Марина Мнишек в романе Ф. В. Булгарина «Димитрий самозванец»
У нее была только одна страсть: честолюбие, но до такой степени сильное и бешеное, что трудно себе представить. Посмотрите, как она, вкусив царской власти, опьяненная несбыточной мечтой, отдается одному проходимцу за другим <…> каждому, кто только может дать ей слабую надежду на более уже не существующий трон. Посмотрите, как она смело переносит войну, нищету, позор, в то же время ведет переговоры с польским королем как коронованная особа с равным себе, и жалко кончает свое столь бурное и необычайное существование (ориг. по-франц. [Пушкин 1941: 46, 395]), — писал Пушкин в черновом письме Н. Н. Раевскому-младшему от 30 января (возможно — от 30 июня или июля) 1829 г.
В этих словах он очертил не только характер Марины Мнишек, но и ключевые факты ее биографии. Дочь богатого польского воеводы Юрия Мнишека, Марина стала 8 (18) мая 1606 г. первой коронованной русской царицей. После свержения и гибели Лжедмитрия (через неделю после венчания!) ее отпустили в Польшу, но она отказалась ехать с отцом и последовала в лагерь к Лжедмитрию II. В Калуге она тайно обвенчалась с «Тушинским вором», а после его убийства выбрала нового фаворита — атамана донских казаков Ивана Заруцкого, с которым жила в Калуге.
В январе 1611 г. Марина родила сына, «царевича» Ивана Дмитриевича, прозванного Воренком и крещенного по православному обряду (существует версия, что его настоящим отцом был Заруцкий). Летом 1614 г. их поймали московские стрельцы и доставили в Москву; обстоятельства смерти Марины неизвестны. По сообщениям русских послов польскому правительству, она умерла с тоски по своей воле; по другим источникам, ее повесили, утопили или заточили в башне Коломенского Кремля, где она и скончалась в 1614 г. или весной 1615 г. Судьба Марины отразилась в русских народных песнях, а затем в русских и польских драмах и исторических романах, а также в опере М. П. Мусоргского. Русскую народную песню, где Марина представлена ведьмой-оборотнем: И тут в Москве збунтовалися. <…> А злая его жена, Маринка безбожница, Сорокою обвернулася И из палат вон она вылетела [Игнатов: 100]1 — использует Ф. В. Булгарин в романе «Димитрий Самозванец»2 . Два второстепенных персонажа говорят о том, что Маринка — чародейского племени, уцелела потому, что «обернулась сорокою» [Булгарин 1830: 4, 473]. Для Ф. В. Булгарина польская тема и русско-польские сюжеты долгие годы были основными в литературной деятельности. Поляк (литвин) по происхождению, человек с весьма запутанной и авантюрной биографией, Булгарин всеми силами искал способов легитимации своего положения в Петербурге на рубеже 1810-х – 1820-х гг. Перебравшись в 1819 г. в Петербург из Вильны, он активно старается войти в столичные литературные круги, публикуется и заводит знакомства, в том числе с Карамзиным. В 1824 г. либерально настроенный литератор Булгарин публикует в «Северном Архиве» обширный исторический очерк «Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца». В этом же году выходят 10 и 11 тома «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина, где речь идет о Смутном времени.
На них, спустя почти год после их публикации, Булгарин пишет для «Северного архива» первый и единственный пространный подцензурный отзыв. В нем он критикует описание Карамзиным конкретных событий, в частности его безапелляционное обвинение Годунова в убийстве царевича Дмитрия. Позднее Булгарин продолжит эту полемику в предисловии к роману «Димитрий Самозванец», а пока, в середине 1820-х, ограничится описанием польской истории и культуры для русской публики, пользуясь польскими источниками («Историей царствования Сигизмунда III» Ю. Немцевича). Образ Марины в очерке Булгарина схож с последующим ее изображением в романе «Димитрий Самозванец», можно даже считать очерк историографической преамбулой к нему.
В очерке перед Мариной «цвет польского юношества преклонял колена», а «честолюбие, ослепившее отца», ослепило и ее [Булгарин 1824: 7]. При этом она, в отличие от Самозванца, снискала себе любовь бояр «своей вежливостью, умом и красотой» [Там же: 18]. Кроме того, она «подавала мужу благие советы, более заниматься Государственными делами, сближаться с Русскими, и обходиться с ними ласково» [Там же: 19]. В романе есть сцена, которую Булгарин явно задумал как иллюстрацию этого тезиса [Булгарин 1830: 4, 392]. В очерке, как и в романе, Марина горда3 . В день восстания она «сохраняла спокойствие и присутствие духа» [Булгарин 1824: 27], а позднее, будучи пленницей Шуйского, «старалась принимать на себя наружность прежнего величия», говоря «я однажды признана Государынею сей страны, и навсегда останусь в сем сане» [Там же: 31]. Центральная идея очерка повторится и в романе: до замужества Марина — «невинная жертва хитрой политики» [Там же: 44], после — гордая властолюбица и причина бедствий России:
До самой смерти первого Самозванца, Марина не действовала от лица своего и была только орудием честолюбивых замыслов своего отца и политики своего отечества <…> гордая Марина, неограниченным своим властолюбием, помрачила все свои отличные качества, унизила достоинство своего пола, в последовавших веках сделалась предметом презрения, и, повергнув Россию в пучину бедствий, навлекла на себя <…> проклятия истинных сынов отечества! [Булгарин 1824: 51]. Многие авторы 1820-х гг. (в том числе Пушкин) обращались к этому очерку за информацией для своих произведений, потому что из имевшихся тогда источников на русском языке очерк Булгарина содержал наиболее детальную информацию о Марине Мнишек4 , в то время как Карамзин в своем разноплановом и подробном труде уделил полячке мало внимания5 .
Пушкин, закончивший свою «Комедию о настоящей беде…» в 1825 г., был доволен своим произведением, но критики, познакомившись с текстом лишь через шесть лет, были настроены менее оптимистично: они не понимали его формы, «не находили единства и связи», оценивали отдельные сцены «как лишние, не идущие к делу, неестественные» [Пушкин 2009: 634]. Негативную оценку пушкинской работе дал в своих «Замечаниях на Комедию о царе Борисе и Гришке Отрепьеве» рецензент III отделения Булгарин. Он писал о низком литературном достоинстве пьесы, ее бессвязности, диалогах в стиле Вальтера Скотта и, наконец, о том, что пьеса эта — «переделанные в разговоры и сцены» «отрывки из X и XI тома Истории Государства Российского» (исключения — сцена в корчме, сцена с Юродивым и свидание Самозванца с Мариной) [Там же: 582]. Как уже показали многочисленные исследователи творчества Пушкина, эти «Замечания» не выдерживают никакой критики и вызваны стремлением Булгарина задержать или вообще воспрепятствовать выходу трагедии, поскольку ожидалась публикация собственного романа «Димитрий Самозванец», и ему хотелось быть первым (см. об этом, например: [Винокур; Гозенпуд]).
В своем историческом романе Булгарин подробно описывает деятельность Самозванца, его скитания в поисках союзников, поход на Москву, жизнь в столице и гибель от рук восставших. Влияние Карамзина на образ булгаринской Марины наиболее очевидно в описании романным «князем Иваном Семеновичем Куракиным, который по нраву своему вмешивался во все дела» происходившего в Москве венчания: Иноверку к соблазну всех православных ввели в храм Успения <…> и с молитвою возложил на иноверку, на папистку, животворящий крест, бармы и венец царский! Лики возгласили многолетие царю и иноверной его невесте, которую дерзнули в церкви православной назвать благоверною цесаревной! <…> Народ видел Марину в венце царском, восседящую на престоле; слышал в храмах православных поминовение ее имени на ектений, но не видал отречения ее от латинства, не слыхал молений ее пред образом угодников! К стыду нашему, иноземка, иноверка удостоилась неслыханной почести, венчания царского, презрев святую нашу веру и поправ все наши обычаи, когда ни одна православная царица не удостоилась чей чести и славы [Булгарин 1830: 4, 312]. Однако в историческом плане Булгарин, в отличие от Карамзина и Пушкина, настаивает на том, что честолюбие Марины не было исконным, а развилось из-за брака с Самозванцем.
В предисловии к роману Булгарин объясняет, что «гордая Марина» признала Лжедмитрия II своим мужем …из ложного стыда и развившегося честолюбия, после царского венчания. Почувствовав сладость власти, утешаясь повиновением прежних своих подруг и равных, гордая Марина не могла уже возвратиться в разряд польских шляхтенок и быть равною другим, когда муж ее объявлен был обманщиком. Вот истолкование этого удивительного попрания всякого стыда благовоспитанною женщиной! [Булгарин 1830: 1, XX]. Именно по этой подробно описанной схеме (благовоспитанная женщина — брак — развитие честолюбия — попрание всякого стыда) Булгарин и будет долго и мелодраматично раскрывать в романе образ Марины. Опираясь на Карамзина, он одновременно полемизирует с «Историей» и почти копирует текст, разбавляя его собственными вымыслами. Следуя обозначенному выше плану, Булгарин обстоятельно рассказывает о Марине от первого появления ее в третьей главе третьей части: В сонме красавиц Марина отличалась необыкновенною приятностью лица, величественною осанкою и богатством нарядов.
Лжедимитрий смотрел с удовольствием на собрание прелестных, и взор его остановился на прекрасном лице Марины, которая с любопытством и смелостью всматривалась в черты лица его [Там же: 3, 89] — до расправы народа с самозванцем: Она надела венец царский, прикрылась царскою мантией и села в кресла. Вдруг ударили ломом — и двери разверзлись Раздались выстрелы, и Осмольский пал, пронзенный пулями. Марина лишилась чувств [Там же: 4, 454]. При этом позднее читатель обнаруживает, что красотой Марина не может равняться с Ксенией, идеалом «воспитанного в Польше, но все-таки русского» Лжедмитрия, в которую он влюблен: «…Моя Ксения не так высока ростом, как Марина, но бела и румяна, как кровь с молоком, полна, как спелая груша…» [Там же: 3, 306]. Взяв в любовницы русскую Ксению, Самозванец отдает предпочтение русской же красоте, которая, очевидно, лучше польской. Самозванец в романе не любит Марину и не открывает ей тайны своего происхождения. Булгарин еще в предисловии разъяснил, явно полемизируя с пушкинской сценой у фонтана (которую узнал до публикации как рецензент Третьего отделения):
«Как же могли нежиться и изъясняться в любви боярские дочки в начале XVII века?! <…> В Польше любовь существовала тогда со всеми утонченностями, но между Мариною Мнишех и самозванцем была любовь точно такая, как представлена мною в романе» [Булгарин 1830: 1, XXIV]. Насколько хорошо Булгарин знает историческую истину, он демонстрирует читателю в своей версии свиданий героев. Первое назначает сам Лжедмитрий. В сцене в саду он неожиданно признается в пламенной любви, на что Марина разумно отвечает: «Что это значит, принц! <…> Вы только вчера меня увидели!..» [Там же: 3, 120]. Марина здесь еще не честолюбива, она — игриво-кокетливая и благовоспитанная, стыдливая семнадцатилетняя девушка, к которой Лжедмитрий обращается с неподходящими к ситуации обещаниями: …я не смел оскорбить вас признанием в любви в лице бедного дворянина без имени и состояния. Но теперь, когда престол Московский ожидает меня, когда Россия призывает меня на царство, я думаю, что могу открыться в любви моей и просить мою возлюбленную разделить со мною царский венец, украсить собою престол обширного царства и повелевать сердцем того, который будет повелевать миллионами людей [Там же: 121]. Если у Пушкина настроение героев на протяжении сцены свидания все время меняется, то Булгарин остается верен единожды выбранному клише. Честолюбие разовьется в героине буквально за одну ночь. Как читатель узнает позже, Лжедмитрий знал, что она идет за него замуж из одного честолюбия, ведь, «в один день проникнув душу панны Марины», он понял, что «она не откажет в любви царевичу Московскому, если б у него был нос на лбу и голова с пивной котел!» [Там же: 108]. Вторую встречу назначает Лжедмитрию аноним (Булгарин, предварительно ознакомившись с пушкинской сценой, решил ее «улучшить»).
Самозванец становится невольным свидетелем свидания Марины с Осмольским, которому она ранее обещала руку и сердце. Обманутый в своих ожиданиях герой рассказывает Марине о «прошлеце»: «Какой это царь? Русское дворянство и духовенство согласно признает его бродягою, беглым чернецом, расстригою» [Там же: 231], — и многократно пеняет Марине за ее измену, вызванную честолюбием. При этом Булгарин умудряется разбавить речи безнадежно влюбленного нравственной дидактикой: «Итак, престол соблазняет вас! Но только рожденные для престола могут твердо держаться на нем. Ступени его скользки для честолюбцев» [Булгарин 1830: 3, 232]. Недаром Пушкин после публикации «Самозванца» высмеивал его дидактичность: «Что может быть нравственнее сочинений г. Булгарина? <…> Историческая точность одна не дозволила ему назвать Бориса Годунова Хлопоухиным, Димитрия Самозванца Каторжниковым, а Марину Мнишек княжною Шлюхиной; зато и лица сии представлены несколько бледно» [Пушкин 1951: 250]. Марина в продолжение всей сцены, еще не став царицей, уже словно «попрала всякий стыд благовоспитанной женщины» и «почувствовала сладость власти», потому что на все упреки Осмольского она отвечает: «Не отдам ему руки моей, пока он не воссядет на Московском престоле»; «Пускай он будет царем хотя один день. Мне и этого довольно.
Я не хочу видеть так далеко в будущем»; «Царица Московская и великая княгиня Пскова и Новагорода не боится никаких угроз и не слушает никаких наущений» [Булгарин 1830: 3, 231]. В Самозванце перемены происходят так же быстро. До предложения он признает: «надобно войти в кровный союз с республикою, чтоб она поддерживала меня, как своего члена». Однако быстро забывает об обоюдной выгоде и говорит Мнишеку: «Муж возвышает жену, а не жена мужа. Ваша дочь знатного происхождения — ни слова! Но если б она была и простая поселянка, то одно прикосновение короны превознесет ее превыше всех родов шляхетских и сравняет с державными» [Там же: 143]. Выходит, что происхождение человека не имеет значения, и достаточно будет надеть венец, чтобы стать монархом. Как покажет дальнейшее развитие событий, такое убеждение ошибочно, а царем, по Булгарину, можно быть только родившись в правильной семье — в семье Романовых.
Это, разумеется, авторская аллюзия на современность: весь роман построен вокруг одной идеи — доказать легитимность самодержавия дома Романовых как единственно возможного варианта исторического развития России. Для Булгарина, которого сначала допрашивали по делу декабристов, а во время восстания в Варшаве в 1830 г. припомнили польское происхождение, было необходимо всячески подчеркивать свою верноподданность — и Смутное время стало для этой цели удобным фоном. В этом контексте реплику Марины: «Я не раба твоя, но жена из вольного народа, не подвластного, но союзного тебе!» можно прочитывать в «революционном» ключе, а изображение ее маниакальной страсти к царскому венцу и лишь чудом удавшееся спасение — как урок всем иноверным властолюбцам, претендующим на российский престол. И хотя есть сцены, в которых Булгарин описывает царицу Марину с симпатией (когда она наставляет мужа заниматься делами или желает «познать обычаи русские»), они — исключение. Последняя фраза Марины в романе представляет собой перефразированное предисловие: «Не боюсь смерти! Однажды венчанная на царство, не могу и не хочу быть ничем другим. Пусть лучше умру, нежели решусь возвратиться в отечество и войти в разряд польских шляхтянок!» [Булгарин 1830: 4, 453]. Для Булгарина Марина — важная часть польской темы. Задуманная, с оглядкой автора на поляков-друзей, сложной героиней, она и наивная девушка, которую совращает с пути истинного Самозванец, и «повергнувшая Россию в пучину бедствий» властолюбица. В закрученном сюжете, рассчитанном на массового читателя (который принял роман достаточно прохладно), Марина должна была предстать неоднозначной и многоликой, но с такой задачей Булгарин не справился. Все свелось к дидактическому выводу: «только рожденные для престола могут твердо держаться на нем», и их супруги должны быть им под стать, а иначе — вечное презрение.
ЛИТЕРАТУРА Булгарин 1824: Булгарин Ф. В. Марина Мнишех, Супруга Димитрия Самозванца // Сочинения Фаддея Булгарина. СПб., 1824. Булгарин 1830: Булгарин Ф. В. Димитрий Самозванец: Исторический роман. СПб., 1830. Ч. 1–4. Карамзин: Карамзин Н. М. История Государства Российского. СПб., 1824. Т. XI. Пушкин 1941: Пушкин А. С. Письмо Раевскому-сыну Н. Н.(?): (Черновое), 30 января или 30 июня 1829 г. Петербург или Арзрум // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 14. Переписка, 1828–1831. М.; Л., 1941. С. 46–48, 395–396. Пушкин 1951: Пушкин А. С. Торжество дружбы или оправданный Александр Анфимович Орлов // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 7: Критика и публицистика. М.; Л., 1951. Пушкин 2009: Пушкин А. С. Борис Годунов // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. Т. 7: Драматические произведения. М.; Л., 2009. Винокур: Винокур Г. О. Кто был цензором «Бориса Годунова»? // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. Вып. 1. М.; Л., 1936. Глушковский: Глушковский П. Ф. В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века: эволюция идентичности и политических воззрений. СПб., 2013. Гозенпуд: Гозенпуд А. А. Из истории литературно-общественной борьбы 20-х–30-х годов XIX в.: («Борис Годунов» и «Димитрий Самозванец») // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 6: Реализм Пушкина и литература его времени. Л., 1969. Игнатов: Игнатов В. И. Русские исторические песни. Хрестоматия. М., 1985. Рейтблат: Рейтблат А. И. Фаддей Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. М., 2016. Emerson: Emerson C. Boris Godunov. Transpositions of a Russian Theme. Indiana, 1986. Ivanits: Ivanits L. J. Russian Folk Belief. Armonk, 1992. Montefiore: Montefiore S. S. The Romanovs: 1613–1918. London, 2017.
Алёна Куц
Другие новости и статьи
Запись создана: Среда, 22 Июль 2020 в 3:44 и находится в рубриках Новости.
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение оружие охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика