Хрулев не засиживался в штабе и в первый период войны часто выезжал на фронт

3 Апрель 2019

#тыл#история#Хрулев#война#военныйзайм

В середине января 1942 года Сталин приказал выехать на Волховский фронт к генералу армии Мерецкову и на месте разобраться с вопросами эвакуации и обеспечения фронта всеми видами снабжения. Действительно, положение с эвакуацией больных и раненых с фронта было очень тяжелым. Фронт вполне законно жаловался, что ему не дают постоянных санитарных поездов, он даже не может в ближайшие районы Ярославской, Ивановской, Горьковской и Вологодской областей направить своих раненых и больных.

На месте Хрулев пришел к выводу: необходимо обследовать Боровичи, а после этого решать вопрос о дополнительном развертывании госпитальных коек в пределах Волховского фронта. Эта разведка была им произведена в течение 3—4 дней, и оказалось, что в Боровичах можно развернуть до 10 тысяч коек, но для этого требуется медико-санитарное имущество и госпитальное оборудование.

По ВЧ Хрулев приказал начальнику штаба тыла генералу Миловскому немедленно доставить постельные принадлежности, белье и другое необходимое имущество для развертывания 10 тысяч коек, что и было сделано.

При ознакомлении с делами служб тыла фронта Хрулев установил, что начальник тыла фронта генерал-майор Субботин к исполнению должности не пригоден, и тут же по договоренности с командованием фронта было решено начальником тыла фронта назначить генерал-майора Андреева, а начальником штаба тыла фронта — полковника Ф.М. Малыхина.

Вскоре позвонил Поскребышев и передал приказ Сталина — срочно возвращайтесь в Москву.

Из рукописи генерала Хрулева:
«Если в Малую Вишеру я летел на самолете, то обратно решил возвращаться на автомобиле и побывать в штабе Северо-Западного фронта. Поздно вечером я добрался до штаба Северо-Западного фронта. Он в это время располагался в доме отдыха Ленинградского обкома, недалеко от города Валдая. Зайдя в штаб, я немедленно направился к командующему фронтом генералу Курочкину с целью выяснить, каково положение войск Северо-Западного фронта и какие требования командующий может предъявить к центральному аппарату Наркомата обороны.

Во время беседы к Курочкину зашел член Военного совета фронта А.М. Пронин с просьбой утвердить решение трибунала Северо-Западного фронта по делу начальника тыла фронта генерала Кузнецова. Курочкин, прочитав этот документ, спросил Пронина:

Почему я должен утверждать этот протокол?

Пронин заявил ему:
— Существует решение ГКО, по которому все приговоры трибунала по расстрелу подлежат утверждению Военного совета фронта.
Я спросил — о чем идет речь? Мне рассказали: Булганин обвинил Кузнецова в преступном отношении к обеспечению войск фронта и потребовал, чтобы Военный трибунал вынес решение расстрелять генерал Кузнецова.
Я знал Кузнецова по работе и сказал:
— Кузнецов — очень образованный генерал, много лет проработал на штабной работе, высококультурный человек, добросовестный, трудолюбивый и исключительно исполнительный. В чем конкретно его вина?
Курочкин, немного подумав, заявил Пронину:
— Я утверждать этот протокол не буду. Я Кузнецова под суд не отдавал и с трибуналом не разговаривал. А решение это пусть утверждает сам Булганин, который затеял дело о Кузнецове.

Мне позднее стало известно, что Булганин этого протокола не утвердил и очень бесновался по поводу действий Курочкина. Но мне известно и то, что Кузнецов был сначала освобожден и разжалован, а через некоторое время вновь начал работать в должности начальника тыла армии и в последующее время занимал ответственные посты.

А я до сих пор не могу себе уяснить — почему Булганин добивался от Военного трибунала вынесения приговора о расстреле Н.А. Кузнецова.
Мне кажется, ничего другого, кроме угодничества перед Сталиным и показной стороны в своей деятельности, в этом эпизоде не присутствовало…»

После возвращения с Волховского и Северо-Западного фронтов Андрей Васильевич явился к Сталину и доложил ему о своей поездке. Сталин туг же вручил ему телеграмму члена Военного совета 3-й ударной армии Пономаренко, в которой тот сообщал о тяжелом продовольственном положении армии.
— Немедленно выезжайте в 3-ю ударную армию и примите меры по обеспечению войск этой армии продовольствием и фуражом.
Утром Андрей Васильевич выехал через Калининский фронт в 3-ю ударную армию. Вечером того же дня Хрулев посетил командующего Калининским фронтом генерал-полковника И.С. Конева и члена военного совета Д.С. Леонова, которых информировал о цели своего приезда.

Хотя армия и входила в состав Северо-Западного фронта, Военный совет Калининского фронта посоветовал Хрулеву взять с собой комиссара тыла Калининского фронта Кацнельсона в качестве сопровождающего, так как он хорошо знал дорогу и местонахождение штаба Северо-Западного фронта.

Добираясь до штаба 3-й ударной армии, они встретили на пути в полях большое количество стогов. Андрей Васильевич решил осмотреть их. Вместе с Кацнельсоном они буквально ползали по глубокому снегу. Достигнув стогов, они уяснили, что в них много не обмолоченной ржи, овса и клевера.

Прибытие Хрулева в штаб армии вызвало сильное удивление командующего армией Пуркаева:
— В связи с какими чрезвычайно важными событиями вы прибыли к нам?
— Я прибыл по телеграмме Пономаренко на имя Сталина, в которой он бьет тревогу по поводу снабжения армии.
Такое сообщение вызвало еще большее удивление Пуркаева. Он сказал:
— Я пока что ничего подобного не слышал.
Тут же был приглашен временно исполняющий обязанности начальника штаба генерал-майор Симоновский и член Военного совета Пономаренко. Пономаренко заявил:
— Я телеграмму Сталину давал на основе информации начальника тыла армии Макарьева.
Вызванный временно исполняющий должность начальника тыла армии полковник Макарьев доложил:
— Действительно, у нас очень тяжелое положение с хлебом, зернофуражом и объемистым фуражом, а также на исходе мясные консервы, а свежего мяса нет вообще.
Андрей Васильевич спросил:
— Знаете ли вы, что в расположении армии имеются стога не обмолоченного овса, ржи и клевера?
Все единодушно заявили, что в расположении армии ничего подобного нет.
Кацнельсон подтвердил:
— Мы вместе с начальником тыла подходили к этим стогам и своими глазами видели овес, рожь и сено.
Как очень часто бывает в таких случаях, искали оправдание: если даже имеется зерно в расположении армии, то нет мельниц, а также это зерно лежит в стогах в снегу, а снег настолько глубок, что к стогам очень трудно подъехать.
Хрулев сказал;
— Сразу видно, что вы не были участниками гражданской войны и не знаете, как снабжалась армия в течение трех лет гражданской войны.
Все вопросы снабжения были решены на месте.
Возвращаясь из 3-й ударной армии, Хрулев заехал в 4-ю ударную армию, которой командовал генерал-лейтенант Ф.И. Голиков. Начальник тыла этой армии доложил Андрею Васильевичу состояние обеспеченности армии. Во время пребывания у Голикова позвонили из штаба Калининского фронта и передали приказание Сталина, чтобы Андрей Васильевич срочно вернулся в Москву. До Москвы было 500 километров. Хрулев с рассветом выехал, а глубокой ночью был уже в Москве.
Явившись на службу, Андрей Васильевич срочно позвонил Поскребышеву и просил его доложить Сталину о его прибытии.

О том, как стал членом комиссии ГКО и невероятных последствиях этого, Хрулев рассказывал:
«Поскребышев дал телефон, по которому находился Сталин, и предложил мне лично соединиться с ним. Когда я позвонил Сталину, он мне заявил, что вызвал меня с фронта по чрезвычайным обстоятельствам, а именно: по причине создавшейся критической ситуации на железнодорожном транспорте. И туг же сообщил, что для рассмотрения вопроса о работе железнодорожного транспорта создана комиссия из членов ГКО, в которую он бы считал необходимым включить и меня. Я просил меня в нее не включать, а что касается моего участия в работе комиссии, то я могу выполнять любое поручение, не будучи ее членом. Но через час я получил постановление ГКО (это было 14 марта), в котором говорилось, что «в состав руководящей пятерки по делам НКПС дополнительно включаются Микоян и Хрулев».

Андрей Васильевич продолжает рассказывать:
«Пока шел разговор о моем участии в комиссии, Сталин ни разу не упомянул о работе Л.М. Кагановича, стараясь рассказать мне, как это ему представлялось, о состоянии железнодорожного транспорта, воинских перевозок. Он, видимо, уже был кем-то достаточно проинформирован о сложившемся положении, когда говорил о Ярославской, Северной, Казанской дорогах, забитых составами поездов.

Движение по ним уже почти остановилось. Что касается таких дорог, как Сталинградская, Пензенская, Куйбышевская, Рязано-Уральская, Южно-Уральская, то они были на грани паралича, не пропускали поезда и не принимали их.
Критическое положение на железнодорожном транспорте сложилось в результате ежемесячного ухудшения работы дорог, и только, видимо, вследствие того, что нарком путей сообщения Каганович не докладывал о назревающей катастрофе, железнодорожный транспорт действительно зашел в тупик. Не потому, что люди не умели работать или не умели и не хотели понимать происходящих событий.

Работа железнодорожного транспорта резко ухудшилась главным образом потому, что нарком путей сообщения не признавал вообще никаких советов со стороны сотрудников НКПС. Между тем они вносили немало ценных предложений, чтобы выйти из создавшегося положения. Каганович же кроме истерики ничем не отвечал на эти предложения и советы работников транспорта.
В процессе работы комиссии ГКО я наблюдал перепалку между Кагановичем, Берией, Маленковым и другими членами комиссии. Причем у Кагановича аргументация была одна:
«Вы ничего не понимаете в работе железнодорожного транспорта, вы никакого хорошего совета мне подать не можете…»
И вот в процессе работы комиссии Сталин дважды обращался ко мне. В первом случае с предложением, не следует ли мне занять пост народного комиссара путей сообщения, так как это было бы полезно для армии. И когда я старался отвести от себя это предложение, доказывая, что армия может себя обеспечить и не имея своего работника в качестве наркома путей сообщения, то Сталин в ответ заявил: «Вы не понимаете существа этого вопроса».

Второй разговор уже был более решительным и конкретным. Когда комиссия находилась в Наркомате путей сообщения и вела разговор с членом комиссии, первым заместителем наркома Б.Н. Арутюновым по вопросу обеспечения железных дорог топливом (он ведал этими вопросами), часов в 8 вечера раздался звонок в кабинете Арутюнова. Меня вызвал к телефону лично Сталин, который заявил:
— Я сегодня внесу предложение в Политбюро о назначении вас наркомом путей сообщения.
Я просил его не делать этого, поскольку мой авторитет слишком мал для большой армии железнодорожников и мне будет крайне трудно справляться с таким большим делом. Если Каганович, будучи членом Политбюро ЦК партии, будучи членом ГКО, не справился с этим делом, то как же я смогу справиться с ним.
Сталин начал меня убеждать:
— Все это вы можете получить в результате своей хорошей работы, кроме того, я буду вам помогать. Что, вы не верите, что я могу вам помочь?
Я отвечал:
— Я всему этому верю, но все-таки прошу не назначать меня наркомом путей сообщения.
Сталин в ответ на это сказал:
— Вы полагаете, что я соглашусь с кандидатурой Арутюнова, которую нам все время навязывает Берия? Но я никогда не соглашусь с этой кандидатурой и считаю, что вы меня не уважаете, отказываясь от моего предложения.
После небольшой паузы Сталин обидчивым тоном еще раз заявил;
— Значит, вы меня не уважаете…
Не имея больше возможности доказывать и возражать против моего назначения на пост наркома путей сообщения, я спросил Сталина:
— Кто же будет начальником тыла Красной Армии? Он ответил:
— Начальником тыла останетесь вы. Потому и целесообразно ваше назначение наркомом путей сообщения. Являясь одновременно и начальником тыла, вы используете все свое право наркома, чтобы в первую очередь обеспечить действующую армию.
В тот же день, 25 марта 1942 года, ровно в 12 часов ночи я получил решение о назначении меня народным комиссаром путей сообщения. И буквально туг же позвонил Л.М. Каганович, который просил срочно приехать к нему в НКПС. Я приехал в НКПС, получил ключи от стола и стул, на котором сидел нарком путей сообщения, и без каких бы то ни было формальностей вступил в новую должность. Вся процедура приема-сдачи проходила в пределах 15 минут.

Когда меня назначили наркомом путей сообщения, Сталин пригласил меня к себе на дачу, там собралось почти все Политбюро. Улучив момент, я подошел к Сталину и обратился к нему со словами:
— Я не совсем понимаю отношение ко мне в 1938 году. Мехлис и другие требовали моего ареста, а теперь меня назначили наркомом путей сообщения. Какой контраст!
Он сказал примерно так:
— Мехлис, как только пришел в ПУР в конце 1937 года, начал кричать о том, что вы — враг, что вы — участник военно-фашистского заговора. Щаденко вначале выступал в защиту вас. Кулик заявлял: «Не верю. Я этого человека знаю много лет и не верю, чтобы он был замешан в каком-то антисоветском, контрреволюционном деле». Но вы, — говорил Сталин, — понимаете мое положение: Мехлис кричит «враг». Щаденко потом подключился к Мехлису: вы помните, — говорит, — как обстояло дело при решении этого вопроса в Политбюро? Когда я задавал Ворошилову вопрос, — продолжал Сталин, — что же нам делать? Ворошилов сказал : теперь вот ведь какое время — сегодня тот или иной подозреваемый стоит на коленях и плачет, клянется, что ни в каких заговорах не участвовал, никакой антисоветской и антипартийной работы не вел, а завтра подписывает протокол и во всем сознается…
Позднее я передал этот разговор Ворошилову. Ворошилов возмутился:
— Это неверно. Если бы я тогда колебнулся, вас бы не было.
Я знал, что если перед назначением на такой большой пост, как нарком путей сообщения, не поставить все эти вопросы, тогда тот же самый Мехлис сказал бы: кого вы посадили в кресло наркома? Он — предатель, враг, он воспользуется тем, что его назначили на такой высокий пост, и поставит страну в тяжелую ситуацию.

Какое у меня было положение? Дают большой пост, оставляют начальником тыла Красной Армии и говорят: вы и то, и другое будете вести. И в то же время состояние хозяйства ужасное, а вдобавок ко всему прочему, авторитета у меня ни в партии, ни стране никакого, никто меня не знает.
Я это тоже Сталину высказал. И он ответил:Ну хорошо. Центральный Комитет сделает все необходимое, чтобы вы пользовались соответствующим авторитетом.

См. также:

В течение июня—июля 1941 года в связи с отступлением и неустойчивым положением наших войск тыловая обстановка менялась ежедневно

Квартирно-эксплуатационная служба в начале Великой отечественной войны

Начало войны: намеченное по мобпланам развертывание тыла и обеспечение сосредоточиваемых войск обнаружило серьезные просчеты

Службы тыла в начале Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.)

Год подготовительной работы тыла и девять часов победного штурма!

Генерал Армии Хрулев. «Все для победы. Великий интендант»

Несправедливое мнение об интендантстве

Корпусной комиссар Хрулев А.В - начальник снабжения Красной Армии

Мехлис: Хрулев замешан в военном заговоре

К.Е. Горецкий - А.В. Хрулеву - “Не справитесь вы, Андрей Васильевич!”

Главное интендантское управление создано в августе 1940 - го