Расхищение научных ценностей в годы Великой Отечественной войны: проблемы документации, этики и реституции
В данной работе пойдет речь о расхищении в годы войны немецко-фашистски ми захватчиками материальных результатов научной работы в области селек ции. Будут освещены три основные вопроса: 1) что именно и почему было расхищено; 2) документирование процесса расхищения, в том числе оценка ущерба; 3) этические проблемы, возможности «реституции». История советской науки в годы Великой отечественной войны — самостоятель ная, важная тема, пока еще не нашедшая адекватного отражения в отечественной историографии. Есть отдельные историко-научные работы о сохранении в блокад ном Ленинграде бесценных коллекций мировых растительных ресурсов Всесоюзного института растениеводства (ВИР).
Имеется обширная публицистическая и мемуарная литература с описаниями героических судеб ученых-блокадников, отвечавших за образцы семян и плодов.2 В настоящем исследовании нас интересовало не столько сохраненное, сколько утраченное: об обстоятельствах и последствиях нацистской оккупации селекционных институтов и опытных станций известно очень мало.3 Каждая научная дисциплина в СССР пережила свою собственную военную драму, связанную с разрухой, голодом, эвакуацией. Но если математикам достаточно было просто оказаться в тылу со своими бесценными знаниями, то селекционерам, у которых и объект, и результат исследований практически не существуют в отрыве от конкретного участка земли с посевами экспериментального материала, эвакуация научного продукта в полном объеме практически невозможна.
Однако, именно селекция — единственная из научных дисциплин в Советской России — оказалась в ракурсе первоочередного внимания тех, кто формировал на учную политику Германии. Это не удивительно, если вспомнить об успехах совет ской селекции и сельскохозяйственной генетики до войны, о несомненном лидер стве СССР в этой области.4 Немецкие селекционеры конца 1920-х — начала 1940-х гг. во многом ориентировалась на результаты и стандарты исследований своих со ветских коллег. Напомним, что перед наукой Германии в рамках политики автаркии была поставлена важная задача — обеспечить самодостаточность в области пищевых ресурсов.5 В период между мировыми войнами этого собирались достичь внутрен ними силами — в том числе путем подъема урожайности на основе использования достижений селекции, внедрения в сельскохозяйственную практику новых усовер шенствованных сортов. Селекция, как и в СССР, стала приоритетным направлением сельскохозяйственной науки в Германии. В одном из главных селекционных центров страны — Институте селекционных исследований Общества Кайзера Вильгельма (Институте селекции ОКВ), следили за тем, чтобы не отстать от русских.
Дирек тор института, известный селекционер Эрвин Баур, посетив СССР в 1929 г., отме чал заслуги советских ученых в развитии теории и практики селекции.6 В Германии полностью разделяли представления выдающегося генетика и селекционера, главы ВИРа Николая Ивановича Вавилова о значении для селекции сбора материалов в центрах происхождения культурных растений: скрещивание культурной формы рас тения с найденной в таких центрах дикой исходной позволяло привнести в культу ру ценные свойства «дикарей» (устойчивость к болезням, вредителям и т.д.). Доступ к генным центрам, где дикие формы сельскохозяйственных растений существуют в максимальном разнообразии, являлся для селекционеров главной стратегической задачей; ботанические экспедиции рассматривались, как вопрос национального престижа.7 Здесь Н.И. Вавилов и его соратники по ВИРу были вне конкуренции: 180 экспедиций (в том числе 30 зарубежных), которые поддерживало и финансиро вано советское правительство, позволили собрать самую крупную в мире коллекцию растительных ресурсов в более чем 200 тысяч образцов.8 Масштаб работы ВИРа вы зывал у немцев восхищение. Вероятно, восхищение смешивалось с завистью. Но в довоенные годы соперничество Баура и Вавилова не выходило за рамки научной эти ки, было весьма плодотворным для обеих стран, предполагало множество контактов двух институтов. В годы войны ситуация изменилась.
Известно, что нацистские программы экс плуатации восточных территорий отводили СССР роль сырьевого придатка «тре тьего рейха»: развитие науки в этом регионе не входило в планы послевоенной док трины эксплуатации восточных территорий (Ostordnung); предполагался вывоз отобранного материала на немецкие «культурные» территории.9 Но сначала необхо димо было разобраться в том, что досталось оккупантам. Германское военное командование отдало приказ о захвате селекционных инсти тутов и станций в СССР осенью 1941 г. Ученые Института селекции и других инсти тутов ОКВ стали ведущими экспертами при оценке главного советского селекцион ного продукта — мировой коллекции растений, а также многочисленных образцов селекционных сортов, полученных, в том числе, на основе ее использования. Немец кие ученые легко переступили через нравственные барьеры, присваивая результаты работы вчерашних партнеров, оправдывая сотрудничество с нацистами «спасением коллекций от большевиков». Однако, как показала С. Хайм, истинные мотивы уча стия в захвате иные: профессиональное честолюбие, возможность быстрого карьер ного роста, конкуренция с другими институтами и пр.10 Так, В. Рудольф, преемник Баура в Институте селекции, осматривая селекционные институты Украины, писал: «нельзя упустить возможность заполучить уникальный материал, который мы так долго ждали».11 Для координации научных работ на оккупированных территориях, найма советских служащих и пр. был создан специальный Центр восточных иссле дований (ЦВИ, Zentrale für Ostforschung); отдел сельского хозяйства в ЦВИ возгла вил зять Баура, К. фон Розенталь, до этого — простой научный сотрудник института.
Другой пример карьерного роста — сотрудник того же института Ф. фон Менгерсен, который, благодаря работе на Украине, достиг ранга военного администратора (Militärverwaltungsrat). ЦВИ был лишь одним из ряда учреждений и организаций, кон курирующих за советские селекционные материалы. Среди других — Имперский исследовательский совет, Оперативный штаб (Штаб специальных операций) (Einsatzstab), Специальный отряд СС (Sonderkommando), и даже секретная организация СС «Аненэрбе» («Ahnenerbe»), знаменитая, в частности, экспедициями по поиску «арийских корней» «германской расы» на Тибете.12 Судьба селекционных центров на оккупированных территориях СССР варьи ровала. Можно выделить, по крайней мере, три модели оккупации. В рамках первой, учреждение продолжало функционировать, вместо эвакуированных русских специ алистов работами руководили немцы, но к сотрудничеству привлекались и русские;
наиболее ценные научные ресурсы вывозили на территорию рейха. Другая модель предполагала использование селекционного учреждения, как источника пищевых ресурсов.
Наконец, в третьем случае, после короткой оккупации при вынужденном спешном отступлении учреждение просто уничтожали. Сведения о конкретных параметрах расхищения нами получены из нескольких источников. Основной — документы фонда Чрезвычайной государственной комис сии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников, и учету причиненного ими ущерба гражданам, коллективным хо зяйствам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреж дениям СССР, 1942—1951 гг. (ЧГК). Положение о ЧГК было утверждено 16 марта 1943 г. В нем сообщалась, что комиссия собирает документальные данные, проверя ет их и публикует материалы о нацистских преступлениях и материальном ущербе. При этом предполагалось, что к работе ЧГК должны привлекаться представители советских, хозяйственных, профсоюзных, кооперативных и других общественных организаций, рабочие, колхозники и служащие: факты злодеяний должны были уста навливаться актами на основе заявлений советских граждан, опроса потерпевших, свидетелей, врачебных экспертиз и осмотра места совершения преступлений. ЧГК имела своих уполномоченных в союзных республиках.
Председателем комиссии стал секретарь ВЦСПС Н.М. Шверник, ее членами — А.А. Жданов, писатель А.Н. Тол стой, историк Е.В. Тарле, нейрохирург Н.Н. Бурденко, гидроэнергетик Б.Е. Веденеев, агроном Т.Д. Лысенко, юрист И.П. Трайнин, летчица В.С. Гризодубова, Митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич). Был создан специальный Отдел по уче ту ущерба, причинённого культурным, религиозным, научным и лечебным учрежде ниям (зданиям, оборудованию и пр.). ЧГК рассмотрела около 4 млн актов об ущербе, причиненном немецкими захватчиками; прямой ущерб был оценен в сумму 679 млрд рублей. Был составлен список руководителей и непосредственных исполнителей преступлений, лиц, эксплуатировавших советских граждан. Было опубликовано два тома документов, в которых приводились наиболее крупные и яркие примеры ущерба. Акты и сообщения ЧГК стали одним из важных доказательств обвинения на Нюрнбергском процессе. Тем не менее, историки отмечали ряд проблем и недостат ков в работе комиссии: неадекватность и неполноту оценок, влияние на процесс ра боты спецслужб и др.13 Материалы ЧГК отложились в Государственном архиве Российской федерации (ГАРФ, Ф. Р-7021).
