Революция 1917 г. в призме исторической социологии
Аннотация. Предлагается вариант объяснения причин русской революции 1917 г. как закономерного результата специфического варианта модернизации «элитного» типа, начатой реформой 1861 г. Ключевые слова: модернизация, революция, реформа. Martynov M.Yu. (Russia, Surgut) Russian revolution of 1917 from the perspective of historical sociology Abstract. The author suggests an interpretation version of causes of the Russian revolution in 1917 as a conequent result of a specific variant of «elite» type modernization, which was started with the reform of 1861.
Keywords: modernization, revolution, reform. Начало социологическому анализу причин революции в России положила, вероятно, ещё ленинская работа «Развитие капитализма в России», и вся последующая советская наука твёрдо выводила политические процессы из социальных предпосылок, а ссылки на статистические данные экономического и социального развития являлись обязательными признаками научного подхода к раскрытию сущности политических событий.
К сожалению, критика марксистской идеологии в постперестроечные годы привела к выплёскиванию вместе с водой и ребёнка: отказу от апробированных социологических методов анализа политических процессов.
Следствием стало множество псевдонаучных мистифицированных прочтений исторических событий, заполонивших страницы книг и телеэкраны. С этой точки зрения, представляется исключительно важным восстановление статуса исторической социологии, поскольку, как справедливо подчёркивает Б.Н. Миронов, «нет истории без социологии» [Миронов, 2014: 98–99].
Однако здесь приходится говорить не только о достоинствах социологического подхода, но и об определённых ограничениях, налагаемых на него. Приступая к интерпретации социологических и статистических данных, мы покидаем устойчивую позитивистскую почву и оказываемся на скользком льду субъективизма, балансируя под напором мировоззренческих предпочтений. Так, Б.Н. Миронов, доказывая динамичность развития российской дореволюционной экономики, приводит вроде бы убедительные данные о росте национального дохода, об увеличении подённой заработной платы, о росте производства потребительских товаров и оборота внутренней торговли, об увеличении количества зерна, оставляемом крестьянами для собственного потребления, о росте вкладов населения и т.д. [Миронов, 2013: 30–31]. Однако недостатком дедукции, построенной на данных статистики, всегда оказывается возможная неполнота этих данных. Зафиксированный статистикой экономический рост может иметь не системный характер, а временный, определяемый конъюнктурой.
Ведь известно, что несколько предвоенных лет были необыкновенно урожайными, а хлеб являлся главным предметом экспорта, что может вполне объяснять высокие статистические показатели экономического роста дореволюционной России.
Аналогичным образом мало что объясняет и большой объём производства и вывоза зерна, что вполне может иметь характер т.н. «голодного экспорта». Например, обогревает же сегодня Россия своим газом почти всю Европу, в то время как в ней самой деревни в десятке километров от областных центров Нечерноземья негазифицированы. Поэтому в исторической социологии использование статистических данных, при всей их важности, является недостаточным. Объяснительные ограничения использования статистических данных вновь возвращает нас к проблеме мировоззренческого происхождения способов интерпретации эмпирического материала.
Собственно, эта проблема интерпретации столь же стара, как и сама социологическая наука. Один из способов её решения в своё время предложил М. Вебер в рамках так называемой «понимающей социологии». Но чтобы перейти от объяснения социологического материала к его пониманию, как это видел классик, требуется ещё и субъективный опыт переживания исторического времени. Какое время как не наше предлагает этот богатый опыт переходного периода? Говорят, нужно изучать прошлое, чтобы понять настоящее, но оказалось, что верно и обратное – переживание перипетий жизни современной России даёт нам возможность именно понимать, что происходило в ней тогда – в предреволюционные годы. Приём «обратной проекции» без труда обнаруживает сходство двух пореформенных периодов.
