В статье представлено авторское видение факторов «сохранение» и «изменение», определяющих существование культуры и цивилизации. Утверждается, что культура – это страсть к пониманию, а цивилизация – страсть к изменению. Показано, что характерной чертой цивилизации является преобладание сверхжизненных (нежизненных) потребностей. Использованы аналитический, историко-культурологический, сравнительно- исторический и гипотетико-дедуктивный методы.

Ключевые слова: философия, культура, цивилизация, жизнь, понимание, объяснение, потребности, сохранение, изменение.

Учения великих мыслителей оказывают влияние на жизнь, в которой люди даже не знают их имён. Такова сила мысли: она и выражает некую тенденцию в развитии, и сама, будучи усвоенной, является ею. Что, в сущности, одно и то же. Мысль всегда тенденциозна, поскольку направлена к пониманию и объяснению. Если к пониманию, то – к сохранению как фактору культуры, с чего, собственно, она и начинается, и чем, возможно, продолжается жизнь. А если понимания нет, то необходимо познание, объяснение, так или иначе связанные с изменением, то есть фактором, с которого начинается цивилизация, но им же, если изменение становится безрассудным, оканчивается жизнь.

См. также: Философия современного образования

Глобальный вызов философам: нужна ли России антикризисная философия экономики?

Философская исповедь Н.А. Бердяева

Русская философия как философия любви и добра

«МЫ – онтология» как онтология русской философии

Евразийский фокус русской философии

Русская философия – форма проявления русского разума

Всё это легко понять на примере учений просветителей и представителей классической философии культуры Нового времени. Все они настаивали на преимущественном значении разума в человеческой деятельности. Можно сказать, что их учения составили эпоху пробуждения разума в европейской истории, что свет Востока озарил, наконец, Запад. Но, «Запад есть Запад…», – писал когда-то Р. Киплинг. Европейцы по-своему истолковали веления разума. С тех пор, живя по его законам, они успешно созидают и внедряют, где только могут новый – цивилизованный – образ жизни. А сущностью цивилизации является (непрерывное, порой бессмысленное) изменение всего, на что направлена мысль. И о достижениях, и об утратах на пути цивилизации написано немало. Никто, кажется, не сравнивал их, как это делается в ситуациях, когда нужно взвесить всё за и против. Да и нужно ли? С одной стороны, успехи налицо. Уют, комфорт, благополучие – ценности очевидные, без них нормальная жизнь уже немыслима. Для большинства людей эти ценности вполне окупают затраты на их приобретение.

С другой стороны, не так уж трудно понять, что сопоставление утрат и обретений ничего, собственно, не даёт. Мало того, оно может лишь омрачить настроение, напомнить о катаклизмах XX века, о бессмысленных жертвах, о гибнущей природе, о какой-то изначальной, можно сказать, неразумности человека. Не хочется думать об этом, хотя разум, казалось бы, обязывает именно думать. Всё это означает, что у человека просто не было выбора, что иные пути, кроме цивилизационного, ему заказаны.

Но просветители и классики философии культуры связывали с понятием разума свободу и безграничные возможности человека. На деле получилось обратное: человек не чувствует себя свободным, он скорее своеволен в своих решениях и поступках, а его возможности строго регламентированы цивилизованным образом жизни. Здесь видна хитрость мирового разума, о которой писал в своё время Гегель: человеческий разум, выдаваемый за цель развития, в действительности оказался лишь орудием, средством достижения иных, неведомых ему целей. Точнее, цели человеку известны, он сам же их себе и ставит. Но в достижении своих целей он использует себя как средство, поэтому становится посредственностью. По природе человек – избыточное существо, его энергия значительно превышает ту, что необходима для биологического существования. Избыточность человека сама по себе рождает потребность в её использовании. И эта потребность, следовательно, удовлетворяется его сверхжизненной энергией. Когда-то человек использовал её для строительства пирамид, удовлетворяя потребности мёртвых, а не живых.

Он возводил храмы богам, которых не видел. Он строил гигантские оросительные системы ради жизни потомков, о которых ничего ещё не мог знать. Так возникали древние цивилизации, удовлетворяя сверхжизненные потребности человека3 . Современная – научно-техническая – цивилизация тоже удовлетворяет потребности человека, рождённые его избыточностью. В этом характерная черта цивилизации: преобладание нежизненных потребностей. Естественно, что и для цивилизованного человека эта черта тоже характерна. Она проявляется в его интересах и предпочтениях, в склонности ценить неживое – книги, картины, дома, машины – выше живого. Цивилизованный человек и жизнь понимает расширительно, избыточно, тоже по ту сторону её. Для него и улицы полны жизни, и вещи живы, да и жизнь он ощущает как-то опосредованно: не в себе, а на людях, на производстве, в путешествиях.