Использованы также материалы архива ВИРа, ЦГАНТД С. Петербурга, MPG-Archiv; частные собрания, воспоминания, дневники. Существо вали определенные трудности при унификации данных: документы ЧГК и научных учреждений фиксировали разные параметры. В первом случае ущерб оценивался не только с точки зрения научных потерь; в едином списке фигурировали как научные материалы, так и оборудование, приборы и пр. Тем не менее, более или менее адек ватная оценка утраченного и расхищенного оказалась возможна. Разумеется, мировая коллекция растительных генетических ресурсов ВИРа была главной в реестре научных целей, предназначенных немцами для захвата. Зна чительную часть коллекций с расположенных около города станций к зиме успели перевезти в главное здание института в Ленинграде.14 Сотрудники ВИРа сосредото чились на задаче перемещения в восточные районы страны посевов культур, имею щих оборонное значение. Удалось переправить по воздуху за Урал, преимущественно в Красноуфимск, коллекции «стратегически важных» культур: кок-сагыза (источни ка природного каучука), дубильных, лекарственных и других технических растений.
1516 В феврале 1942 г. по дороге через Ладогу началась эвакуация сотрудников в Крас ноуфимск; каждый должен был везти пакеты с коллекционными материалами; по не которым данным, так переправили 3000 образцов.17 Оставшаяся часть коллекции хранилась в Ленинграде — со всеми описанными очевидцами и историками трудностями — весь период блокады, с июня 1941 г. по ян варь 1944 г. «Вся работа проходила под лозунгом сохранения коллекции. Остальные вопросы считаются второстепенными», — писал в своем отчете за первую половину 1943 г. сотрудник института Р.Я. Кордон.18 Крысы, холод, влажность сделали свое дело — по подсчетам сотрудников, примерно 30 % коллекционных семян потеряли всхожесть.19 По данным ЧГК было утрачено 40 тыс. образцов коллекции, которые оценивались в 1.8 млн. руб. Другой ущерб — зданию, архиву, гербарию — оценен в 250 тыс. руб.; общие потери ВИРа только в Ленинграде составили 14.4 млн. руб.20 Центральная генетическая и селекционная станция ВИРа в Детском селе, т.н. Пушкинские лаборатории ВИРа (б. Царское село, сейчас — Пушкин) оказалась в зоне оккупации. Станцию возглавил В. Херцш, глава Восточно-Прусского отделения Института селекции ОКВ; он должен был наладить работу лабораторий, следить за пересевом и сохранностью коллекций. Для этих целей были привлечены некоторые русские сотрудники, оставшиеся на станции. При отступлении немецких войск Херцш и его подручные эвакуировали и увезли основные коллекции.
Количественный объем утраченного в Детском Селе точно неиз вестен: существуют данные М. Флинтера по зерновым, согласно которым было вывезе но 10 тыс. коллекционных образцов пшеницы, ячменя и овса.21 По данным ГЧК, немцы вывезли озимой и яровой пшеницы, ржи, овса, овощных культур, кок-сагыза, люпина и др. на 2.3 млн. руб.22 Другое расхищенное — научное оборудование, библиотека и бес ценная коллекция цветов в 66 тысяч растений (начало которой было положено извест ным Царскосельским цветоводом Фрейндлихом), оценено в более чем 900 тыс. руб. 23 Общий ущерб станции, согласно материалам ЧГК, составил 8.6 млн. руб. 24 Та же участь постигла Экспериментальную базу ВИРа по селекции плодовых, ягодных и кормовых растений «Красный Пахарь» под Павловском. По понятным причинам, эвакуация элитных деревьев и кустарников практически невозможна.
Однако, на основании материалов, полученных по другим регионам (в частности, Бело руссии), известно, что немцы имели технические возможности для вывоза взрослых деревьев.25 Так или иначе, по данным сотрудников станции, представленным в ЧГК, в Павловске была наполовину утрачена коллекция яблонь (250 образцов), полно стью — коллекция стелющихся южных сортов (225 образцов); утрачена полностью коллекция груш (4000 растений); утрачена ценная коллекция гибридов между китай ской вишней и абрикосом, китайской вишней и персиком Амеде, вишней Владимир ской и миндалем и пр. (всего около 700 образцов). Кроме этого, утрачена наполовину (1000 растений) мировая коллекция крыжовника, полностью — мировые коллекции земляники и клубники (80 тыс. растений), малины (2000 растений), многолетних цветковых растений (12 тыс). В архивным документах нет указаний на то, были ли коллекции уничтожены или вывезены немцами; общий ущерб оценен в 4.5 млн. руб.26 Упомянем также Майкопскую станцию ВИРа на Северном Кавказе. Она про была «под немцами» с февраля по август 1942 г. Работа с рядом культур не прекра щалась. Так, картофелем продолжала заниматься Вера Акселевна Сансберг, этниче ская немка. Она имела мужество выставлять на селекционных делянках плакаты с предупреждениями на двух языках «Немцам вход воспрещен!».
Всю документацию ей удалось спрятать, а таблички с пояснительными записями Сансберг попросту забила в землю. Недостаток информации, неясность с ведомственной подчиненностью (в Майкопе за селекционную область конкурировали два ведомства) спасли станцию от разграбления. Что касается Сансберг, несмотря на героические усилия по сохране нию материалов, ей не удалось избежать ареста за «пособничество нацистам». 27 Вне системы ВИРа селекционные станции и институты испытали на себе все ва рианты оккупационного существования. Некоторые, преимущественно на Украине и в Белоруссии, где оккупация длилась дольше — Харьковская, Днепропетровская, Ивановская, Минская — сохранялись как опытные учреждения.28 Задачи станций, поставленные оккупационным руководством, объем и характер научных работ, ва рьировали от учреждения к учреждению. Например, Харьковская селекционная станция, одна из старейших в стране, была эвакуирована в сентябре 1941 г., но озимые культуры, в том числе коллекции и се лекционный материал, остались высеянными на площади 28 га. Весной 1942 г. стан ция была занята немцами и получила название «Растениеводческой селекционной станции».
Оккупанты быстро возобновили работу, свезя со всех окрестных колхозов и опытных полей оборудование, инвентарь и скот. В 1943 г. засеяли уже 1000 га, из них 35 га использовались для селекционных материалов (яровых и озимых хлебных культур, картофеля, сахарной свеклы). Работы возглавлял офицер Грей и его помощ ник Дитрих; на станции работали немецкие колонисты братья И.А. и А.А. Фрухауф и специалист-селекционер В.П. Оробченко с сыном. Когда в 1943 г. началось немец кое отступление, станция была ликвидирована: немцы вывезли в свой тыл все обору дование, посевной материал, селекционные коллекции, сотрудников и технический персонал. Ущерб коллекциям, насаждениям и оборудованию оценен в 775 тыс. руб. Общий ущерб, нанесенный станции — 7 млн. руб. 29 Сильно пострадал Всесоюзный селекционно-генетический институт в Одессе, с октября 1941 г. превращенный в штаб оккупационных войск Румынии. Румыны не имели специальных планов даже по временному сохранению института как научного учреждения: в нем была устроена казарма; солдаты использовали книги для топки пе чей, в результате чего была уничтожена уникальная библиотека в 40 тыс. томов. Опыт ные поля должны были снабжать армию продуктами.
Ситуация изменилась, когда в марте 1943 г. институт перешел к немцам. Новый глава станции Ф. фон Менгерсен, со трудник Института селекции ОКВ, потребовал составить список наиболее ценного из сохранившихся научных ресурсов.30 Однако эвакуировать институт не успели; отсту пая, немцы пытались взорвать здание. Среди пострадавших помещений — прекрасно оборудованная лаборатория генетики. По данным ЧГК, потери селекционного матери ала составили более 860 тыс. ру6.; общий ущерб оценен в 6 млн. руб. 31 Шатиловская селекционная станция в Орловской области, также одна из старей ших в России, была уничтожена полностью. Некоторую часть оборудования и кол лекционных материалов удалось эвакуировать; значительная часть ресурсов оста лась на станции. Трагедия произошла после месяца оккупации, при спешном уходе немцев в ноябре 1941 г. Вернувшись на станцию в марте 1942 г. ее директор А.В.