Это касается и судеб реформ, с их последующим откатом и разочарованием в них общества, и эволюции политических институтов, с превращением парламента и местного самоуправления в орудия исполнительной власти, и разгула коррупции и т.д. Наконец, и в том и в другом случае одинаково решался вопрос о собственности: тогда крестьяне не получили землю, и в Новейшее время в результате приватизации подавляющая часть граждан собственность также не обрела. Но главное, аллюзии с современностью в какой-то мере дают возможность лучше понять судьбу дореволюционной модернизации. Сегодня в России, казалось бы, есть все необходимые условия для реализации модернизационного проекта: политическая воля руководства, централизованная система управления, огромные природные и людские ресурсы. Однако на этом фоне технологическое отставание от развитых стран увеличивается. Но ведь в реальности модернизация и не являлась смыслом начавшихся в 1990-х годах реформ.
Их настоящей целью являлась приватизация государственной собственности, а модернизация была вторичным, побочным продуктом. Аналогичным образом предпосылкой реформы 1861 г. явилась не забота о процветании государства и нации, не стыд за сохранение крепостнического рабства, а снижение доходов русских помещиков от импорта зерна в силу появления на европейском рынке дешёвого хлеба из Австралии и Северной Америки. Реформа призвана была компенсировать эти потери за счёт выкупных платежей и интенсификации производства путём социальной дифференциации села. В модернизации же как таковой в дореволюционной России не было необходимости.
Страна являлась частью мировой экономической системы, поставляя в Европу сельскохозяйственные продукты, дающие государству и помещикам вполне достаточную прибыль безо всяких рисков и затрат технологического перевооружения.
В сегодняшней России место вывоза зерна занял экспорт нефти и газа, позволяя также получать максимум прибыли при минимуме затрат. Соответственно, как и раньше, у бизнеса для участия в модернизации нет стимулов, а у населения – необходимых ресурсов. В конечном счёте модернизация и тогда, и сегодня оказывается нужной верховной власти только для технического перевооружения армии ввиду непреодолимого желания этой власти участвовать в мировой политике. Конечно, модернизация может инициироваться и так – «сверху», но при этом важно, каким путём она дальше будет идти. Один путь – «демократическая модернизация», с наделением населения собственностью, с превращением его в социально активного экономического субъекта и массовую опору реформ. Но для этого нужно «делиться» с этим населением властью и собственностью. Поэтому реформы ни в дореволюционной России, ни нынешние этого отнюдь не подразумевали.
В другом случае возможен иной – «элитный» – способ модернизации, не только не ущемляющий интересы элиты, но и наращивающий её экономическую и политическую мощь. Условием такой модернизации является блокирование развития любых демократических институтов и установление авторитарного режима. Россия же оба раза избирала «средний путь», неизбежно ведущий к краху реформ. Модернизация начинает осуществляться по «элитной» модели, и поскольку издержки таких реформ перекладываются на плечи населения, то встречаются им «в штыки». Скрытое противодействие реформам (со стороны народа) и их открытая критика (со стороны интеллигенции) создают кризисную ситуацию. Здесь-то власть и идёт на уступки, объявляя об учреждении демократических институтов.
Но вместо ожидаемых ответных проявлений лояльности она получает новую волну критики, многократно этими институтами усиленную. С этой точки зрения, сторонники концепции «прерванной модернизации» правы, указывая на использование демократических институтов в разрушительных целях политическими маргиналами. Только сами эти институты здесь ни при чём, и совсем не обязательно должны быть деструктивными. Они становятся таковыми лишь в условиях специфического «среднего» варианта модернизации. Её результатом в лучшем случае становится паллиативный характер реформ, в худшем – революция. Подведём итоги. Установление большевистской диктатуры в России никоим образом не прерывало модернизацию, поскольку прерывать было уже нечего.
Изначально, имея слабый импульс в виде лишь желания «верхов», не подкреплённого ни объективной потребностью, ни широкой социальной базой, она уже давно была свёрнута (примерно, к окончанию столыпинских реформ). О том, что модернизация завершилась неудачей, свидетельствует абсолютная военно-техническая неготовность страны ни к войне с Японией, ни к Первой мировой. Революция 1917 г. лишь авторитарным путём выводила страну из хаоса, в который она погрузилась, в том числе и по причине «особого пути» модернизации, прихотливо соединившего её «элитный» социально-экономический характер с политической демократизацией.
Более того, большевики, совершив индустриализацию, подхватили выпавшее знамя модернизационного проекта. Они осуществили модернизацию единственно приемлемым для элиты (уже новой), нежелающей делиться собственностью и властью, способом: установив авторитарный режим. Рассуждая в сослагательном наклонении, можно было бы надеяться, что в случае прихода к власти в 1917 г., например, монархистов, или эсеров, или кого-то ещё, жертв этого порядка могло быть поменьше. Но в ещё большей мере можно было бы и предположить, что тогда вновь не случилось бы и модернизации, а это означало бы безоружную страну накануне Второй мировой войны, что сулило куда более страшные последствия.
Возвратимся к вопросу, поставленному вначале. Почему, оставаясь в рамках одной той же методологии, опираясь на одни и те же источники и повторяя раз за разом одни и те же в общем-то известные вещи, мы, тем не менее, приходим к разным выводам? Очевидно, дело в различиях подходов не столько научных, сколько мировоззренческих, идеологических, поскольку вновь «в нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории» [Ключевский, 1990: 435]. И нет ничего более непримиримого, чем разные идеологические позиции. Поэтому нам, очевидно, в обозримом будущем придётся мириться с сосуществованием как минимум двух версий истории российских модернизаций и революционных событий 1917 г. Помимо марксистской теории, отражающей взгляды на Октябрьскую революцию как социалистическую, коренным образом изменившую судьбу страны, сегодня сформировался либеральноконсервативный, «охранительный» подход.
Сторонники последнего сетуют по поводу «прерванной модернизации», видя причину этого в недостаточной сознательности и моральности населения, пошедшего на поводу революционной интеллигенции.
Эта концепция с некоторыми оговорками может считаться сегодня официальной версией данного исторического периода, поскольку в наибольшей мере отражает исторические воззрения нынешней политической элиты России, объясняющей возникающие перед страной проблемы неизбежными издержками модернизации и происками внутренних врагов. Может быть, к проблеме Октябрьской революции подойти максимально прагматично и, говоря современным языком, увидеть в революции полезный бренд нашей истории?
Ведь если для судеб самой России её последствия выглядят не столь однозначными, то в глазах огромного числа людей на земном шаре она, в своё время, предстала символом свободы и справедливости. В мировой истории вообще было не так много народов, совершивших деяния всемирно-исторического значения, повлиявших на развитие не только их страны, но и других народов.
Это Великие географические открытия, сделанные испанцами и португальцами, промышленная революция в Англии, Великая французская буржуазная революция, антиколониальная война граждан северо-американских колоний… Русскому народу в первой половине ХХ века удалось невозможное – сыграть такую выдающуюся роль в истории дважды: стать решающей силой в победе над фашизмом и совершить революцию, которая, дав огромный толчок национальноосвободительным движениям в колониально зависимых странах, изменила мир. Причём идеи справедливости, в том числе и в устройстве мирового порядка, антиколониализм и антиимпериализм, провозглашённые в Октябре 1917 г., и сегодня актуальны для многих народов. Есть ли смысл от этого наследия отказываться?
Список источников и литературы
1. Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IX. Материалы разных лет / Под ред. В.Л. Янина. М.: Мысль, 1990. 525 с.
2. Миронов Б.Н. Русская революция 1917 г. как побочный продукт модернизации // Социологические исследования. 2013. №10. С. 29–39.
3. Миронов Б.Н. Какая дорога ведёт к революции? Имущественное неравенство в России за три столетия. XVIII – начало XIX в. (статья первая) // Социологические исследования. 2014. №8. С. 96–104. 4. Очерки истории СССР. Конец XVIII – первая четверть XIX века. Л., 1956. 416 с.
Мартынов М.Ю. (Россия, г. Сургут)
Другие новости и статьи
« Межкультурное и межэтническое сотрудничество – ключевой маршрут к миру и согласию
Запись создана: Среда, 9 Октябрь 2019 в 0:09 и находится в рубриках Современность.
метки: 1917
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение оружие охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика