«Мудрица Наумовна» — политическая сказка

«Мудрица Наумовна» — политическая сказка, «сказка-говоруха», в которой наговорено столько, что и «на возу не увезти». В ней и волшебные помощники выполняют роль просвещенных экскурсоводов, получивших хорошую подготовку в пропагандистских кружках. Фольклорная стилизация играет здесь явно второстепенную роль. Стиль организуют напряженная патетика, сильные страсти и характеры, постоянное переключение сказочной обрядности в революционное иносказание или в открытую проповедь. Меняется обстановка, обновляется декорация, появляются новые ораторы, но всегда и везде слышатся отзвуки начавшегося в России «хождения в народ». На первый взгляд несколько искусственно пристегнута к «сказке- говорухе» глава «Будущее царство».
Однако эта заключительная сцена была необходима для осуществления идейного замысла сказки. Произнеся приговор царям, помещикам и чиновникам, предупредив о жестоком веке капитализма, сказка уводила слушателя в воображаемый мир будущего. В сказке «О Правде и Кривде» содержится развернутая теоретическая аргументация, изложение основных положений крестьянского социализма ]. Кравчинский, выступавший в кружках для фабричных как талантливый лектор по политической экономии, излагает в сказке основные тезисы своих лекций. Вот один из них: недостаточно отобрать землю у помещиков и передать ее в собственность крестьян, это только начало социальной революции.
В сказке об этом говорится так: «Богатство же будет не с того, что мужики будут владеть всем — и землею, и фабриками, и заводами,— а с того, что работать будут большими артелями, а не в одиночку… Когда мужики будут владеть всей русской землей большими артелями, то эти артели заведут самое лучшее хозяйство, купят самые лучшие машины, потому что они будут богаче всякого помещика. Значит, каждая десятина может давать миру по крайней мере в 4, в 8 раз больше, чем дает теперь мужику при одиночном хозяйстве» ’. Рассказав о новых производственных отношениях, о работе большими артелями, приведя арифметические расчеты, Кравчинский напоминает, что в народных сказках тоже изображается «золотое царство». «Вот то золотое царство, про которое говорится в сказках. Да только врут там, что оно за тридевять земель: оно у тебя под носом.
И тебе стоит только отворить ворота, чтобы в него войти!» Однако между «золотым царством» народных сказок и «будущим царством» социально-этических утопий имеется огромное различие. При «работницком порядке», изображенном в главе «Будущее царство», «никого не будет пожирать ненасытная жажда к богатству». Не будет ни бедных, ни богатых, но исчезнут также лень, роскошь, обжорство. Человек будущего — трудящийся, физически сильный, духовно богатый человек. «Исчезнет навсегда темнота народная, исчезнут все предрассудки и суеверия, ибо они рассеиваются от знания, как ночной туман от солнечного света. Но мало того: люди создадут такую науку, перед которой нынешняя показалась бы лепетом десятилетнего школьника» . В сказке «Мудрица Наумовна» Кравчинский не обошел своим вниманием и «вкусные обеды»: «Вот они садятся обедать, и пища их вкусна и здорова. Их обед приправлен веселой речью и братской любовью». Но тут же автор спешит предупредить, что «удовольствие это кратковременно: не может человек весь день есть, хотя бы и самые вкусные блюда. Поевши, он говорит: «Довольно!» — и прошло удовольствие его» .
Видимо, в первоначальном варианте сказки картина трапезы у Кравчинского занимала больше места и имела еще более красочный характер. П. Л. Лавров в не дошедшем до нас письме советовал Кравчинскому более умеренно изображать утехи, веселье и «дорогие блюда». Автор «Мудрицы Наумовны» отвечал: «Прежде всего отвечу на то, что для вас лично особенно важно. Это насчет «дорогих блюд и рек вина». Я охотно изменю это место, потому что не придаю ему большого значения. Обед должен быть с какими-нибудь прибавлениями, а не всухомятку, но вместо дорогих блюд и сладких вин можно пригласить музыку или пение. Я, впрочем, еще не думал об этом предмете. Ну да это неважно… Для меня важно другое.
Отчего вы полагаете, что социалистам может быть поставлено в упрек то, что они желают дать роду человеческому всякие материальные удовольствия. Что касается до меня лично, то я убежден в том, что это будет. Ведь весь мой «будущий порядок» держится на том, что при артельной работе каждый работник будет получать громадный, невозможный по теперешнему времени доход (конечно, не денежный)» ‘. Сюжет о Правде и Кривде, об их споре идет от фольклорной традиции; народное творчество по-своему отвечает на вопрос, как лучше жить (правдой или кривдой). Конечно, жить правдой лучше, но как победить кривду? В народных сказках, легендах, в духовных стихах, в «Повести о Горе-злочастии» содержится трагический образ Горя. Это народное Горе ходит в рубище, подпоясавшись лыком.
Оно символически свидетельствует о безмерных народных страданиях и крайней бедности. Но фольклор бессилен решить поединок Правды с Кривдой в пользу Правды. Справиться с Кривдой, побороть ее, изгнать или похоронить оказывается не под силу Правде. Остается мечтать о небесном возмездии, заглушать в церкви или в кабаке свои порывы к справедливости. Сказка Кравчинского «О Правде и Кривде» начинается с «Думы», выдержанной в спокойных, эпических тонах. Это по-настоящему народная «дума» о несправедливостях на земле, где «обиду творят бедному» и «одно потворство богатому». «Царит Кривда по всей ,земле. Широко, от моря до моря раскинулось царство ее, и не видно емуконца, а нет на земле ни единого уголка, где бы царила Правда» ‘. Кравчинский учитывает религиозные предрассудки народа, его веру в небесный рай, в благодетельную силу паломничества «ко святым местам». Духовные стихи за повиновение и долготерпение обещали народу награду на том свете. Это была поэзия наполовину народная, наполовину церковная. И попы и калики перехожие рассказывали, «как боги мир сотворили», «про адские муки, про огненные реки, про кипящую смолу, про раскаленные клещи, про моря червей и всякой гадины… И трепетал народ перед попами, и исполнял он все их приказания, потому что боялся адских мук и думал, что за терпение получит царствие небесное» .
В лучшем случае духовные стихи и молитвы предлагали смиренно уходить в «святые места» и «пить болотную водицу»: Любезная моя мати, Прекрасная моя пустыня! Приемли меня в пустыню. От юности прелестныя, Укрой меня, мать-пустыня, В темные те ночи, Научи меня, мать-пустыня, Как божию волю творити. Есть гнилую колоду: Гнилая колода Лучше царского яства; Испивать болотную водицу Лучше царского пойла. По поводу этих и им подобных духовных стихов И. Г. Прыжов замечает: «Таким образом, стихи калик, проникнутые книжным древнерусским духом, навевали на народ одну тоску, не принося ему ни нравственной энергии, ни какой-либо отрады в будущем» 3. Сказка Кравчинского известное по фольклорным сказкам и духовным стихам столкновение Правды с Кривдой переводит из плана морального, этического в план социальных отношений, имея в виду сегодняшний день. Кравчинский называет по имени всех «врагов народа», ссылками на историю христианства пытается внушить крестьянам ненависть к поработителям.
Разоблачение «супротивников Правды» ведется в самых энергичных выражениях. Богатырь-народ скован цепями: «И первая-то цепь — цепь поповская. А вторая-то цепь — цепь помещичья. А третья-то цепь — цепь купеческая». Царь называется в последнюю очередь. Но и он не забыт: «Не бог дал царям их власть. Они всякими подлостями украли ее у народа». Не случайно среди «супротивников Правды» первым назван поп. У крестьян не было сомнений насчет враждебности их интересам интересов помещиков или купцов. Сложнее было со «всевышним» — с религией, с верой в бога. Кравчинский использует излюбленный пропагандистский прием: он ссылается на повеление Иисуса Христа. Оказывается, что цари с помощью попов нарушили основную христианскую заповедь: «Не должно быть между людьми ни бедных, ни богатых, ни начальников, ни подвластных, ни господ, ни рабов. Все люди братья, и поэтому они должны быть равны, как братья!»
Но поскольку христианские заповеди не соблюдаются, народу следует восстать против земных притеснителей. Кравчинский ставит в пример французскую революцию 1789 года, но тут же указывает на измену богатых, которые и погубили французский народ, придумали для него новое рабство. Повествование отрывается от фольклора, от фольклорносказочного зачина и срастается с историческим рассказом и пропагандистскими лозунгами. Сказка приобретает черты проповеднические и одновременно пропагандистские. Учитывая, что с крестьянами о царях и попах лучше разговаривать со ссылками на священное писание, Кравчинский берет себе в союзники Иисуса Христа и идет с революционной сказкой в народ ‘.
Лучшей сказкой Кравчинского, несомненно, является «Сказка о копейке». Только она может идти в сравнение с народными сказками и со сказками Щедрина. В ней нет прямых фольклорных заимствований, освобождена она и от того условного декоративного орнамента, которой украшает повествование «Мудрицы Наумовны». Те же идеи, устойчивые, настойчиво повторяющиеся, переходя^ щие из одной сказки в другую, в «Сказке о копейке» оживают, облекаются в образы, близкие народному художественному сознанию. Именно в этой сказке, не копирующей фольклор, но близкой к нему, наиболее полно раскрылось самобытное дарование Кравчинского-сказителя, умеющего запросто, по-крестьянски рассказать о притеснителях народа, о наивном и добродушном мужике и обо всех горестях и напастях, выпавших на его долю. В «Сказке о копейке», грустной и иронической, злой, непримиримой к помещикам и попам и добродушной, гуманной по отношению к несчастному крестьянину, почти совсем исчезла риторика, декларативность, внешняя стилизация.
О самых острых социальных проблемах рассказывается в ней просто, убедительно и с большим художественным тактом. Катится копейка, свидетельница мужицкого горя, по полям, по дорогам, по топям и лесам. «Наконец вскатилась на высокую гору, закружилась, завертелась и хлопнулась на бок под крутой скалой». Из расступившейся скалы выходит седой старец, по его велению появляется волшебная птица. «Птица-могол» переносит крестьянина в царство свободы, где «все веселы и довольны» и хлеб такой, какого мужик отродясь не видал. В «Мудрице Наумовне» мы видели аналогичную фабулу (сказочное путешествие), однако в «Сказке о копейке» она разработана совершенно иначе. Прежде чем увидеть во сне справедливую жизнь на земле, мужик столько перестрадал, столько вынес на своих плечах горя и столь безуспешно боролся за правду, что ему не приходится разъяснять, что помещики и попы угнетают его. «Я и сам,— говорит крестьянин,— знал, что хорошо бы жить без помещиков да начальства, но только как это сделать?» Пропагандист отвечает «притчей», потом другой, третьей: огромный хищный ястреб, охотившийся за маленькой птичкой, мертвым падает на землю; целый рой таких же птичек налетел на ястреба и выклевал ему глаза. Сунулся однажды волк в стадо коров и телят, точно по чьему-то приказу быки окружили стадо и отбили копытами нападение волка.
В схватке с табуном лошадей замертво свалились сразу два волка. И уже потом, рассказав эти «притчи», пропагандист решается перейти к открытой проповеди: всей землей, как один человек, нужно подняться на «злодеев». Отличие своих сказок от народных и тех фольклоризи- рованных литературных произведений, художественных и публицистических, в которых в неприкосновенности сохранялись идеи крестьянского «царизма», лучше всего объяснил сам Кравчинский. Имея в виду «ложные манифесты», распространявшиеся некоторыми пропагандистами, Кравчинский в письме к В. И. Засулич писал: «Необходимость приноровиться к местным условиям, прислушаться к голосу массы, войти в круг ее мировоззрений сознавалась всеми. Но тут-то и начинается разногласие: одни, книжники, довели это стремление до абсурда, до полного порабощения своей личности и своих стремлений миросозерцанию масс.
Народ ждет благ от царя. Провозгласим царя, и пусть он ему даст то, что ему хочется. Народ ждет приказаний от царя. Дадим же ему во главу царя. Насколько это абсурдно,— говорить мне нечего. Другие же, не теоретики, а практики, увидели, что дело не так еще отчаянно. Они нашли возможным провести в народ свои идеалы, свое миросозерцание, но только под формою, в одежде народной» ‘. Пропагандистская литература сделала очень многое, чтобы развенчать традиционного сказочного Ивана, верящего в царя-батюшку или желающего заменить его, но непременно царем-пахарем, и поставить на его место революционного героя «в одежде народной», выходца из той же крестьянской среды.
В.Г. Базанов
Другие новости и статьи
«…допускалась эвакуация тяжелораненых без белья и одеял» »
Запись создана: Вторник, 8 Февраль 2022 в 18:43 и находится в рубриках Новости.
Темы Обозника:
COVID-19 В.В. Головинский ВМФ Первая мировая война Р.А. Дорофеев Россия СССР Транспорт Шойгу армия архив война вооружение выплаты горючее денежное довольствие деньги жилье защита здоровье имущество история квартиры коррупция медикаменты медицина минобороны наука обеспечение обмундирование оборона образование обучение охрана патриотизм пенсии подготовка помощь право призыв продовольствие расквартирование ремонт реформа русь сердюков служба спецоперация сталин строительство управление финансы флот эвакуация экономика