Поэтому он нередко испытывает неполноту жизни, и даже нежелание жить. По официальной статистике, ежегодно в мире добровольно уходят из жизни около полумиллиона людей. И нужно учесть, что эта статистика явно занижена, поскольку приводятся данные лишь об очевидных случаях. Те же данные свидетельствуют, что в развитых странах суицид опережает убийство и ненамного отстаёт от числа погибших в результате дорожно-транспортных происшествий. По всей вероятности, в лучшую сторону такое положение в обозримом будущем не изменится. Для того чтобы хоть как-то пробудить в человеке жизнь, цивилизацией созданы многочисленные средства: от утренней зарядки и чашечки кофе до всевозможных шоу.

Но все эти средства искусственны, придуманы на все случаи жизни и рассчитаны на всех [1, с. 22]. Иными словами, они не обращены к индивидуальности, к духовности, поскольку лишены личного призыва. В результате в человеке пробуждается псевдожизнь, существующая внешними импульсами, содержание которых не только не определяется индивидом, но может быть и очень далёким от его действительных интересов и потребностей. Как нелегко найти в толпе знакомое и близкое лицо, так и в полифонии внешних призывов и стимулов трудно отдельному человеку узнать и обрести свои собственные, обращённые к нему лично. Недооценка жизни, её простых радостей и потребностей не проходит бесследно для человека. Жизнь мстит за себя, даёт о себе знать в стремлении к острым ощущениям, в желании утвердить себя хоть в чём-то, пусть даже в извращённой форме, в подмене естественных желаний вожделениями и в растущей агрессивности.

Жизнь проявляет себя в страсти к экстремальности, когда человек играет со смертью, что очень напоминает суицидальное поведение. Жизнь заявляет о себе и в беспокойстве, которое постоянно испытывает современный человек, в желании забыться, «улететь», в неуверенности и вечной неудовлетворенности. Г.К. Честертон, характеризуя умонастроение XX века, писал: «По правде говоря, мне кажется, что современное направление мысли в целом отличается своего рода интеллектуальной раздражительностью, то есть у нынешнего поколения отсутствует та самая безмятежность, благодаря которой человек счастлив от одной мысли, что он живёт» [2, с. 321]. Жизнь сама по себе не может не приносить человеку радость. В противном случае это либо не жизнь, либо не человек, а какой-то механизм. Тому и другому способствует цивилизация. В то же время, нет необходимости уподобляться искажённому образу Руссо, звавшего якобы назад, в пещеры. Конечно, в сознании современного человека жизнь и разум всё ещё противостоят друг другу и рассматриваются как средство, а не цель. Это и является причиной их недооценки, с одной стороны, а с другой – неполноценности, как жизни, так и разума. Ещё Гегель писал: «Понятие жизни или всеобщая жизнь есть непосредственная идея, понятие, которому соответствует его объективность» [3, с. 220]. Иными словами, жизнь – небезыдейна, а идея есть нечто живое. Но единство, тождество жизни и идеи достижимо, разумеется, лишь в человеке, в его культуре.

Каждый из людей является живым свидетельством возможности такого единства. Но в каждом из них, как и в каждой культуре есть и тенденция к разрушению единства, когда жизнь или разум берёт верх. Не случайно, поэтому, в конце XIX – начале XX вв. появляется, в противовес философии культуры, философия жизни. Но, и это давно известно, всякая философия приходит с опозданием, она лишь свидетельствует о том, что уже произошло и происходит. С другой стороны, никакая философия не может стать всеобщим достоянием, она всегда остаётся уделом избранных. И всё же философия – культуры, жизни, цивилизации – приходит не напрасно.

У неё нет готовых рецептов, но есть вопросы, которые предваряют и содержат в себе, если они правильные, ответы. В данном случае, вопросы о несвободе человека в условиях цивилизации, о тенденции к разрушению единства жизни и разума. В действительности это один вопрос: о цивилизации как страсти к изменению. Причём, эта страсть направлена не только на природу, но и на самого человека, он тоже является её заложником. Известно: ничто великое не совершается без страсти. Но известно также, что от великого до смешного, а нередко и до трагического, − только один шаг. На протяжении последних двух столетий человек стремился в основном изменять. Чтобы не изменить природу и самому не измениться до неузнаваемости, человеку нужна иная страсть – страсть к пониманию. Она и станет залогом его свободы, жизни и культуры.

Литература

1. Полищук В.И. Самоценность духовности // Гуманизация культуры и образования в Ханты-Мансийском автономном округе на пороге третьего тысячелетия: Материалы окружной научно-практической конференции. Нижневартовск: Изд-во «Приобье», 2000. 192 с.

2. Честертон Г.К. Писатель в газете. Художественная публицистика. М., 1984. С. 384. 3. Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Наука логики. В 3-х т. Т. 3. М., «Мысль», 1972. 371 с.

Полищук В.И.

• Ценности
• Культура
• Литература
• Родина
• Отечество