Пухальский застал лишь обгоревшие трубы: весь научный городок был сметен с лица земли. Ущерб, нанесенный станции, оценили в 20 млн. руб., из которых собственно научные ресурсы — селекционные и другие коллекции, посевы, научная библиотека, оборудование и пр. оценены в почти 3 млн. руб. Это одна из самых крупных сумм ущерба, нанесенного селекционным учреждениям.32 Места пересылки, хранения и использования похищенных коллекций до сих пор точно не установлены. Среди возможных — Институт селекции ОКВ в Мюнхеберге, Институт изучения культурных растений ОКВ в Вене (был специально создан в 1943 г. для аккумуляции научных ресурсов СССР), Институт генетики растений под Грацем, относившийся к системе СС и др.33 Однако, некоторые следы перемещения коллекций удалось проследить. Так, ви ровская коллекция озимых и яровых пшениц в 800 образцов со станции в Детском селе было отправлена в 1942 г. в Тарту, затем в Латвию, где в 1943—1944 гг. пересе валась в опытном хозяйстве «Большая Меэнитне» под Ригой. Эту работу выполняла вировский селекционер Евдокия Ивановна Николаенко, сопровождавшая коллекции на всем пути.
После завершения работ Николаенко удалось бежать от немцев, но это не спасло ее от дальнейшего ареста советскими властями.34 Однако, еще находясь в Тарту, она передала дубликаты образцов семян своему другу врачу К.Н. Бежаницкой, которая бережно их хранила. После войны Бежаницкая неоднократно обращалась в ВИР, пытаясь вернуть коллекцию, но ответа не получила. Вскоре и ее арестовали; коллекционный материал погиб во время обыска в квартире. Что касается коллек ции, высеянной под Ригой, она так и не досталась немцам — в сентябре 1944 г. совет ские войска освободили Латвию. Остались ли коллекции зерновых в республике или вернулись в ВИР — неизвестно. После войны советское правительство инициировало «демонтаж» немецких на учных институтов. Теперь русские ученые оказались в роли экспертов. Но в боль шинстве случаев победителей интересовали не научные, а технические ресурсы побежденных. Так, из Института селекции ОКВ забрали не коллекции растений и библиотеку, а оборудование для теплиц, рефрижераторы, оптику и т.д.35 То, в чем страна нуждалась больше, чем в селекционных материалах. Так или иначе, похищен ные коллекции никто и никогда не пытался вернуть. Война, оккупация и грабежи помогли «замаскировать» те потери, которые понес ВИР и других селекционные учреждения в годы «лысенковщины».
По воспоминани ям сотрудников ВИРа, еще в 1940 г. Т.Д. Лысенко дал неофициальную команду со кратить коллекции пшениц с 35 до 7 тыс. образцов; по всей видимости, это распоря жение не было выполнено (по крайней мере, в полном объеме).36 Известно также, что после войны ценные коллекции ряда культур из ВИРа были переданы в отраслевые институты (в ВИРе после серии сокращений сторонников Вавилова не осталось со ответствующих специалистов). По воспоминаниям Н.Р. Иванова «после реэвакуации институт — за отсутствием специалистов — прекратил работу с табаком, чаем, эфир но-масличными, лекарственными и новыми культурами. По перечисленным группам растений коллекция составляла около 30 тысяч образцов. Они были переданы отрас левым институтам, которые, не имея навыков в восстановлении коллекций, быстро утратили исходный фонд. Интродукцию по большинству перечисленных культур никто не ведет и не собирает по СССР местные сорта-популяции».
Война, безус ловно, была главной, но не единственной причиной потерь. Как «развести» и оценить собственно военные и «лысенковские» потери — вопрос, на который еще предстоит ответить. Еще один сложный вопрос: как научное сообщество рассматривало коллекции растительных ресурсов. В соответствии с традициями научной этики, коллекции, несомненно, считались достоянием мирового сообщества (с поправкой на нацио нальный приоритет). Как мы уже отмечали, для немецких ученых в определенный момент они превратились в источник далеко не символических дивидендов. Остает ся открытым вопрос, почему многие советские ученые, вопреки здравому смыслу и безопасности, продолжали работать с коллекциями в оккупированных институтах.
Фактически, сотрудничали с немцами, т.е. подписывали себе смертный приговор. Что стояло за этим: желание выжить, давление оккупантов, или абсолютное служе ние науке? Скорее всего, на этот вопрос ответ получить не удастся — по понятным причинам воспоминаний о таких событиях никто не оставил. Другой вопрос, также требующий изучения — возможность процесса, похожего на реституцию в области научных ценностей. Основания для таких размышлений есть. Дело в том, что ЧГК подсчитывала ущерб, нанесенный всем отраслям народно го хозяйства и другим сферам жизни, включая науку и искусство.
При оценке потерь научные селекционные материалы часто оказывались в одних списках с произведе ниями искусства: для послереволюционного размещения научно-опытных учрежде ний часто использовались опустевшие царские и помещичьи усадьбы — памятники архитектуры, наполненные если не шедеврами, то несомненными художественными ценностями. В частности, такое соседство имело место при оценке ущерба по Ленин градской области, где в списках рядом с похищенными коллекциями подсчитывали потери от разрушения Царскосельского парка и загородного коттеджа (дворца), по строенного по проекту известного архитектора Шенброна — подарка великому кня зю Борису Владимировичу от королевы Виктории.
Если возвращение утраченных культурных ценностей продолжается (правда, требуя иногда долгих переговоров) — возможен ли аналогичный процесс в области «произведений науки»? Этот вопрос сейчас только начинает обсуждаться. Оказалось, что разные группы специалистов отвечают на него по-разному. Любопытно, что ученые-селекционеры оказались в числе тех, кто скептически от носится ко всем вариантам реституции, в том числе — финансовой или иной компен сации, получении каких-то символических дивидендов. Их главный аргумент — дав ность событий: ученый-практик мыслит сегодняшним и завтрашним днем. Другая часть аргументов, как это ни странно, лежит все в той же области научной этики. На учные открытия, плоды научного труда всегда принадлежали научному сообществу в целом. Разумеется, существуют приоритеты и авторство. Тем не менее, результа ты — достояние всего человечества вне государственных границ.
Если война сместила акценты и привела к расхищению, это — исключение, которое не нарушает правило. К тому же, говорили нам ученые-практики, материалы 1940-х гг., попавшие на терри торию Германии (как ФРГ, так и ГДР), Австрии и других государств, в настоящее вре мя едва ли вообще возможно вычленить и оценить в составе распыленных по всему миру тех новых генетических форм, которые будут оцениваться экспертами. Иначе смотрят на проблему дипломаты. Они вообще не видят предмета для раз говора. Насколько можно было судить по короткому обсуждению с отечественными специалистами, эта проблема представляется им слишком незначительной для об суждения на высоком межгосударственном уровне. Как нам дали понять, матери альный объект, по сути, не существует, не вычленяется и не поддается экспертной оценке. Куда, спросили нас, следует приводить экспертов, чтобы его оценить? В мага зины? На картофельные поля?
В генетические банки данных — международные хра нилища генетических материалов? К тому же, в отличие от произведений искусства, налицо проблема «неуникальности» — селекционные материалы всегда присутству ют во множестве «копий». Что касается германских дипломатов, проблемы реституции научных ценностей поднимала на совместном с ними заседании коллега из Германии Сюзанна Хайм. По ее словам, последовал молчаливый шок и заявление, что не следует «поднимать вол ну», создавать лишние сложности.
Лишь историки науки поднимают вопрос о перемещении материальных объек тов науки, научном воровстве и шпионаже. В частности, эта работа выполнялась как часть большого проекта по научной миграции в годы Второй мировой войны, в кото рый были вовлечены ведущие европейские страны и США.
Елина О.Ю
Другие новости и статьи
« Средства массовой информации и национальная безопасность
Запись создана: Воскресенье, 23 Декабрь 2018 в 2:59 и находится в рубриках Современность.
метки: война, наука, расхищение
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика