К вопросу о народной книге
Сам термин и понятие «народные книги» не вполне выяснены и научно определены. Под этим понятием часто объединяются явления, весьма разнородные как по своему происхождению, так и по жанровой природе и социальному значению. В «Реальном лексиконе истории немецкой литературы» под редакцией Меркера и Штамлера можно, например, прочитать, что «народ как таковой не принимал никакого участия в возникновении „народных книг"». Они пришли к нему, спустились из «высших слоев литературной образованности» Таким образом, здесь повторяется, даже в усиленном и подчеркнутом виде, теория Ганса Наумана, утверждавшего, что «народ не создает, а лишь репродуцирует» творческое богатство высших классов.
Однако было бы крайне опрометчиво утверждать, что «народные книги» создает сам народ, то есть отождествлять их с фольклором. Многие «народные книги» действительно пришли из литературы. Но они не просто «спускались» в народ, как это можно было бы сказать о некоторых элементах материального быта (и то с большими оговорками). Они перерабатывались, и не только авторами, писавшими для народа, но и самим народом.
Народные рассказчики, скоморохи и трактирщики, балагуры и сказочники переосмысляли сюжеты мировой литературы, циклизировали шванки и анек доты вокруг определенных лиц (Эйленшпигель в Германии), придавали острое социальное звучание заимствованным мотивам и вносили новые, неведомые «высокой литературе». И затем переработанные народом сюжеты и мотивы снова входили в литературу, обогащая ее. Молодой Энгельс в статье «Немецкие народные книги» (1839) указывал на неоднородность «народных книг», на пестрое их содержание ‘. Далеко не каждая «народная книга» выдерживала историческое испытание. То, что казалось поэтическим и содержательным в эпоху средневековья, в новых условиях становилось консервативным и архаическим. Энгельс приветствовал те книги, которые помогают народу «осознать свою силу, свое право, свою свободу, пробудить его мужество, его любовь к отечеству» .
Западноевропейская «народная книга» имеет свою историю, она широко использует фольклорное наследие, часто обряжается в фольклорную поэтику и сама выступает на правах народного предания или легенды. Без художественного творчества народных низов были бы немыслимы не только Уленшпигель (Эйленшпигель) в романе Шарля де Костера, но и Санчо Панса Сервантеса или Симплициссимус Гриммельсгаузена 3. И если творец «Симплициссимуса» сам был выходцем из народа и непосредственно перерабатывал фольклорные мотивы и сплавлял их с наследием литературы (вплоть до галантного романа), то Сервантес и де Костер не были ни выходцами из народа, ни писателями, писавшими только «для народа» (разумея под этим низшие социальные слои читателей). Но они не могли бы стать национальными писателями, если бы на их творчество не оказала влияния та фольклорная стихия, которая присутствовала и в так называемых «народных книгах». Конечно, «Симплициссимус» является прежде всего выдающимся памятником немецкой литературы. Но и сам жанр и биография главного героя многим обязаны народной словесности. Приключения Симплициссимуса составляют целый роман, они под стать приключениям
сказочных героев, их путешествиям «за тридевять земель». У фольклора свои географические горизонты, они часто безграничны, иногда весь мир умещается в один сказочный сюжет. Симплициссимус тоже не боится расстояний, он бесстрашно покидает пределы своей земли, странствуя, оказывается в Московии, где принимает участие в сражении с татарами, путешествует по Волге, попадает в плен. Из татарского плена он бежит в Корею, затем возвращается через Ближний Восток на родину. Куда бы ни забросила судьба Симплициссимуса, каким бы превратностям он ни подвергался, в романе Гриммельсгаузена необычайные приключения и странствия не заслоняют немецкой народной жизни, фольклорной основы — в какой-то степени это и «крестьянский роман», написанный с позиций народного рассказчика.
«Никто из писателей XVII века,— пишет А. А. Морозов,— не защищал человеческие права, честь и достоинство крестьянина с такой убежденностью, горячностью и упорством, как Гриммельсгаузен» ‘. И другие западноевропейские романы, посвященные средневековью и ставшие достоянием мировой литературы, сравнительно легко обнаруживают свои связи с фольклором, с народными шванками и анекдотами. А. Г. Горнфельд «Легенду об Эйленшпигеле» сравнивает с «Илиадой». «Широтою своего идейного размаха, глубиной захвата народной жизни, высотой нравственных помышлений «Эйленшпигель», действительно, влечет мысль к своим историческим прообразам — великим народным поэмам далекой старины»,— писал А. Г. Горнфельд.
У Костера были и более близкие источники (народные сказания). Однако, не утрачивая своих фольклорных связей, «Эйленшпигель» выходит далеко за пределы устных легенд. «Легенду об Эйленшпигеле» один из современных исследователей называет историческим романом, ибо основу сюжета составляют Нидерландская революция XVI века и связанные с ней исторические события 3. «Доктор Фауст» Иоганна Шписа (1587) тоже многим обязан средневековому немецкому фольклору — народным рассказам о кудесниках, бродягах, балагурах и проказниках.
Путешествующий народный Фауст из богатых палат попадает в харчевни и на ярмарки; приходится ему встречаться и с крестьянами и ссориться с ними. «Когда он подходил уже к самому городу и завидел перед собой город, встретился ему крестьянин с четырьмя лошадями и пустой повозкой. Доктор Фауст обратился к этому крестьянину с добрыми словами, чтобы он пустил его сесть и довез до городских ворот, а ему этот грубиян отказал, говоря, что он и так прекрасно дойдет» ‘. Странствующий кудесник не потерпел столь грубого обращения «грязного невежи» и «пустил все четыре колеса на воздух». Такое путешествие, осложненное комическими эпизодами, неожиданными встречами, ссорами и примирениями, напоминает обычное сказочное путешествие. Структура самого жанра предполагает мотивы площадного фольклора и натуралистические сцены.
Немецкая народная легенда о Фаусте, пройдя множество литературных переработок, в новом виде возвращается в классическую литературу, становится сюжетной основой «Фауста» Гете. Только в творческой обработке Гете народная легенда приобретает мировое идейное и художественное значение. Но были еще лубочные «народные книги», где легенда о Фаусте обрастала грубым эпикуреизмом и разными колдовскими приключениями. Молодой Энгельс справедливо указывал в своей статье «Немецкие народные книги», что «сказание о Фаусте низведено до уровня банальной истории о ведьмах, прикрашенной ординарными анекдотами о волшебстве…» 1 2. Напомним также, что во Франции народные устные легенды о великане Гаргантюа и «народная книга» о нем («Великая хроника Гаргантюа», 1532) послужили непосредственным источником для Рабле, для его знаменитого романа.
В.Г. Базанов
Другие новости и статьи
« Генерал Сергей Николаевич Воцеховский
Книги для душеполезного чтения »
Запись создана: Вторник, 21 Декабрь 2021 в 17:20 и находится в рубриках Новости.
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение оружие охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика