В августе 1942 года 10-го числа я вылетел из Каира в Москву. Мне предстояла неприятная обязанность сообщить Сталину, что второго фронта в Европе в этом году не будет.

Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое, вплоть до появления Гитлера, я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь?

Это было словно везти большой кусок льда на Северный полюс. Однако я был уверен, что обязан лично сообщить им факты, поговорить обо всём этом лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников.

Мы приземлились.

Молотов возглавлял группу русских генералов. Тут же был весь дипломатический корпус, а также много фотографов и репортёров. Прошёл смотр большого почётного караула, безупречного в одежде и выправке. Оркестр исполнил национальные гимны трёх великих держав, единство которых решило судьбу Гитлера. Улицы Москвы казались пустынными. Я опустил стекло дать доступ воздуху и с удивлением обнаружил, что стекло имеет толщину более двух дюймов. Это превосходило все известные мне рекорды…

Второй визит Черчилля в Москву и его переговоры со Сталиным протекали с 9 по 18 октября 1944 г. В эти дни Красная Армия продолжала наступление в Эстонии и Латвии на севере; южнее войска генерала Черняховского впервые ступили на немецкую землю в восточной части Восточной Пруссии. Однако Черчилля больше всего интересовали и тревожили, во-первых, польская проблема и, во-вторых, проникновение Красной Армии на Балканы и в Центральную Европу, под которой он имел в виду прежде всего Венгрию.
Он был готов списать со счетов Румынию и Болгарию как страны, вошедшие в «советскую сферу влияния», но отнюдь не намеревался поступить подобным образом в отношении Югославии, Венгрии, а главное - Греции. Греческий и югославский короли искали у Англии поддержки, и, хотя советские войска ежедневно теряли в тяжелых боях в Венгрии тысячи людей, Черчилль считал, что Венгрия, как и Югославия, должна стать по меньшей мере предметом компромисса между Востоком и Западом.

В конце ноября 1943 года главы государств-членов антигитлеровской коалиции собрались на свою первую конференцию. Президент США и советский диктатор обошлись при этом весьма жестко с британским премьером.

Мы можем представить себе Климента Ворошилова счастливым человеком. 29 ноября 1943 года ему была предоставлена честь принять подарок от британского короля Георга VI, который тот через премьера Уинстона Черчилля передал советскому диктатору Иосифу Сталину. Тот со слезами на глазах взял в руки МЕЧ с надписью «Железным жителям Сталинграда» и на глазах у всех поцеловал его, а потом передал Ворошилову, который от неожиданности уронил его. В любой другой ситуации взгляд Сталина мог бы повлечь за собой не что иное как смертную казнь.

Но диктатор лишь холодно улыбнулся и заставил героя Гражданской войны и маршала Советского Союза извиниться в ходе последующего ужина перед Черчиллем, что тот, запинаясь, и сделал. 

Тегеранская конференция, длившаяся с 28 ноября по 1 декабря 1943 года, стала первой встречей трех больших политиков времен Второй мировой войны. Пока Черчилль и президент США Рузвельт несколько раз встречались в двухстороннем формате (в частности, в январе 1943 года в Касабланке), Сталин оставался как бы в стороне. Так, на встречу в Касабланке он не приехал, сославшись на продолжавшуюся в те дни Сталинградскую битву. Но менее чем через год, после победы в Курской битве и прорыва Красной армии к Днепру он, наконец, почувствовал себя достаточно сильным, чтобы встретиться со своими партнерами из капиталистических стран.

Проблема второго фронта возникла сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. В послании британскому премьер-министру У. Черчиллю от 18 июля 1941 г. И.В. Сталин писал:

«Военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на западе (Северная Франция) и на севере (Арктика)».

Однако США и Англия, объявившие 22—24 июня 1941 г. о своей готовности оказывать помощь Советскому Союзу, не торопились принимать практические меры в этом направлении. В ответном послании Сталину от 21 июля 1941 г. Черчилль заявил, что «начальники штабов не видят возможности что-либо сделать в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу».

В отличие от первых месяцев немецкого вторжения, когда советские сообщения о ходе военных действий носили крайне уклончивый характер, сводки, публиковавшиеся летом и осенью 1942 г., были в общем поразительно откровенными. Общая картина положения на фронте была все время почти совершенно ясной. С первых чисел августа (то есть с момента реформ, последовавших за оставлением Ростова) и до 25 августа - дня, который ознаменовал собой начало нового этапа в ходе боев, - сводки были, можно сказать, рассчитано жестокими в своей откровенности.

Уже 8 августа в сводке упоминалось о боях «к северу от Котельникова». Это означало, что немцы крупными силами форсировали Дон и ведут наступление на Сталинград с юга. Еще более гнетущее впечатление производили те строки сводок, в которых говорилось о молниеносном продвижении немцев на Кубани и Северном Кавказе. Одно за другим следовали сообщения об оставлении столицы Кубани - Краснодара, нефтепромышленного центра Майкопа и знаменитых курортов в предгорьях Кавказа - Минеральных Вод, Пятигорска, Ессентуков и Кисловодска. Было также признано, что в горных районах немцы успешно пробиваются к Новороссийску и Черноморскому побережью и что в восточной части Кавказа они рвутся к центру нефтяной промышленности - Грозному и к Каспию, чтобы захватить Баку.