно мобилизация проявила и лучшие качества человека, выразившиеся в патриотическом настроении, восторженном отношении к потенциальным защитникам Отечества, негодовании по поводу непатриотичных действий земляков.

Список источников и литературы

1. Анфимов А. М. Российская деревня в годы первой мировой войны (1914 – февраль 1917). М., 1962. 384 с.

2. Асташов А. Б. Русский крестьянин на фронтах Первой мировой войны // Отечественная история. 2003. № 2. С. 72–86.

3. Баринова Е. П. Антиалкогольная политика правительства в оценке российских предпринимателей в 1914–1016 гг. // Вестник СамГУ. 2012. № 2/2 (93). С. 96–99.

4. Беркевич  А. Б.  Крестьянство и  всеобщая мобилизация в июле 1914 г. // Исторические записки. М., 1947. Т. 23. С. 3–45.

5. Волжский день. 1915. 18 июня.

6. Волжский день. 1915. 23 июня.

7. Волжский день. 1915. 11 июля.

8. Волжский день. 1915. 21 июля.

9. Волжское слово. 1914. № 155 (2033). 22 июля.

10. Головин Н. Н. Военные усилия России в первой мировой войне. Париж, 1939 [электронный ресурс]. URL: http://militera.lib. ru/research/golovnin_nn/index.html (дата обращения: 11.06.2015).

11. Городской вестник. 1914. 24 июля.

12. Дякин В. С.  Русская буржуазия и  царизм в  годы первой мировой войны (1914–1917). Л., 1967. 371 с.

13. Земский феномен. Политологический подход / В. Ф. Абрамов, К.  Мацузато, А. А.  Ярцев. Саппоро: Slavic Research Center, Hokkaido University, 2001. 198 с.

14. Китанина  Т. М.  Война, хлеб и  революция: (Продовольственный вопрос в России. 1914 – октябрь 1917 г.). Л., 1985. 384 с.

15. Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания / сост., предисл., коммент. С. Волкова. М., 2012. 758 с.

16. Наумов  А. Н.  Из уцелевших воспоминаний, 1868–1917. Нью-Йорк, 1955. Т. 2.

17. Островский И. В. Материалы сельскохозяйственных переписей 1916 и 1917 гг.– источник для изучения сельского хозяйства и аграрных отношений накануне Октябрьской революции // Источниковедение отечественной истории. 1981. М., 1982.

18. Оськин М. В. Русская армия и продовольственный кризис в 1914–1917 гг. // Вопросы истории. 2010. № 3. С. 144–152.

19. Первая мировая война и ее воздействие на историю XX в. «Круглыйстол» // Новаяи новейшаяистория. 1994. № 4–5. С. 109–131.

20. Первая мировая война: Пролог XX века. М., 1998. 693 с.

Первая мировая война и военно-мобилизационные мероприятия в Среднем Поволжье и Центральном Черноземье: монография / под ред. М. М. Есиковой, П. С. Кабытова, К. В. Самохина. – М.: Новый хронограф, 2015. – 288 с.

21. Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 – март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. 416 с.

22. Посадский А. В. Крестьянство во всеобщей мобилизации армии и флота 1914 года (на материалах Саратовской губернии). Саратов, 2002. 160 с.

23. Россия в первой мировой войне 1914–1918 года (в цифрах). М., 1925. 104 с.

24. Россия и  Первая мировая война (материалы международного научного коллоквиума). СПб., 1999. 564 с.

25. Русское слово. 1916. 1 июля.

26. Самарская губерния в  годы Первой мировой войны. Июль 1914 – февраль 1917 г. Сборник документов. Самара, 2014.

27. Самарские губернские ведомости. 1914. № 56. 26 июля.

28. Семенова  Е. Ю.  Мировоззрение городского населения Поволжья в годы Первой мировой войны (1914 – начало 1918 г.): социальный, экономический, политический аспекты. Самара, 2012. 887 с.

29. Сенявская Е. С. Психология войны в ХХ в.: исторический опыт России. М., 1999. 383 с.

30. Симанский П. Н. Мобилизация русских войск 1914  года и ее недостатки // Война и революция. 1926. № 1/2. С. 130–140.

31. Скрипкин  А. С., Луночкин  А. В., Курилла  И. И.  История Волгоградской земли от древнейших времен до современности: учеб. пособие. М., 2013. 224 с.

32. Сухова О. А. Мобилизационные кампании периода Первой мировой войны в восприятии и поведении российского крестьянства: итоги и перспективы изучения проблемы // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. История. 2014. № 1 (29). С. 39–49.

33. Тутолмин С. Н. Первая мировая война в крестьянских жалобах и прошениях. 1914–1917 гг. // Нестор. 2003. № 6. С. 390–401.

34. Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 1. Оп. 1.

35. ЦГАСО. Ф. 3. Оп. 130.

36. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1.

37. ЦГАСО. Ф. 470. Оп. 1.

38. ЦГАСО. Ф. 471. Оп. 1.

39. ЦГАСО. Ф. 677. Оп. 1.

40. ЦГАСО. Ф. Р-3947. Оп. 2.

 

Другие новости и статьи

« Миф о начальном этапе войны 1812 г.

Внешняя политика России в начале XIX в. (1801 – 1812 гг.) »

Запись создана: Воскресенье, 15 Декабрь 2019 в 1:01 и находится в рубриках Первая мировая война.

метки: ,

Темы Обозника:

COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика

СМИ "Обозник"

Эл №ФС77-45222 от 26 мая 2011 года

info@oboznik.ru

Самое важное

Подпишитесь на самое интересное

Социальные сети

Общение с друзьями

   Яндекс.Метрика