
Хвойные леса — хмурые, сумрачно-зеленые, переходящие чащобами в черноту, дремучие, немеренные, почти не тронутые топором смерда-землепашца, застывшие в извечном суровом покое.
Неколебимые, одетые седыми мхами камни-валуны.
Бездонные топи, покрытые болотной ржавчиной, с обманчиво-веселыми зелеными травяными окнами, скрывающими коварные трясины.
Серо-голубые, отливающие студеным серебром, плоские чаши озер.
Сабельные изгибы широких и неторопливых рек.
Цепи песчаных дюн, выбеленных солнцем, врезались в лохматое тело леса и тонули в нем, не в силах преодолеть необозримую толщу.
Равнодушно-безмятежное северное небо, синее и бездонное летом, свинцово-тяжелое зимой…
Это причудливое смешение мрачного черно-зеленого, призрачного серо-голубого и нарядного песчано-желтого цветов, это небо — то немыслимо высокое и недоступное, то будто упавшее на колючую щетину ельников, это странное сосуществование покойной неподвижности лесной чащи и вечной торопливости морских ветров, вое это, вместе взятое, — Псковская земля, исконно русское владение.