Введение

В эпоху беспрецедентного потока информации, где новости распространяются со скоростью света, а границы между фактами, мнениями и откровенной дезинформацией размываются, способность критически оценивать источники становится не просто полезным навыком, но и жизненной необходимостью. Мы ежедневно сталкиваемся с сенсационными заголовками, вирусными постами и “экспертными” мнениями, которые могут формировать наше мировоззрение или влиять на важные решения. В этом хаотичном информационном океане традиционные методы оценки информации часто оказываются недостаточными. Именно здесь на сцену выходит Латеральное Чтение – мощный и эффективный подход к проверке достоверности источников, разработанный специально для условий цифрового мира.

Что такое Латеральное Чтение: Суть Методики

Латеральное Чтение (от англ. “Lateral Reading”, буквально “побочное” или “боковое” чтение) – это методика проверки информации, которая заключается в том, чтобы не углубляться в сам источник (не читать его “по вертикали”), а вместо этого открывать новые вкладки в браузере и искать подтверждение, опровержение или информацию о самом источнике и его авторе. В отличие от традиционного чтения, где фокус направлен на содержание и внутреннюю логику одного документа, латеральное чтение подразумевает постоянное переключение контекста и сверку данных с множеством внешних источников.

Развитие навыков творческого письма требует постоянной практики. Найдите время каждый день для написания хотя бы небольшого текста. Это может быть что-то личное, описание окружающего мира или просто поток сознания. Главное - не останавливаться и постоянно развивать свои навыки.

Для наработки практики предлагаем Вам 30 идей, чтобы использовать их, раскрыть свой творческий потенциал, улучшить свои ежедневные привычки к письму и дать волю своим творческим способностям.

1. Все началось несколько лет назад, когда я встретил человека, который полностью изменил мою жизнь…
2. Напишите небольшой рассказ, в котором красный цвет играет важную роль. Красный мог задать тон настроению, символике или личности персонажей.
3. По сюжету главный герой получает письмо от загадочного незнакомца. Что будет дальше?
4. Главный герой вашей истории спешит на свой рейс и опаздывает на несколько минут. Узнайте, как этот момент имеет большое влияние на исход истории.
5. Напишите в дневнике запись о своем самом большом страхе. Почему Вы боитесь? Хотите побороть этот страх? Как Вы могли бы начать преодолевать это?

В докладе рассматриваются варианты существования/исчезновения книг в ситуации предельной идеологизации и жесткой цензуры. В условиях политических репрессий книги воспринимались как субъекты идентификации. Власть считала некоторые книги опасными, требуя изъятия их из библиотек и наказывая их авторов и/или владельцев. Таким образом многие из книг были уничтожены, оказались в спецхранах и следственных делах НКВД. Понимая политику власти, авторы, читатели и сотрудники библиотек использовали разные способы спасения книг и возможностей их чтения.

Ключевые слова: политические репрессии; сталинский режим; советская власть; советская идеология; чтение книг; арестованные книги; сокрытие авторства; присвоение авторства

История книги и чтения – область междисциплинарных исследований, к настоящему времени имеющих уже значительную историографическую традицию. Предметами научного интереса являлись самые разные аспекты – история создания и уничтожения библиотек, изобретение чтения про себя, развитие книжного рынка, читательские сообщества, взаимоотношения писателя и читателя, социальная мифология чтения, роль цензуры и политическое нормирование литературного творчества. Научное обсуждение общих черт и особенностей «опасного» «советского чтения» на Урале в 1930-е гг. начинается С. И. Быковой [1; 2] и Е. Н. Ефремовой [5; 6], дополняясь инвентаризацией «арестованных» книг в статье И. Н. Демакова [4].

О таком явлении, как прецедентность, стали писать в 80-х гг. XX в., хотя прецедентные тексты изучались и раньше, как крылатые слова.

Термин «прецедентный текст» был предложен Ю.Н. Карауловым в докладе «Роль прецедентных текстов в структуре и функционировании языковой личности» на шестом Международном Конгрессе преподавателей русского языка и литературы в 1986 г. Ю.Н. Караулов называет прецедентными тексты, «значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 1987: 216].

В современной лингвистике существует большое количество определений прецедентных текстов (Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, Н.Д. Бурвикова, В.В. Красных и др.), но в данной статье за основу мы возьмем определение Ю.Н. Караулова. Изучение прецедентных текстов в произведении, как правило, открывает перед читателем возможность более глубокого проникновения в его художественную концепцию. Введение прецедентных текстов в художественное произведение влечет за собой ряд ассоциативных образов и идей, присутствующих в прецедентных текстах в завуалированной, скрытой форме.

В конце 1850-х годов и в особенности в 1860-е годы русские «народные книги» привлекают к себе пристальное внимание. Их изучают, классифицируют, о них спорят ученые, писатели, публицисты и журналисты различных политических направлений. Сопоставляя, например, статьи Ф. И. Буслаева, Д. И. Писарева и А. Н. Пыпина, посвященные «народным книгам», легко убедиться, что спор о них носил исключительно принципиальный характер и выходил далеко за пределы собственно филологической проблемы. В статье «О русских народных книгах и лубочных изданиях», опубликованной в 1861 году в «Отечественных записках», Ф. И. Буслаев рассматривал лубочные издания в России и на Западе. Ученый-филолог видел в «народной книге» отражение обычаев, преданий, народного слова, идей и воззрений глубокой старины. «Народные книги» существуют у всех народов.

«В Германии, Франции, Италии,— пишет Буслаев,— простой народ и доселе пробавляется лубочными изданиями, вроде наших картинок, изображающих Страшный суд, лествицу грехов и добродетелей и т. п.» ‘. По Буслаеву, «народная книга» создается в результате противоборства различных сил в исторической жизни народа. По его мнению, лубочные издания сыграли значительную роль в умственной жизни простонародья. «Что для образованного человека — журнал или газета, то для грамотного простолюдина — народный альманах или письмовник, а для безграмотного — сказка или изустная легенда» 1 2. В эпоху русского средневековья «народные книги» — это прежде всего книги, пользовавшиеся большим распространением в «народных низах».

Сам термин и понятие «народные книги» не вполне выяснены и научно определены. Под этим понятием часто объединяются явления, весьма разнородные как по своему происхождению, так и по жанровой природе и социальному значению. В «Реальном лексиконе истории немецкой литературы» под редакцией Меркера и Штамлера можно, например, прочитать, что «народ как таковой не принимал никакого участия в возникновении „народных книг"». Они пришли к нему, спустились из «высших слоев литературной образованности» Таким образом, здесь повторяется, даже в усиленном и подчеркнутом виде, теория Ганса Наумана, утверждавшего, что «народ не создает, а лишь репродуцирует» творческое богатство высших классов.

Однако было бы крайне опрометчиво утверждать, что «народные книги» создает сам народ, то есть отождествлять их с фольклором. Многие «народные книги» действительно пришли из литературы. Но они не просто «спускались» в народ, как это можно было бы сказать о некоторых элементах материального быта (и то с большими оговорками). Они перерабатывались, и не только авторами, писавшими для народа, но и самим народом.

Народные рассказчики, скоморохи и трактирщики, балагуры и сказочники переосмысляли сюжеты мировой литературы, циклизировали шванки и анек доты вокруг определенных лиц (Эйленшпигель в Германии), придавали острое социальное звучание заимствованным мотивам и вносили новые, неведомые «высокой литературе». И затем переработанные народом сюжеты и мотивы снова входили в литературу, обогащая ее. Молодой Энгельс в статье «Немецкие народные книги» (1839) указывал на неоднородность «народных книг», на пестрое их содержание ‘. Далеко не каждая «народная книга» выдерживала историческое испытание. То, что казалось поэтическим и содержательным в эпоху средневековья, в новых условиях становилось консервативным и архаическим. Энгельс приветствовал те книги, которые помогают народу «осознать свою силу, свое право, свою свободу, пробудить его мужество, его любовь к отечеству» .