К вопросу о месте и дате Куликовской битвы

20 Август 2019

#куликовскаябитва#битва#история

(историографические заметки)

Из летописей хорошо известно, что знаменитая победа на Куликовом поле была одержана русскими 8 сентября 1380 г., в субботу, на праздник Рождества Богородицы, за Доном, при «устье Непрядвы» . Эта река, будучи правым притоком Дона, вытекала тогда из Волова озера, расположенного в центральной части Куликова поля. Протяженность Непрядвы составляет более пятидесяти километров. Сражение было у верховья этой реки, а не около впадения ее в Дон, как долгое время ошибочно принято было считать. Подробно данное обстоятельство я обосновал в докладах, которые были прочитаны в Москве и в Санкт-Петербурге на трех международных и двух всероссийских конференциях в январе, сентябре, октябре и декабре 2013 г. и в марте 2014 г. По тематике упомянутых докладов написана статья, которая опубликована в научном журнале «Древняя Русь. Вопросы медиевистики».

Это позволяет, не пересказывая еще раз всю аргументацию упомянутой работы, рассмотреть связанные с ней актуальные вопросы историографии. Важно выяснить, каким образом утвердилось неверное определение места сражения – вопреки данным русских летописей. Дело в том, что именно на летописи в первую очередь опирался Н. М. Карамзин в своей «Истории Государства Российского», из которой наиболее образованные его современники черпали сведения о подробностях Куликовской битвы. Непрядва упоминается неоднократно при цитировании источников в примечаниях Н. М. Карамзина и один раз даже в его основном тексте. Там эта река названа после сообщения о переправе русского войска через Дон. Но не сказано, верхнее или нижнее течение Непрядвы имеется в виду [Карамзин, с. 69]. Среди читателей Н. М. Карамзина были помещики юго-востока Тульской губернии, чьи владения располагались у низовий Непрядвы, поблизости от впадения ее в Дон. Местные крестьяне не раз приносили своим господам артефакты, найденные при пахоте в этих местах. Помимо нательных крестов, иконок и других старинных вещей попадались наконечники стрел и копий. Помещики вполне резонно расценивали это как показатель проходивших здесь некогда боевых действий.

Впрочем, среди военных реликвий всё же преобладали бердыши и кремневые пистолеты, одинаково пополнявшие домашние музеи местных любителей старины. Владельцы их еще не имели профессиональных познаний, которые позволяли бы выделить в находках то, что действительно можно было бы отнести к реликвиям сражения 1380 г. На этом же Куликовом поле русские воеводы победили крымских татар в 1542 г. [Соловьев, с. 455]. Во время Ливонской войны Епифанский уезд более двадцати раз подвергался татарским набегам. Здесь происходили крупные бои с крымскими татарами и в 1571 и 1659 г. [Фомин, с. 138–133]. Помимо этого, в период Смуты тут имели место столкновения с отрядами поляков и казаков. Но Куликовская битва 1380 г. была наиболее выдающимся событием местной истории, которое подробно описано в летописях. Поэтому район находок старинного оружия на своих землях местные помещики посчитали ареной великого сражения 1380 г., толкуя в пригодном для этого смысле летописные сведения, из которых следовало, что битва происходила вблизи «устья Непрядвы». Хотя понятие «устье реки» и тогда имело в русском языке несколько значений, подходящим представилось только место впадения Непрядвы в Дон. Обладателям этих земель хотелось считать именно себя наследниками Поля русской славы. Поскольку они и были главными интерпретаторами летописных упоминаний «устья Непрядвы», мнение их закрепилось. Этому способствовала эволюция русского языка, где соответствующее значение самого слова «устье» со временем становилось преобладающим. Академик Измаил Иванович Срезневский при жизни не успел издать составленный им словарь древнерусского языка. Лишь в начале прошлого века в последнем его томе можно было прочесть нужное пояснение: «Усть – устье реки… исток реки: на усть – при истоке». Конкретно имелся в виду исток Невы из Ладожского озера и давалась отсылка к памятнику XIV столетия – Синодальному списку Новгородской первой летописи .

Но слово «устье» при обозначении истока реки из озера в средневековых текстах фиксировалось не только для Невы, но и для гораздо более протяженных рек. Таковы, например, устье Шексны или устье Сухоны. Повесть об Усть-Шехонском монастыре сообщала о перенесении «града Белаозера» на новое место «вверхъ по Белу езеру от Шехонскаго устия десять поприщъ»3 . Сказание Паисия Ярославова о Каменном монастыре повествовало о «великой реке Сухоне, яже течет из Кубенского езера в Студеное море-окиян своим устием от начала миру»4 (Сухона является притоком Северной Двины).

Впоследствии составители словарей фиксировали традиционность устаревавшего со временем значения «устье» – ‘исток реки’. Достаточно напомнить знаменитый словарь Владимира Ивановича Даля: «устье реки, исток» . Или указать недавний словарь народных географических терминов: «Устье… В старых источниках употребляется в значениях “исток реки из озера”… “узкий выход из водоема”» . Но уже более ста лет почти в любом учебнике русской истории можно увидеть гипотетическую картосхему сражения на Куликовом поле около впадения Непрядвы в Дон. Вариации подобной схемы публиковались как в трудах военных историков, так и в сочинениях популяризаторов XIX и XX в. [Афремов]7 . Начало этому положил тульский помещик, в молодости – декабрист и литератор, а в старости – тайный советник и сенатор, Степан Дмитриевич Нечаев (1792–1860). Он с 1817 по 1823 г. служил директором училищ Тульской губернии и приобретал у местных крестьян любопытные предметы старины, найденные в земле при пахоте. Как помещик С. Д. Нечаев был наследственным владельцем земель у нижнего течения Непрядвы, в частности, сельца Куликовка (Шаховское тож), которое являлось одним из многих населенных пунктов подобного названия, расположенных на Куликовом поле.

Более пяти лет он выступал в наиболее читаемых литературно-исторических журналах Москвы с рядом статей, в которых последовательно проводилась мысль, получившая итоговую формулировку в статье 1825 г., помещенной в «Московском телеграфе» Николая Полевого. Там уже прямо сказано, что «в самом средоточии места сражения» находилось «селение… принадлежащее сочинителю сей статьи» [Нечаев, 1825, с. 379]. Нечаевское сельцо Куликовка находилось вблизи Непрядвы, южнее изображенного на его схеме предполагаемого места сражения. Аналогичное название, как я уже упоминал, имели и другие населенные пункты Куликова поля (всего таковых насчитывается десять) . Один из них располагался на еще менее значительном расстоянии от заметного повышения местного рельефа в четырех километрах южнее Непрядвы. Нечаев посчитал его тем «Красным Холмом», на котором, согласно преданию, располагалась ставка Мамая в самый день Куликовской битвы. Впрочем, ни летописных, ни иных письменных указаний на это не существует. Зато существует доныне селение Красный Холм, расположенное на более значительной возвышенности, с которой, действительно, открывался широкий обзор центральной части Куликова поля.

Этот Красный Холм достаточно далек от территорий, принадлежавших упомянутым тульским помещикам. Он – у верховья Непрядвы, всего в двух километрах от левого берега знаменитой реки. Как сообщал в свое время выдающийся тульский краевед и археолог Николай Иванович Троицкий (1851–1920), Красный Холм не находился во владениях помещиков. Он расположен «близ верховья Непрядвы на земле казенных крестьян села Никитского». С этим холмом, согласно информации Н. И. Троицкого, «соединяются предания местных жителей о Кудеяре, Мамае и т. п.» [Троицкий, с. 82]. Как известно, не здесь, а в сорока километрах восточнее – на земле соседей Нечаевых по имению, Олсуфьевых, – воздвигнута была памятная колонна в честь Куликовской победы. Воздвигали же ее именно там из уважения к настоятельной просьбе скончавшегося к тому времени крупного тульского помещика Дмитрия Степановича Нечаева (1742–1820). Об этом довольно ясно свидетельствует текст адресованного генерал-губернатору Рязанской, Тульской, Орловской, Воронежской и Тамбовской губерний А. Д. Балашову и датированного 9 июля 1820 г. обращения тогдашнего тульского гражданского губернатора графа В. Ф. Васильева.

Он писал, что получил «от г. помещика Нечаева, почтенного старца, которого по всем историческим вероятиям почить должно настоящим владельцем самого места, где была битва и центр оной, извещение, в оригинале у сего представленное, что он почтет щастливейшим случаем в жизни его, ежели сей драгоценный для каждого русского памятник согласно историческим преданиям сооружен будет в дачах его поместья, сохраняющего предпочтительно пред другими вероятное название самой битвы, именно в сельце Куликове, в Епифанском уезде, между реками Доном и Непрядвой» [Карпова, с. 254]. Незадолго перед тем упомянутый уже сын этого почтенного старца, член «Союза благоденствия» и одной из масонских лож Москвы, Степан Дмитриевич Нечаев в основанном Н. М. Карамзиным журнале «Вестник Европы» опубликовал свое письмо, в котором говорилось: «Нынешний г. губернатор граф Владимир Федорович Васильев первый предложил мысль о сооружении приличного памятника Димитрию Донскому на самом месте знаменитой победы над Мамаем на славном поле Куликове, лежащем за реками Доном и Непрядвой… Патриотическое сие желание через г. генерал-губернатора А. Д. Балашева доведено было до сведения государя императора и удостоилось высочайшего одобрения…

Известный художник И. П. Мартос трудится теперь над проектом сего драгоценного для всех русских монумента» [Нечаев, 1820, с. 149]. В следующем 1821 г. этот же сын почтенного старца напечатал в этом же журнале «Вестник Европы» уже конкретные свои предположения относительно точного места Куликовской битвы9 . Позже в том же году он воспроизвел на страницах того же журнала рисунки восьми найденных, по его словам, на Куликовом поле старинных предметов. На самом деле только один из них – наконечник стрелы XIV в. – действительно, мог бы быть связан с Куликовской битвой [Нечаев, 1821б, с. 348–351]. Но С. Д. Нечаев уже тогда организует сбор пожертвований на возведение монумента. А в 1823 г. он публикует в этом журнале описания и изображения найденных «на Куликовом поле» и находящихся в собрании древностей коллекционера В. А. Левшина «старинных оружий» – хотя это были всего лишь пистолет и бердыш, не имевшие, разумеется, отношения к событиям 1380 г. [Нечаев, 1823, с. 307–312]. После разоблачения декабристов С. Д. Нечаев, который к следствию непосредственно не привлекался, ненадолго оказался вне пределов Тульской губернии, а с 1828 г., по протекции князя П. С. Мещерского, служит в Синоде10. Эстафета основных радетелей и спонсоров «мемориализации» Куликова поля со временем переходит от Нечаевых к их близким соседям по имениям в низовьях Непрядвы – Олсуфьевым.

Дело в том, что Александр и Василий Дмитриевичи Олсуфьевы получили поместья на Куликовом поле в 1843 г., после смерти их тетки бездетной княгини Е. А. Долгорукой. В 1850 г. на так называемом «Красном Холме», в трех километрах от сельца Куликовка (Шаховское тож), находившегося в имении Нечаевых, и в километре от другого сельца Куликовка (Телятинка тож), находившегося в имении Олсуфьевых, была торжественно открыта памятная колонна в ознаменование победы великого князя Дмитрия Донского над Мамаем. Этот памятник, строительство которого вследствие дела декабристов и иных причин не раз откладывалось, был, наконец, возведен, но уже не по проекту И. П. Мартоса, а по утвержденному тогда императором Николаем I проекту архитектора А. П. Брюллова.

Через несколько лет, в связи с коронацией императора Александра II, старший из владельцев земли, предоставленной ими под сооружение этого монумента, Василий Дмитриевич Олсуфьев (1796–1858), был удостоен графского титула11. В 1880 г. у памятной колонны прошли организованные тульскими губернскими властями официальные торжества по случаю 500-летия великого сражения. Наконец, в 1913 г. заботами графов Олсуфьевых на участке их земли, некогда специально предназначенном для этой цели умершим незадолго до того графом Александром Васильевичем (1843– 1907), в непосредственной близости от памятной колонны, был заложен храм, который строился с одобрения императора Николая II по проекту известного архитектора А. В. Щусева. В церемонии закладки участвовал сын мною только что упомянутого графа Юрий Александрович Олсуфьев (1878–1938). Храм был посвящен вдохновителю Куликовской победы преподобному Сергию Радонежскому.

Строительство храма замедлилось из-за начавшейся войны с Германией, и его освящение произошло только в 1918 г. (но вследствие начавшейся революции отделка храма осталась тогда незавершенной) [Ашурков; Гриценко, Наумов; Наумов, Наумовa]. Таким образом, позитивным итогом настойчивых забот любителей русской истории (но – дилетантов!), помещиков юго-востока Тульской губернии Нечаевых и Олсуфьевых оказались возведенные именно в их владениях мемориалы знаменитой победы русского оружия в 1380 г. Победа одержана была у берегов Непрядвы. Но произошло это западнее территории, впоследствии принадлежавшей Нечаевым и Олсуфьевым. В 80-х годах XX в. на ней развернулись археологические разведки, место которых определила ставшая к тому времени уже привычной ошибочная локализация сражения именно у впадения Непрядвы в Дон. Локализация, основанная на давно утвердившемся сначала в обществе, а затем и среди ученых, идущем от помещиков Нечаевых и Олсуфьевых, тенденциозном истолковании сведений Н. М. Карамзина. Как я уже упоминал, Н. М. Карамзин писал, что знаменитая битва 1380 г., согласно использованным им летописям, происходила вблизи Непрядвы – но без указания на ее низовья. Несмотря на многолетние старания тульских археологов, им так и не удалось найти захоронения участников Куликовской битвы (или вообще какие-либо массовые погребения у нижнего течения Непрядвы). Не удалось обнаружить и сколько-нибудь значимые остатки оружия того времени. Историкам следует более квалифицированно обращаться к летописным известиям о знаменитом сражении вблизи «устья Непрядвы», учитывая в необходимой степени историю русского языка.

Соответственно, археологам, которые все недавние десятилетия безуспешно искали следы упомянутых летописями могил десятков тысяч русских воинов, погибших в 1380 г. на Куликовом поле, целесообразно передвинуть в западном направлении километров на 40 или на 50 основной район полевых разведок. Бегство остатков разгромленной армии Мамая вряд ли происходило лишь в южном направлении. Часть ордынцев, вероятно, устремилась на запад и присоединилась к отрядам Ягайла. Другая часть бежала в направлении, откуда войско Мамая прибыло на Куликово поле, то есть обратно на восток, по кратчайшему пути к переправе через Дон. Преодолев Непрядву, беглецы отстреливались из луков на ее правом берегу, но были, вероятно, настигнуты русскими у берегов Смолки – недалеко уже от впадения этой речки в Дон. Следами преследования бегущих врагов и происходивших здесь боевых столкновений с ними являются те находки фрагментов оружия XIV в. – главным образом наконечники стрел и копий, – которые в XIX столетии питали «музееведческий» энтузиазм местных помещиков. Данные русских летописей важны не только для верного определения места сражения, происходившего на Куликовом поле в 1380 г., но и для верной его датировки.

Опубликованное четыре года назад московским издательством «Русская панорама» двухтомное сочинение А. В. Журавеля формально всё посвящено Куликовской битве и связанным с ней событиям [Журавель]12. Временами эта связь исчезающе мала, но обильные рассуждения автора охватили широкий круг тем и включают немало ценных наблюдений и заслуживающих внимания подробностей. Однако, написанные несколько развязно, порой заносчиво-самоуверенно, субъективные работы А. В. Журавеля содержат ряд спорных, сомнительных или недоказуемых заключений. В основном же этот автор все-таки следует «традиционной» трактовке сражения 1380 г. (включая, естественно, и ошибочное истолкование слов «устье Непрядвы»). Но бросающимся в глаза диссонансом предстает часто повторяемое А. В. Журавелем утверждение, что Куликовская битва была не в 1380, а в 1379 г. Он категорично посоветовал своим читателям «распрощаться» с привычной датировкой Куликовской битвы «и привыкать к новой – к 8 сентября 1379 г.» (с.168). Этот сенсационный тезис, пропаганде которого посвящается специальная глава, – бесспорно, наиболее примечательное «достижение» его двухтомника по сравнению с трудами всех, кто серьезно писал об этой битве ранее А. В. Журавеля.

Сам же его труд подготовлен профессионально: включил около 1250 библиографических примечаний, снабжен квалифицированным перечнем источников и литературы, двумя указателями. Среди специальных работ о сражении на Куликовом поле он заметно выделяется своим объемом и тиражом (содержит около 750 страниц, издан в двух тысячах экземпляров). Это издание активно рекламируется в Интернете. Поэтому нецелесообразно обходить молчанием в научной прессе настойчивое требование А. В. Журавеля пересмотреть одну из важнейших дат в истории России. Надо сказать, что как раз в данном случае напористый субъективизм этого автора особенно впечатляет, поскольку базируется, прежде всего, на пренебрежении прямыми свидетельствами наших летописей. Как известно, все сохранившиеся летописные памятники однозначно датируют сражение на Куликовом поле субботой 8 сентября 1380 г. Указаниями реальных источников на то, что битва произошла в 1379 г., А. В. Журавель не располагает. Он увлеченно использует только собственные умозаключения, выведенные из ошибочного интерпретирования им некоторых побочных обстоятельств.

При этом речь идет не о самом сражении на Куликовом поле, а лишь о том, что могло бы случиться раньше или позже этого эпохального исторического события. Летописи сообщали о происшедшем после Куликовской битвы: «Тогда же Мамаи не во мнозѣ убѣжа… и събра остаточную свою силу, еще въсхоте ити изгоном паки на Русь». Но узнал, что на него идет Тохтамыш. Они встретились «на Калкахъ». Мамай оказался побежден, бежал в Кафу, где был убит. Тохтамыш «взя орду Мамаеву… И туто послы своа отпусти къ князю Дмiтрию… пов¸даа… како въцарися… Князи же рустїи… на зиму ту и на весну… отпустиша в Орду… киличиевъ со многими дары»13. Как пишет А. В. Журавель, «при традиционной версии» (то есть если считать, что сражение на Куликовом поле произошло в 1380 г.) «получается масса несообразностей.1) Тохтамыш выступил в поход на Мамая весной 1380 г. и почему-то медлил до осени, а русские ничего об этом не знали… 2) Мамай в 1379 г. собрал ополчение генуэзцев, но почему-то не использовал их и целый год держал в своем “юрте”… 3) Мамай не мог не знать о появлении Тохтамыша на левобережье Волги, однако, как ни в чем не бывало, кочевал все лето вблизи русских земель, то есть оставлял под ударом собственно татарские улусы. 4) Тохтамыш, пробездельничавший по непонятной причине все лето, начинает активные действия только в середине осени, дав своему врагу возможность собрать новые войска…5) После этого события развиваются на редкость стремительно – чтобы уложиться до 28 ноября, когда генуэзцы признали Тохтамыша своим “императором”» [Журавель, c. 151]. На самом же деле как раз «при традиционной версии» несообразностей не оказывается. Но они неизбежно возникают, если попытаться датировать сражение 1379 г. Тохтамыш, приготовившийся весной 1380 г. воевать против Мамая, естественно, решил дождаться исхода войны между ним и армией Дмитрия Ивановича Московского. Для русских актуальным противником был тогда Мамай, а не Тохтамыш.

Отряд (а не ополчение) генуэзцев, нанятых Мамаем, предназначался им для использования против русских. Собственные улусы Мамая в Крыму не могли оказаться «под ударом» Тохтамыша, который находился тогда на левобережье Волги. Лето 1380 г. Тохтамыш не «пробездельничал», а ожидал результата войны Мамая с великим князем Московским. Мамай после своего разгрома на Куликовом поле не мог быстро подготовить новую армию для новой войны, а только собрал «остаточную» свою силу – для набега «изгоном». Нет удивительного в том, что генуэзцы Крыма, узнав о разгроме Мамая на Куликовом поле, больше не стали ему помогать и своим «императором» признали его противника Тохтамыша. А. В. Журавель напрасно полагает, что Мамай, разгромленный русскими будто бы еще осенью 1379 г., той же осенью и зимой следующего года «готовит новые войска для повторного похода» [Журавель, с. 152].

В источниках указаний на это нет. На самом деле Тохтамыш, воспользовавшись поражением Мамая в начале сентября 1380 г. на Куликовом поле, победил не «новые войска» Мамая, а его «остаточную» силу, наскоро собранную для нападения на Русь «изгоном» поздней осенью или зимой того же 1380 г. А. В. Журавель оперирует не только тезисами, выведенными из собственных домыслов и своих же хронологических ошибок, но и умозаключениями, которые опираются на результаты его небрежного обращения к источникам. Например, он отсылает к работе М. Г. Сафаргалиева, из которой будто бы следует вывод, что Тохтамыш победил Мамая «уже весной 1380 г.» [Журавель, с. 150].

В действительности, М. Г. Сафаргалиев писал, чем «можно объяснить бегство Мамая после Куликовской битвы именно в Крым, а не на Волгу. Находясь в Крыму после Куликовской битвы, Мамай собрал остатки своего войска», чтобы идти «изгоним» на Русскую землю, но, узнав, что против него идет Тохтамыш, Мамай пошел на Тохтамыша и был побежден на Калке [Сафаргалиев, с. 402–403]. Ясно, что речь здесь идет об осени или зиме 1380 г. Однако, по словам А. В. Журавеля, «данные нумизматики» свидетельствуют, что Тохтамыш победил Мамая «уже весной 1380 г.», ибо «найдены монеты Тохтамыша, отчеканенные в 781 г. хиджры в Азаке (Азове) и в Крыму» [Журавель, с.150].

На самом деле единственная монета, которая здесь может подразумеваться, имеет дату не 781, а 881 г. [Федоров-Давыдов, с. 196]. Как подчеркивает А. В. Журавель, «летописи сообщают о том, что поход на Москву Тохтамыш начал на 3-е лето своего царствования. Это означает, что между битвой на Дону (сентябрь) и разорением Москвы (август) прошло почти три года, а не два, как это ныне принято в историографии» [Журавель, с. 152]. Но царствование Тохтамыша началось не с Куликовской битвы. Сам А. В. Журавель двумя страницами ранее констатировал, что Тохтамыш «впервые сел на престоле в 1378 г., а утвердился на нем лишь весной 1379 г.» [Журавель, с. 150].

Забыв эту собственную констатацию, А. В. Журавель напрасно хочет укорить историков, которые совершенно верно датировали Куликовскую победу сентябрем 1380 г., а разорение Москвы армией Тохтамыша – через два года – августом 1382 г. Замахнувшись на непосильный, как оказалось, для него универсальный охват множества разнородных фактов и обилия разнообразных источников в широком географическом и хронологическом диапазоне, А. В. Журавель терпит фиаско в центральном звене изобретаемой им конструкции. Внимательным читателям нет необходимости «привыкать» к ложной дате битвы на Куликовом поле – дате, противопоставленной летописным сведениям. Но стоило бы привыкнуть к верному пониманию летописной локализации великого сражения 1380 г.

С. Н. Азбелев

См. также

Арифметика Куликовской битвы

Музей-заповедник «Куликово поле»

Где была Куликовская битва?

Численность и состав войск на Куликовом Поле

Другие новости и статьи

« Амбиции нашего времени

О реформе управления развитием »

Запись создана: Вторник, 20 Август 2019 в 0:21 и находится в рубриках Новости.

метки: куликовская битва